Виктор Васильевич Заболотский
Я влетел в служебный пазик не раздумывая и плюхнулся на свободное место, сразу за водителем. Едва отдышавшись, обратил внимание на подполковника, сидевшего на самом тёплом месте, рядом с двигателем. Сквозь тёмные очки ниже козырька фуражки я скорее почувствовал, чем увидел взгляд, упёршийся в меня.
В октябре 1969 года, после окончания ЦОЛТШ (Центральной объединённой лётно-технической школы), шесть новорождённых лётчиков-инструкторов, в том числе и меня, направили в Калужский учебный авиационный центр (КУАЦ).
Нас представили командному составу КУАЦ. Это были командиры трёх эскадрилий, их замы и замы начальника центра. Всех вызвали из отпуска на день, тем самым нарушив планы последних. И тем не менее встреча командиров в неурочное время прошла на высшем уровне.
Тёмные очки смотрели на меня, не отрываясь. Это уже спустя много лет, когда у меня появилась собака, я понял: так смотрит дог на щенка лабрадора.
– Ты, что ли, инструктор?
– Да. И диплом с отличием. – Ни фига ты никакой не инструктор. – ????? – Вот первый год ты научишься заполнять документацию. Второй год научишься материться как сапожник. Третий год отлупишь своего курсанта, и только тогда ты станешь инструктором.
Я попытался возразить: ну про документы согласен, но ругаться и тем более ударить – это не про меня.
Очки, внимательно смотревшие на меня, вдруг отвернулись и стали смотреть на дорогу.
Это был командир первой эскадрильи Евгений Алексеевич Пикулев (папа Женя).
С тех пор много времени утекло, но его слова оказались пророческими.
В конце ноября начался ввод в строй. Раскидали нас по эскадрильям: в первую попали Володя Кравец и я, в две другие – Юра Меньшенин и Виктор Соловьёв, Володя Лимарёв и Володя Черных.
Попав в «лапы» Пикулева, мы сначала подумали, что он над нами издевается. По пять-шесть раз мы переписывали полётные листы, и каждый раз принесённый на подпись к командиру разорванный лист падал в мусорную корзину. То помарка, то исправленная цифра, то ошибка.
Но со временем рваных листов становилось меньше, а текст уже писался каллиграфическим почерком.
Иногда казалось, что командир просто капризный человек и придирается. Это со временем пришло понимание того, что каждая фраза, слово или запятая имеют огромное значение, особенно в нашем деле, и этот текст надо продумывать и анализировать и предвидеть его последствия. Пройдя снова школьный курс орфографии, пунктуации и чистописания, мы уже стали соображать, когда и где надо ставить запятую в фразе «казнить нельзя помиловать».
Однажды на предварительной подготовке папой Женей был задан вопрос: «А для кого вы пишете полётное задание?» Ни один из ответов не удовлетворил нашего комэска.
И он резюмировал наши ответы одной фразой: «Полётное задание пишется для прокурора».
Обычно текст полётного задания заканчивался словами: «Выполнить посадку» – и всё.
На разборе мы для себя вдруг выяснили, что посадки самолётов тоже бывают разные. Грубое приземление, «козление», посадка на повышенной скорости – то, что сейчас принято называть модной фразой «жёсткая посадка», но любая из вышеперечисленных посадок имеет определённые параметры, которые выходят за пределы нормальной. И снова командир подвёл итог. Заканчивать текст полётного задания необходимо фразой: «Выполнить посадку по центру полосы, с нормальным профилем, на два основных колеса, с нормально поднятым передним колесом – вы должны помнить, для кого вы пишете полётное задание».
Ещё запомнился один разговор на предварительной подготовке: «Представьте, летите парой, вы ведущий, а курсант ведомый. В какой-то момент ваш ведомый исчезает из вашего поля зрения. Вы пытаетесь его найти, осматриваете воздушное пространство и видите самолёт на фоне земли, следом столкновение с землёй, взрыв, чёрный дым и катастрофа. Ваши действия?»
Все молодые инструкторы ответили примерно одно и то же, отличался только порядок действий: «Засекаем время, место, докладываем и т. д.»
– Запомните,– лицо командира стало жёстким, – во-первых, вы должны досчитать до десяти и успокоиться. Потом передать в эфир: «Выведи из крена, не снижайся, катапультируйся». И только после этого сообщайте время, место и остальное. Только это позволит вам избежать лишних разговоров недоброжелателей и «умников».
В тот момент мне показалось, что папа Женя с болью рассказывает какую-то свою историю. И это подтвердилось, когда отношения у нас стали более дружескими.
Вскоре распределили курсантов по группам, и мне дали четверых.
Николай Шабанов и Геннадий Анучин из Воронежа, Володя Клевцовский из Москвы, Толя Олимпиев из Липецка. Все они уже прошли первый год обучения на L-29, им присвоили звание «сержант».
На первой встрече я признался, что они мои первые курсанты и я постараюсь свои знания и умения передать им, а взамен прошу помочь мне в этом. Отношения сложились доверительные. Самым способным оказался Николай Шабанов, он стал старшиной эскадрильи и в группе.
Всегда в коллективе есть более способные ребята, есть и менее способные, но гонору у тех и других через край. Они напоминали мушкетёров из Дюма, и все хотели быть лучшими.
Комэск часто заглядывал на предварительную и предполётную подготовку, особенно к молодым инструкторам. Однажды он отвёл меня в сторону и сказал: «Никогда не «целуй» курсанта, у него везде зад». Значение этой фразы я понял значительно позже.
Тут мне и пригодились знания, приобретённые в ЦОЛТШ. Аэродинамику, СВЖ (самолётовождение) и другие предметы курсантам и так каждый день читают, так что только подправляй, а вот психология, педагогика и методика лётного обучения стали для меня настольными книгами.
Как я благодарен своим преподавателям за полученные знания и опыт! Один из них – Борис Владимирович Бастанжиев, участник Челюскинской эпопеи, человек с удивительной судьбой. Это были люди, прошедшие войну, участвовавшие в воздушных боях, бомбившие Берлин, воевавшие в Корее. Это были практики, испытавшие на себе всю тяжесть лётной профессии.
Участники любого коллектива всегда определяют, кто лидер, а кто находится в конце списка. Но что их всех объединяет, так это то, что все хотят стать первыми. Так получилось и в нашем маленьком коллективе. Среди курсантов моей группы лидером стал Николай Шабанов, тем более что у него в семье складывалась лётная династия.
В апреле начались полёты. Сначала ознакомительные, потом вывозные. Мордашки курсантов, откормленные за зиму, стали приобретать лётные очертания, а в глазах появился неугасающий блеск.
К середине лета нагрузка на лётный состав стала максимальной, над Воротынском постоянно стоял рёв двигателей самолётов.
На стартовую позицию, помимо резерва, выводилось двадцать четыре МиГ-15УТИ и МиГ-17. Около восемнадцати самолётов находилось в воздухе, а остальные на заправке и подготовке к вылету.
Руководил полётами в основном комэск – папа Женя. Он, как шаман, сидел в клубах дыма от любимых сигарет, и в это время к нему было лучше не подходить.
В самые горячие дни доходило до двухсот сорока вылетов за шестичасовую смену. Почти все курсанты уже летали самостоятельно в зону, по маршруту, на типовые атаки и другие виды лётной подготовки.
Беда пришла неожиданно. В середине лётной смены на МиГ-15УТИ я с курсантом Олимпиевым был уже на кругу на первом развороте и слышал, как из пилотажной зоны, доложив об окончании задания, запросился 860-й, это был Николай Шабанов.
Своих курсантов не только по позывным, а и по голосу узнаешь.
РП дал ему выход на привод на высоте 1800 метров.
Погода была прекрасная, видимость миллион на миллион.
Через небольшое время в эфире прозвучала фраза: «Пара над приводом, тысяча двести метров, снижение к первому».
РП разрешил снижение. Это была пара МиГ-15УТИ инструкторов Володи Кудряшова и Николая Желтова с курсантами. Примерно через минуту в наушниках услышал: «860-й, над приводом 1800, снижение». Снова РП даёт команду: «860-й, разрешаю снижение».
К тому моменту я на спарке находился уже на траверзе полосы и стал искать, где же снижается Шабанов. И через какое-то мгновение увидел три самолёта рядом, они как-то неестественно перемещались друг относительно друга.
Ещё через мгновение раздалась команда: «Катапультируйся, катапультируйся!» Над землёй последовательно возник гриб чёрного дыма, наполнился один купол парашюта, но тут же погас, и рядом возник ещё один очаг пожара.
Последовала команда: «Всем закончить задание и следовать на посадку».
Голос РП был спокойный, а команды чёткие, как будто бы ничего не случилось.
На посадку пришлось заходить самому, у моего впереди сидящего курсанта была лёгкая паника. На пробеге было видно дым справа и в конце полосы. Рядом с полосой лежал купол парашюта и на земле сидел пилот. Это был Володя Кудряшов. Из кабины самолёта всё это выглядело как кино или сон, но стоило только открыть фонарь кабины, как наступила реальность.
Катастрофа – это всегда ужасно, но то, что мы увидели на месте падения МиГ-17, даже вспоминать страшно.
Николай Шабанов катапультировался из самолёта на снижении и на малой высоте и не успел отделиться от кресла. Его самолёт в перевёрнутом положении врезался в край строящейся бетонной рулёжки, части фюзеляжа срикошетили от бетона и убили четырёх военных строителей.
Во втором самолёте Володя Кудряшов кричал курсанту: «Прыгай!!!», и только тогда, когда самолёт начал валиться, катапультировался с высоты 300 метров.
Динамический рывок от раскрытия купола парашюта совпал с приземлением лётчика, а самолёт вместе с курсантом, перевернувшись, упал на концевую полосу безопасности.
Больше всех повезло ведомому Николаю Желтову. Он видел, как схлестнулись самолёт ведущего Кудряшова с другим самолётом и подумал, что они сошлись с другой парой, и сейчас его ударит ведомый этой пары. Каким-то невероятным полупереворотом он ушёл от мнимого ведомого и вывел самолёт в трёх десятках метров от крыши ТЭЧ, изрядно напугав работающих там людей.
Расследование вела Главная военная прокуратура. Для начала всех участников этого события собрали в кабинете начальника КУАЦ. Капитан – следователь прокуратуры разъяснил, как будет проводить расследование и что он ждёт от каждого из нас.
В разгар этого совещания в кабинет врывается генерал А.Д. Якименко, он в то время командовал авиацией ДОСААФ, и сходу даёт команду следователю: «Всех участников этой катастрофы посадить».
Капитан попробовал возразить, но как говорится, «Остапа понесло». Генерал был в ярости, и его монолог прервал только звонок из Главной военной прокуратуры. Трубку передали следователю, и мы слышали только его ответы: «Да, провожу расследование… Есть первые результаты… Да, давление оказывают!.. Есть докладывать ежедневно».
В кабинете наступила мёртвая тишина. Первым из комнаты вылетел Якименко, и вроде как бы воздуха стало больше. В дальнейшем следователь разговаривал с каждым отдельно. Все писали объяснительные, он тоже что-то писал.
Когда вызвали меня, я написал объяснительную, что помнил, и подписался.
На выходе из кабинета в меня упёрся пронзительный взгляд комэска. Расспросив, что я написал, он сказал: «Ты меня посадил». Как оказалось, в момент, когда прозвучала команда: «860- й, разрешаю снижение», менялась запись на другой магнитофон, и слова «разрешаю» нет. В эту паузу можно было вставить всё что угодно: «разрешаю», «запрещаю», «прекратить».
Недолго думая, я развернулся и снова вошёл к следователю. «Я могу уточнить свои показания? Я не помню, чтобы была команда РП, разрешающая или запрещающая снижение». Мне в ответ: «Садись и пиши».
Подписав новые показания, я протянул их следователю. В его руках оказалось два листка с моими объяснениями.
– Вы знаете, что может быть за дачу ложных показаний? – спросил он.
Я ответил: – Да, знаю, поэтому и уточнил свои показания.
Наступила мёртвая тишина, мы стояли напротив друг друга и смотрели в глаза. – Что, узнал про запись на магнитофоне? – спросил следователь.
– Не знаю, о чём вы, – ответил я.
Второй лист медленно опустился на стол, а первый также медленно был разорван. – Свободен.
Не помню, как я вышел из кабинета и сел рядом с папой Женей. Для меня расследование длилось недолго.
Не прошли зря уроки комэски по заполнению документации. Тренажи по катапультированию пройдены вовремя и записаны, заполнены рабочие тетради и лётные книжки. Курсант катапультировался, но не хватило высоты.
У Володи Кудряшова было всё сложнее. Были просрочены сроки тренажа по катапультированию, и курсант остался в самолёте. Ему пришлось уволиться.
Папу Женю долго таскали по экспертизам в Институте авиационно-космической медицины, где были поражены его уникальными реакцией, объёмом внимания и памяти. Проводил эту экспертизу тогда ещё малоизвестный адъюнкт Владимир Александрович Пономаренко, ставший впоследствии величайшим учёным в области авиационно-космической медицины. Для Евгения Александровича Пикулева обошлось понижением в должности, он стал замкомэска.
Неизгладимое впечатление оставила встреча с отцом Николая Шабанова. Тяжело видеть родителя, потерявшего сына…
Он попросил рассказать, что случилось, и я постарался как можно мягче преподнести эту катастрофу. Внимательно выслушав мой рассказ, отец поднял на меня глаза, и мне показалось, что я однажды уже видел похожий взгляд.
«Сынок! Коля, наверное, рассказывал обо мне?» И тут мне вспомнилось, что рассказывал мой курсант об отце. «Я закончил службу командиром полка на МиГ-17, повоевал в Корее. Так что давай, как на духу».
Мне пришлось рассказать всё как было, и особенно меня поразили последние слова отца: «Если бы Николай остался жив, я не знаю, как бы с таким грузом он жил дальше».
Продолжение: