Холсты Эль Греко. Неуживчивого гордеца. Праведника с освященной дьяволом кистью, умершего больше четырехсот лет назад.
Болезненно-яркие цвета: ядовито-зеленые, тревожно-лазоревые, сизо-алые, как воспаленное горло. Грозовое небо Апокалипсиса c терзающими землю тучами, залитое северным сиянием.
Неестественно вытянутые лица, плоские затылки, изящные паучьи пальцы, отрешенный взгляд.
Ироды. Ироды шестнадцатого века.
Известный факт, художник искал натурщиков в домах умалишенных.
Что тут скажешь: нынешний век гораздо более гуманен. Впрочем, он только начался. Человечество еще может сравняться с веком шестнадцатым в своей морали в отношении к убогим.
"Блаженные нищие духом, ибо их есть царство небесное."
Еще бы. А кто бы сомневался! Особенно если точно знал, что сие означает. Не трактуется, а означает. Улавливаете разницу? Не улавливаете? Ну и черт с вами.
Черт! - догоревшая до фильтра сигарета обожгла пальцы. Бросил окурок на пол. Выругался громко, хотя обычно всегда сдерживался. Не до того было.
- Папа! - голос дочери звенел на грани истерики. А может уже и за гранью. Это у Эльки-то, спокойной, деловой, скрытной. Даже в день свадьбы разруливающей по телефону какие-то проблемы на работе.
- Папа! Я беременна!
- Сколько недель? - в нем сразу проснулся врач. - Что-то не в порядке? Приезжай в больницу. Мы пойдем к Грибову. Или к Лурье.
- Восемь. Я в порядке! Нет, не в порядке! А вдруг он родится этим. Ну этим. Иродом. Ты должен знать какая сейчас вероятность. Неофициальная. По твоим больничным каналам.
- Двенадцать процентов, - он никогда не умел врать.
В трубке болезненно охнули : "Уже двенадцать? Я не могу так. Не могу без полной уверенности. Что мне делать?”
Как будто он знал. Как будто кто-нибудь знал в этом вдруг слетевшим с катушек мире. Аборт он мог бы организовать у кого-нибудь из коллег. Быстро. Безопасно. Безболезненно. А если через месяц вероятность возрастет до пятнадцати? А через шесть - до двадцати пяти? Останется тогда у Эльки хоть какой-нибудь шанс. У других девочек - останется ли?
Еще пять лет назад никто знать не знал о синдроме Ируды. А теперь не знают только умалишенные. А может и они уже знают.
- Аркадий Александрович, - дверь на потайной балкончик приоткрылась, - у Голубевой уже потуги начались.
- Иду, - Бочаров потер потный не смотря на холодную погоду лоб и вышел в больничный коридор.
Бочаров привычными, отработанными до автоматизма движениями, влез в бахилы, вымыл руки, натянул латексные перчатки.
Голубева, молодая, обширная, голосистая, не смотря на эпидурал кричала не жалея легких. Рядом суетилась медсестра.
- Все хорошо, - успокаивающе начал Бочаров, - все идет, как надо. Все уже почти кончилось. Сейчас по моей команде начнем тужиться. Как можно сильнее. И все у нас будет прекрасно.
Совершенно ошалевшая от важности момента Голубева ничего не ответила, только вцепилась в простыню потными руками.
Через двадцать минут он принял в окровавленные ладони красного, сморщенного как сухофрукт, вымазанного слизью младенца.
- Без разрывов обошелся, - мысленно похвалил себя Бочаров и хлопнул новорожденного по попке.
Новорожденный молчал.
- Это еще ничего не значит, - подумал Бочаров и передал младенца педиатру Бианкину, проводить тесты по шкале Апгара.
Дыхание... Сердцебиение... Рефлексы...
- Все в порядке? - тревожно спросила усталая распаренная роженица.
Бочаров бросил быстрый, вороватый взгляд на Бианкина. Тот виновато улыбнулся и едва заметно качнул головой. Бианкин безошибочно определял синдром Ирудо у новорожденных. На глазок. Когда они еще ничем не отличались от обычных детей. Как это ему удавалось - одному богу известно. Такое пока не получалось даже у самого совершенного оборудования.
- Ребенок здоров, не волнуйтесь, - туманно ответил роженице Бочаров. - Сейчас дадим его вам. Покормите.
- Второй за этот день, - сказал в ординаторской Бианкин, сжимая в руках кружку черного, как душа Кощея, кофе. - Скоро для них надо будет второй бокс открывать.
Они. Дети с синдромом Ирудо. Японского доктора с оттопыренными, похожими на вареники ушами, хорошо теперь узнаваемыми во всем мире. Еще пять лет назад их не было. Не ушей, детей с синдромом.
Детей Ирудо. С легкой руки одного из телевизионных шутников прозванных Иродами. Сейчас на эту тему никто уже не шутил.
Их стало слишком много.
Похожие. Тонкие, высокие, выше своих сверстников, с бледной в синеву незагорающей кожей. Непропорционально вытянутые лица, глаза с неестественно расширенными зрачками, треугольные лбы. Точно сошедшие с полотен Эль Греко.
Они молчали. Всегда. Ни единого слова. Ни единого звука. Взгляд, устремленный вникуда, как бывает у слепых.
Они могли часами сидеть, уставившись в пространство. Ни есть, ни спать, ни моргать даже. Просто мороз по коже.
Они были совершенно безобидны, не становились агрессивными, не крушили все вокруг. Но их боялись и брезговали. Как бояться и брезгуют всем непохожим, выходящим за рамки приличия. Как беду, неожиданно постучавшуюся именно в вашу дверь.
А люди? Люди приспосабливаются ко всему. Кто-то отказывался от новорожденного еще в больнице, только заподозрив неладное. Кто-то, сцепив зубы, молча выполнял родительские обязанности. Кто-то просто любил. Своего, долгожданного, самого-самого.
Клиника Трищенко и Брукина трубила по всем телевизионным каналам, что готова сделать человека из любого Ирудо. Таблетки, уколы, примочки из ослиной мочи - все шло в дело. Многие отказывались заводить детей. Малышня оказалась на вес золота. За каждого карапуза государство платило молодым семьям немалые деньги. И жизнь продолжалась. Жизнь всегда продолжается...
Бочарову было в больницу к двенадцати. Он поздно встал, долго и с наслаждением плескался в душе, торопливо выпил чаю, пометался немного в поисках чистой рубашки, сгреб со шкафа ключи от машины.
Солнце нежно грело макушку. Сладко пахло молодой листвой, по земле белым ковриком стелился тополиный пух.
Первые самые дисциплинированные мамы уже вывели малышей во двор. Над детской площадкой стоял цыплячий гомон. Юный боец уличного фронта не рассчитал разбег и врезался Бочарову белобрысой головой в живот.
- Под ноги смотреть надо! - взвизгнула на скамейке молодая женщина в ярком свитере.
На бортике в песочнице чинно сидел, глядя в пустоту, мальчик Ирудо лет пяти с лохматой, давно не стриженной головой. Еще из тех, из первой волны.
По неписаному правилу детей с Ироду выгуливали в соседнем скверике, но что, например, делать, если у вас один нормальный, а один такой. Не разорваться же. Конечно, другие мамаши посмотрят неодобрительно, но, скорее всего, ничего не скажут.
Девочка в красных штанишках набрала в совок песка и высыпала на голову мальчику Ирудо. Тот, не поворачивая головы, часто-часто заморгал глазами. На проделку маленькой агрессорши никто внимания не обратил.
Возвращался Бочаров уже в сумерках. Тускло горели пыльные фонари. Еще слаще пахло молодой листвой. Он с трудом втиснул "Тойоту" между криво вставшими "Шкодой" и "Кией". Осторожно приоткрыл дверцу, выставил ногу на мостовую.
- Папа, - тихо позвали рядом.
Элька сидела на лавочке, накинув куртку на плечи.
Заговорила быстро, будто боялась, что Бочаров ее перебьет.
- Пап, я решила. Устрой мне аборт. У одного из своих хороших докторов. Пока еще срок маленький. Только не отговаривай, я тебя прошу.
- Хорошо, думаю, договорюсь на следующую неделю. Ты точно решила?
- Я точно решила. Правильно - не правильно, но решила.
- Эль, - Бочарову захотелось обнять дочку, как маленькую, но побоялся, что ей не понравится. - Я на твоей стороне по определению. Просто не могу иначе. Хочешь, пойдем мороженого съедим?
- Не хочу. Твои методы утешения за последние пятнадцать лет ничуть не изменились. Маме не говори, ладно? - Элька легко поднялась, подхватила сумочку и растворилась в сумерках, как городская нежить: бесшумно и без следа.
Бочаров занял ее место на скамейке и достал сигарету.
Проходя мимо песочницы Бочаров увидел давешнего мальчика Ирудо. Похоже было, что тот так и сидел здесь с утра. Теперь уже в одиночестве. Остальных детей увели домой мамы: ужинать и смотeрть "Спокойной ночи малыши".
Мальчик по прежнему напряженно всматривался в потекшие сумерки. Под попой у него расплылось большое темное пятно: подгузник не справился.
- Бросили, - понял Бочаров. Почему-то он даже и не возмутился особо. Хотя должен был. - Надо бы полицию вызвать. Сколько их придется прождать? Час, не меньше. Холодно уже. И ветер поднялся.
Бочаров вздохнул, подошел к мальчику, ухватил за плечо, заставил встать: "Идем, брат. Ждать лучше дома, в тепле."
Жена разбирала на кухне сумку с продуктами. Увидев мальчика она уронила на пол апельсин. Апельсин укатился под стол.
- Это твой сын? - спросила жена и села на стул.
- В смысле? - не понял Бочаров. - А, нет. Бог с тобой. Его на улице бросили. завтра к Бианкину в приют отведу. У него приют один из лучших в городе.
- У него вшей нет? - заволновалась сразу пришедшая в себя жена.
- Я его сейчас вымою, - сказал Бочаров. - Достанешь для него мою фланелевую рубашку?
- Я картошки пожарю, - сказала жена. - И сосиски. Он же голодный. Дети любят картошку.
Мальчик Ирудo картошку любил. Он съел две тарелки. Бочаров уложил его спать в холле на раскладном диванчике. Гость лежал смирно, положив руки на одеяло. Глядел, не отрываясь, в потолок.
Ночью Бочаров проснулся оттого, что на кухне горел свет.
Мальчик Ирудо сидел за столом и водил карандашом по листу бумаги. Бочаров засмотрелся на странный рисунок.
Парящий в темноте белый замок с потрескавшимися стенами, изъеденными голодным плющом. Перекошенные влажные окна. Вывернутые наизнанку странно переплетенные мраморные лестницы, обросшие, как днища кораблей, бурыми морскими червями, то ли взлетающие вверх, то ли скользящие вниз. Уродство и величие. Красота и мерзость. И не оторваться. Бочаров погасил свет и увел мальчика спать. Утром на всякил случай сложил рисунок и убрал в карман.
- Не знаете, как найти доктора Бианкина? - спросил Бочаров у молодой нянечки, с трудом толкающую перед собой нагруженную до верху тележку с чистым бельем.
- Второй поворот налево, третья дверь направо, - машинально ответила женщина и погладила маленького спутника Бочарова по голове.
Аркадий вдруг ни с того ни с сего вспомнил, что при доме ребенка имелся детский сад. И что кое кто из родителей устраивается туда на работу. Быть поближе.
Бочаров постучал в дверь кабинета и, не дожидаясь ответа, приоткрыл дверь. Бианкин сидел за столом, вытянув губы дудкой и заполнял истории болезни. Рядом на блюдце примостился одиноким сиротой заветренный бутерброд с вареной колбасой.
Бианкин оторвался от бумаг, удивленно поднял на Аркадия уставшие глаза.
- Вот, - подтолкнул тот вперед мальчика. - Вчера во дворе нашел. В песочнице. Бросили его.
- Другие в песочницах деньги находят, а ты... - пожурил Аркадия совсем даже и не удивившийся Бианкин. - А почему ко мне. Вызвал бы полицию.
- Если сразу к тебе, то может в вашем доме ребенка и оставят. "Счастливое детство” - лучший в городе. И уход хороший, и питание, и лечение.
- Да ну, - махнул рукой Бианкин, - какое у детей Ирудо лечение? А мальчика оставляй. Директриса в полицию позвонит. Они прямо здесь протокол составят. В первый раз, что ли.
- Я знал, что ты поможешь. Спасибо. Еще знаешь что, - спохватился Бочаров, - я вчера своего гостя ночью на кухне застал. А перед ним рисунок странный. Что скажешь?
Аркадий достал из кармана изрядно помятый листок бумаги.
Бианкин повертел рисунок в руках, отодвинул подальше от глаз, придвинул.
- Интересно. И твой туда же, - педиатр выдвинул из письменного стола застревающий ящик, достал оттуда стопку листов, разложил на столе.
- Смотри, раз пришел. Сегодня по спальням собрал.
Бочаров глянул и застыл завороженный. Рисунки на листах: стены замков, парящих в непонятно каком измерении, переплетенные мраморными лестницами и голодным плющом были похожи между собой, как близнецы. И рисунок ночного гостя был один в один из порождением. Плоть от плоти, кровь от крови.
- Что это значит? - вздохнул Бочаров. - Как они это делают? И зачем?
Бианкин пожал плечами: "Мы говорим себе: больные дети, больные дети. А сами не представляем себе, Аркадий, что они могут. Серьезных и, даже, несерьезных исследований никто не проводил. Считается, что проблема в том, что дети Ироду рождаются. А может, это не проблема. Может, это просто так надо.”
- Кому надо? - Бочаров внимательнее вгляделся в приведенного им мальчика. Тот сидел на краю стула вытянувшись, напряженно сведя цыплячьи лопатки. Бледные губы полураскрыты, глаза смотрят как обычно, в никуда, даже и не пытаясь ни на чем сфокусироваться. в уголке рта скопилась слюна. Вот-вот капнет.
- Мало ли, кому надо. Один из проявлений законов природы. Ты знаешь факт про то, что перед войной рождается гораздо больше мальчиков? Никто не знает: почему. Собственно, не перед войной, а сразу после. Но не в этом дело. Может, так природа пытается снова прийти к состоянию устойчивого равновесия, компенсировать потери. А может, тут что нибудь другое. А лет двадцать назад вдруг стало рождаться много детей с врожденным пороком сердца. А потом так же вдруг перестало. Но зато левшей больше не рождается. Почему - опять неизвестно.
- А зачем природе дети с синдромом Ироду? Уменьшить рождаемость? Поставить само существования человечества на карту?
- Ну откуда я знаю, Аркадий. Ты спросил - я ответил. Идем, я тебе что-то покажу. Только нянечку позову с мальчиком посидеть.
Бианкин привел Аркадия в палату для новорожденных.
- Здесь три Ирода! - сообщил Бианкин.
- И что?
- А то! Смотри!
Бианкин сжал в руках неизвестно как попавший к нему тяжелый баскетбольный мяч и с силой замахнулся им в сторону младенцев.
Аркадий бросился на сошедшего с ума Бианкина, но не успел. Мяч уже летел в сторону открытых легких кювез с новорожденными.
Бочаров зажмурил глаза. Вот сейчас. Сейчас раздастся истошный детский крик. Переломы, сотрясения, увечья на всю жизнь...
Ничего.
Бочаров приподнял веки. Мяч висел в воздухе где-то посредине палаты на уровне человеческого лица, будто столкнулся с невидимой преградой. А затем, будто кто-то его подтолкнул, медленно опустился на пол.
- Понял?
- Нет, - честно признался Бочаров. - Только отдай лучше мяч. Мне спокойнее будет.
- И я не понял. Но впечатляет.
- А зачем все это?
- Это уже ни ко мне, это в Божественную канцелярию.
Затренькал телефон. Бочаров зажал микрофон ладонью и вышел из палаты.
- Пап! - кричала возбужденная Элька. - Ты пока не договаривайся насчет аборта. Мне подруга рассказала, у нее ребенок Ирод. Четыре года. Шоковая терапия метразином дает потрясающие результаты. Дети вылечиваются на глазах. Начинают говорить. И улыбаться. И отвечать на вопросы. В их подопытной группе все выздоровели, представляешь? Мультики по телевизору смотрят, смеются. Сын у нее уже до ста считает. И все буквы знает.
Вечером Элька с мужем приехали в гости. Привезли торт и бутылку коньяка. Элька загадочно гладила живот и просто светилась счастьем.
Захмелевший Бочаров вышел на кухню - глотнуть холодной воды.
Одинокий телевизор бубнил что-то в пространство. Бочаров потянул было руку к пульту, но передумал и прислушался.
- Таким образом, - вещал с экрана человек в красном галстуке, - недавно открытая комета Фрая имеет один процент вероятности столкнуться с Землей через три года. Это много. Но не будем грустить, дорогие друзья. За эти несколько лет все еще может перемениться.
Бочаров так и не выключил телевизор. Он присел на табуретку и попытался вспомнить что-то такое очень важное. Что-то произошедшее с ним недавно и имеющее связь с той пургой, что нес ведущий. Но так и не смог.
Автор: Елена Лаевская
Источник: http://litclubbs.ru/writers/1775-irody-nashego-veka.html
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
#дети #индиго #суперспособности #ироды #изгои
