Эта история произошла не на Кавказе, где сияет залитый снегами Казбек, как писал один гениальный поэт. А в одном ничем не примечательном провинциальном городке.
Я даже не знаю, красива ли была главная героиня, Тамара. Разве разглядишь её внешность за челкой и толстенными старушечьими очками? Но могу сказать точно — более милой и скромной девушки было не найти, а под мешковатыми свитерами пряталось удивительное сердце — нежное, доброе, открытое новому, но что уж там скрывать, немного трусливое.
Тома была из тех, кто с трудом заводят друзей. Даже в обеденный перерыв, когда все рассаживались компаниями, и столовую заполняла веселая болтовня, Тамара предпочитала уплетать бутерброд, заботливо приготовленный бабушкой, в обществе книги.
Все свободное время, как вы уже догадались, Тома проводила в библиотеке, среди восхитительно пахнущих томов и заточенных в них чужих историй. Думаю, они как-то заменяли ей собственную историю, которая у Томы пока не началась.
Ещё она писала стихи. Мало кто не занимается бумагомарательством, учась на филфаке! Если филолог будет все отрицать, не верьте! Где-нибудь под кроватью у него обязательно припрятан опус о безответной любви. Тома знала о любви в основном по книгам, но каждый вечер исправно выдавливала из себя строки о чувствах, которых никогда не испытывала, и о событиях, которых никогда не пережила.
Как и всякий поэт, она втайне ждала признания. В тот день она выглядела особенно нервной: краснела, бледнела, то и дело роняла несчастную ручку. Дело в том, что Тома отобрала свои лучшие стихотворения, чтобы показать их Максиму Валерьевичу, преподавателю, который выпускал литературный журнал. Выбирала долго, всю ночь. И, кажется, нашла то, что сама бы посчитала вполне достойными работами.
Тома была девушкой неглупой, понимающей, что она – не Пушкин и не Байрон. Ей казалось, она готова к конструктивной критике.
— Вы сказали, ищите молодые дарования. Вот стихотворения моей подруги, — после некоторых колебаний Тома все-таки отважилась протянуть преподавателю папочку со стихами.
— Ну давайте, — нехотя отозвался Максим Валерьевич. И, взглянув на неё сверху вниз, как умеют смотреть только коты и Максим Валерьевич, взял рукопись.
Скользнул по ее опусам снисходительным взглядом. Брезгливо, будто боясь испачкать руки, перевернул страницу.
- Передайте вашей подруге – ей не нужно писать, - вынес он свой вердикт, - пусть лучше…вышивает крестиком или там плетет браслетики. Чем еще заниматься таким девочкам? Пускай влюбится. Может, тогда у неё и получится что-нибудь дельное.
- Спасибо, - пискнула Тома. И, боясь, что ее выдаст предательски покрасневшее лицо, выскочила из аудитории.
Нет ничего хуже, чем плохой поэт, понимающий, что он – плохой поэт.
«Лучше бы он сказал «не дыши», чем «не пиши». Может, писать - мое призвание?» - ей стало так тоскливо, что даже улицы казались серыми, будто нарисованными графическим карандашом. Девушка принялась вспоминать всех великих поэтов, непонятых и растоптанных бездушными оценками критиков и, щекоча самолюбие, ставила себя в их ряд. В том, что если Тома бросит писать, она не сдуется, как воздушный шарик, девушка боялась признаться даже себе.
Дома её ждал борщ с пирожками и любимая творожная запеканка. Бабушка заметила, что внучка едва ковыряет еду вилкой.
— Что, Томочка, влюбилась? — чуть ли не радостно воскликнула бабуля, — давно пора!
«Да что вы все заладили!» — чтобы никто (даже бабушка) не видел ее страданий, Тома заперлась в своей комнате. Разложила злополучные стихи на кровати. Вначале Тамара хотела все сжечь, как Гоголь. Потом начала перечитывать.
—А вот это вроде неплохое. И ритм есть, и рифма не избитая. А это...тоже очень даже ничего. Только нужно поработать над третьим четверостишьем. А то «осень» и «разлюбил совсем» как-то не рифмуется.
Она засиделась до поздней ночи, и, кажется, заснула. Очнулась, когда в город уже заглянула ночь, накинув на землю черное бархатное покрывало.
Тома вдруг нашла, что в комнате ужасно душно и ей очень хочется на свежий воздух. Поддавшись этому импульсу, она вышла на балкон (я на одну минутку!) прямо в ночнушке. С неба на неё взирала безликая и прекрасная луна. В тот вечер она показалась Томе какой-то особенной и огромной.
«Надо же. Какая ночь!» — подумала девушка, с восторгом глядя ввысь. И вдруг заметила, что она на балконе не одна.
«Господи! Здесь мужчина!» — незваный гость, казалось, не замечал Томиного испуга. Он вежливо кивнул ей, как старой знакомой, и прикурил сигарету. Как будто это было в порядке вещей.
Мужчины не появлялись в их с бабушкой жизни последние лет шестнадцать. Когда Тома была совсем маленькая, мама то и дело приводила ухажеров, но с тех пор, как мама «сбагрила» Тому бабушке и упорхнула в Москву, мужская нога не переступала порог их квартиры. «Может быть, он вор-домушник?»
На вора этот человек не был похож. И вообще, если уж на чистоту - он не особо был похож на человека.
— Что вы тут делаете? — рискнула спросить девушка, тщетно пытаясь прикрыть руками розовую ночнушку.
— Да так, пролетал мимо. Вот, решил прикурить.
— Пролетал? Но ведь люди не умеют летать!
— Во-первых, я — не людь. А во-вторых, не выдумывай. Летать умеют абсолютно все.
И не успела она пискнуть, как оказалась за решеткой балкона. «Он столкнул меня! Столкнул!» — успела подумать девушка прежде, чем увидела приближающийся асфальт. Вдруг её подхватили сильные руки. Она почувствовала посвист темных крыльев за своей спиной.
— Да ты не падай, — собеседник говорил так спокойно, будто они до сих пор разговаривали на балконе и он не пытался секунду назад её убить, — ты лети!
И Тома полетела. Эта ночь была самым захватывающим событием в её жизни: город внизу казался огромной светящейся картой. Вон там мост, по которому она гуляла с подружками, вон — в ночном тумане выглядывают робкие луковки церквей, вон — огни торговых центров, ночных клубов и казино. По капиллярам улиц к центру стекались машины. И Томе показалось, город — единый организм, а главная площадь — его сердце. Если смотреть свысока, можно увидеть, как сердце бьется, «сжимается» и «разжимается» за счёт потока машин. Сжимается. Разжимается. Тамара ахнула от переполнявшего ее восторга.
— А теперь посмотри на руку, — раздался тихий совет. Она взглянул на ладонь и увидела, что весь город размещается на её руке. А потом вся страна, вся земля, вся вселенная...
Тома отвела глаза от собственной ладони. Они вновь стояли на балконе. Как ни в чем не бывало.
— Ну что, понравилось? — усмехнулся её новый знакомый. Она отважилась взглянуть в его лицо — через годы забылся цвет его глаз, форма губ и носа. Но те ощущения она не могла забыть никогда: представьте, рядом с вами ударила вспышка молнии и вы стоите, завороженные красотой и страхом, не в силах отвести взор. Вам одновременно хочется убежать, исчезнуть и продлить этот миг до бесконечности.
Два чувства боролись на ее личике: любопытство и страх. В конце концов любопытство оказалось сильнее.
— Вы придете ещё? — тихо спросила девушка незнакомца. Он задумался и медленно кивнул.
— Если ты не против, — он улыбнулся и...
***
Тома проснулась. Перед глазами все ещё стояла его улыбка. Девушка недоверчиво выглянула в окно. Конечно, не было никакого незнакомца и быть не могло! «Привидится же такое, — чуть было не подумала она, как вдруг увидела на балконе окурок от сигареты.
В тот день случилось невиданное: Тамара пропустила пары, наврав бабушке про то, что у нее болит живот. Села и, чувствуя, как из горла сами льются строчки, начала писать.
Она писала и писала, обжигаясь от пьянившего её вдохновения. Писала много часов подряд и все никак не могла остановиться.
В тех стихах было все – восторг от шелеста крыльев, страх падения, ужас от осознания того, что она не знает, кто ее подхватил. Ангел? Или… от этого предположения у нее сбилось дыхание. Она, девушка, воспитанная в религиозной семье, не смела даже думать об этом!
В тот день она впервые забыла убрать волосы в неказистый пучок. Подкрасила ресницы и губы. И даже нацепила кофточку, присланную из Москвы мамой. Тома ни разу не отважилась её надеть, так как она немножко приоткрывала грудь.
Захватив свои новые творения, она со всех ног побежала к Максиму Валерьевичу.
- А, это опять вы? — спросил преподаватель, саркастично взглянув на Томину папочку, — тоже стихи вашей подруги? – усмехнулся он.
- Нет, - сказала девушка, неожиданно смело глядя ему в глаза, - это мои.
«Вот блин! Угораздило же меня. Сказал — приносите стихи, теперь не отвертеться!» — Максим Валерьевич представлял себе все это совершенно иначе: думал, что он, как Белинский, будет взращивать новое поколение талантов: иногда подбадривать, иногда помогать дарованиям мягкой, почти снисходительной критикой и однажды, быть может, не сразу, но Максим Валерьевич верил — этот миг придет, под его руководством родится Гений. Самое смешное — студенты с радостью подхватили его инициативу. Ему приносили стихи. Много. Максим Валерьевич просматривал их творения, чуть ли не с микроскопом выискивая светящиеся крупицы таланта, но каждый раз с разочарованием откладывал рукопись в сторону.
- Ну, посмотрим, - Максим Валерьевич вальяжно взял ее стихи и заскользил взглядом по строчкам. О, для автора нет большего наслаждения, чем видеть, как меняется выражение лица критика. Как снисходительная вежливость уступает место недоверию, а недоверие – восторгу!
- Это точно Вы написали?
Тамара кивнула.
- Смело. Порой Вы очень вольно обходитесь с рифмами, - сказал Максим Валерьевич (нужно же было что-то сказать) - но в целом… Вам нужно, вам просто необходимо печататься!
Он попросил её задержаться и позвал ещё одного педагога, и они перечитывали её стихи снова и снова. Обещали связаться с редактором, отправить её произведения на международный конкурс в Москву, он как раз будет скоро проходить! Ещё неплохо было бы организовать литературный вечер, посвященный Томиному творчеству, пусть для начала это будет небольшой концерт. Ещё... Они так фонтанировали идеями, что у Тамары закружилась голова.
— Это невероятно, удивительно, что на нашем факультете родилось такое дарование. И, главное, — зашептал ей на ухо Максим Валерьевич, как только второй преподаватель отошел, — это именно я нашел вас первым. Я первый оценил ваш талант!
Тамара шла домой как опьяненная. Ей всё казалось - это происходит не с ней, а с кем-то другим.
****
Каждую ночь Незнакомец ждал её на балконе. Тамара вспоминает этот период, как самый странный и захватывающий в её жизни. По щелчку его пальцев они могли оказаться где угодно — среди льдов в Арктике, в Париже на смотровой площадке Эйфелевой башни, в Египетских пирамидах. Или (Тома знала, что это всего лишь сны, но почему-то ей хотелось верить, что все происходит на самом деле) — даже в других мирах.
Наутро она просыпалась, забыв если не все, то очень многое из того, о чем ей рассказывал её новый друг, над чем они смеялись, о чем спорили. Но крошечная искорка от их встреч в ней оставалась. Эта искорка светилась и переливалась в её стихах.
- Признаться, я в Вас ошибся. Я думал, что та подруга, чью графоманию вы принесли мне вначале - это и есть Вы, - признался Максим Валерьевич после литературного вечера (он прошел на славу, зрители рыдали и смеялись, и все не могли понять, откуда у такой молодой девочки такие стихи? Что за муза ей их нашептала?)
Критик угодливо улыбнулся, словно поражаясь тому, как ему в голову могла прийти такая глупая мысль.
Изменения произошли не только со стихами. Тома стала увереннее, спокойнее и смелее. Старые очки были выброшены, вместо них Тома теперь носила линзы. Все увидели, что у неё удивительные глаза цвета молодых листьев, греющихся на солнышке. В них светились проницательность и нежность — редкое сочетание. Еще выяснилось, что у неё длинные темные волосы - очень эффектные, если не прятать их в пучок, чувствительные руки (да, руки могут быть чувствительными!) - казалось, что они принадлежат пианистке или балерине.
И, главное, когда люди смотрели на неё, они чувствовали, что за ней стоит какая-то Сила. Это их завораживало и притягивало. Ей восхищались. В неё влюблялись. Её побаивались.
Может быть, из зависти к её раскрывающейся красоте, молодости и счастью, Тому невзлюбили старушки, перетирающие косточки всем во дворе. Тому не в чем было обвинить: ученица филфака ну никак не была похожа ни на проститутку, ни на наркоманку. Так что они вернулись к устаревшему много веков назад методу.
— Тамара-то наша, — сказала одна бабуля громким шепотом так, чтобы проходящая мимо девушка слышала, — небось, ведьма. Ишь как изменилась! С нечистой силой связалась!
— Ага! И глаза-то у неё зеленые! Точно ведьма!
«Что за вздор?» — подумала Тома. Ещё пару месяцев назад она бы непременно посмеялась над этим от души. Но злые слова, будто семена, упали в её сердце. И к тому времени, когда на город опустилась ночь, проросли. Её начали одолевать тяжелые мысли.
«А ведь и правда. Мой друг...Я понятия не имею, кто он!» — как прогрессивная девушка, Тамара открыла интернет. Начала читать сайты по эзотерике. Она и представить не могла, что вокруг нас живёт столько ужасных существ: лярвы, инкубы, бесы, демоны, ламии! Её «друг» мог быть кем угодно! Девушка прикрыла рот руками, чтобы не закричать от страха и не разбудить бабушку. Попыталась успокоиться и действовать рационально. Если есть проблема, значит - есть и соответствующий специалист, который может помочь с ней разобраться.
***
Тамара и предположить не могла, что ей когда-нибудь придется переступить порог дома Зинаиды Павловны. Кто-то считал Зинаиду ведьмой, кто-то — городской сумасшедшей. Но и те, и другие её немножко побаивались и обходили ее жилище на окраине города стороной. Дети утверждали, что по ночам из ее халупы слышались странные песнопения, стоны и прочее звуковое сопровождение подобных домов. Обошлось, пожалуй, только без оргий и громыхания цепей.
Зинаида Павловна была ведьмой. И ей было скучно. Последний раз к ней обратилось суеверное семейство с просьбой изгнать из дома призрака, который топал на чердаке. Зинаида Павловна велела всем выйти за порог, быстренько выяснила, что призрак — никто иной, как чёрный котейка. Она забрала котика к себе (так и назвала его Призраком), а с семейства взяла плату по двойному тарифу за особо опасную работу. Скучающая ведьма — взрывоопасное сочетание. О приходе Томы она узнала заранее, нарядилась в черную мантию, хранившуюся специально для того, чтобы производить впечатления, и вытащила из кладовки метлу.
— Проходи, девица, проходи, милая, — раздался её скрипучий голосок, как только Тома постучала. Старуха оглядела трясущуюся девушку с головы до ног и прокряхтела, — дай угадаю! У тебя несчастная любовь? Он тебя бросил, а то и вовсе не замечает! Один приворот на крови, и он будет ползать у твоих ног, милая!
— Мяу, — подтвердил кот Призрак.
Увидев чёрного кота, Тома испугалась ещё сильнее. Она рассказала все очень сумбурно, сбиваясь и запинаясь. «О, наконец-то настоящая работа» — подумала ведьма, потирая руки.
— Скажите, кто это? — дрожа, спросила девушка.
- О, милая, это может быть кто угодно! Черт, ифрит, бес. А может быть, он — инкуб? – зашептала ведьма.
Инкуб! Тамара вздрогнула. Она читала про этих демонов-соблазнителей, выпивающих душу тихими, нежными поцелуями. Страх еще сильнее опутал её своими удушливыми сетями.
Она отдала бабе Зине все деньги, что копила для поездки на конкурс в Москву. Купила у старухи шесть оберегов, заряженную водицу, десяток свечей.
Перед сном она молилась часа четыре. Обрызгала кровать святой водой по периметру. Спать легла, обвешавшись защитными амулетами. Сон не шёл. Тиканье часов сводило её с ума. В каждом шорохе ей мерещился посвист крыльев или тихая походка её «друга». Под утро, когда она забылась коротким тревожным сном, над её ухом раздался знакомый, притворно-ласковый голос:
— Тамара, Тамара, я пришел. Ты ждала? Открой глазки.
Её ресницы вздрогнули. Она бы закричала, если бы её тело не было парализовано. Тома хотела прочитать молитву, но не могла вспомнить ни одного слова. Теперь она не сомневалась, что перед ней Демон! Его лицо потемнело от гнева, красивые глаза светились холодным огнём.
Он порвал все её амулеты легко, будто играючи. Один за другим. Один за другим. Все шесть. Засмеялся, и от этого смеха у неё похолодело в животе и груди. Сейчас он действительно был жуток: глаза Демона сузились, как у змеи, волосы развевались, будто черное пламя.
- Какая же ты дура, Тамара - сказал Демон, взглянув на её амулеты и свечи. Потом посмотрел на неё как-то грустно и улетел.
***
— Конец, — улыбнулся рассказчик, взглянув на нас лукавыми глазами из-под тёмных бровей.
— В смысле, конец? Это не может быть концовкой, — всполошились недовольные слушатели, — а как же Тамара?
- Тамара? Что про нее говорить? По-прежнему рифмует «любить» и «дарить», «очень» и «бросил», носит пучок и живёт с бабулей. Она выйдет замуж, станет отличной хозяйкой, наладит прекрасный быт. Что ещё ей может быть нужно?
— А Демон? Он больше к ней не приходил? — зачем-то спросила я, — она больше не летала?
— Никогда, — рассказчик покачал головой и поднялся с места, — ну что, молодые люди, кажется, мне пора. Спасибо за то, что пустили погреться у костра. Спасибо за компанию.
Путник побрел прочь от нашего палаточного лагеря. Он растворился в ночном тумане так же неожиданно, как и появился.
Я смотрела на тлеющие угли костра. Возможно, тут сыграли роль выпитое вино и разыгравшееся воображение, но мне померещилось: на месте, где он сидел, осталась парочка темных перьев...
