Николай Васильевич Гоголь. Что вспомнит почти каждый, услышав это всем известное с детства имя? Знаменитые усы, профиль с выдающимся острым носом, возможно, что-то мистическое, что-то про юмор, фольклор и Малороссию, и, несомненно, в голове всплывёт образ безжалостного обличителя общественных пороков, карающего всех и вся. Все это было твердо заучено со школьной скамьи, и до сих пор хранится в сознании многих людей как непреложная истина. И в этом удивительный парадокс, трагедия жизни и творчества Гоголя. Мощная волна революционной демократии подхватила имя великого автора, возвела его в ранг предводителя русской литературы, но трактовала его согласно своим целям и амбициям. «Я почитаюсь загадкою для всех, никто не разгадает меня совершенно», - писал о себе Николай Васильевич, и был прав. До сих пор его творчество связано с большим количеством тайн, загадок и заблуждений. Но все же, мир гения велик и разнообразен, и какое чудо - вдруг открыть новые грани этого самого мира! Увидеть тонкого поэта, проникновенного рассказчика, внимательного наблюдателя, искренне верующего, чуткого, трогательного человека. Хочется быть открытой и непредвзятой, постараться следовать совету самого Николая Васильевича, который он оставил в «Выбранных местах из переписки с друзьями»:
«Друг мой, храни вас Бог от односторонности: с нею всюду человек произведет зло: в литературе, на службе, в семье, в свете, словом -- везде. Односторонний человек самоуверен; односторонний человек дерзок; односторонний человек всех вооружит против себя. Односторонний человек ни в чем не может найти середины. Односторонний человек не может быть истинным христианином: он может быть только фанатиком. Односторонность в мыслях показывает только то, что человек еще на дороге к христианству, но не достигнул его, потому что христианство дает уже многосторонность уму. Словом, храни вас Бог от односторонности! Глядите разумно на всякую вещь и помните, что в ней могут быть две совершенно противоположные стороны, из которых одна до времени вам не открыта.»
Сборник «Миргород» открывает повесть «Старосветские помещики». Знакомство именно с этим текстом заставило меня впервые увидеть другого Гоголя, абсолютно нового и неизвестного. В этой статье я хочу поделиться своими открытиями относительно этой небольшой повести, которые изменили мое восприятия творчества и даже личности знаменитого русского классика.
Небытовые бытовые детали
Часто в критике встречается мнение, что в «Старосветских помещиках» Гоголь изображает «грубую прозу жизни», «затхлый быт существователей», их «ограниченность и пошлость». Но стоит только внимательнее вглядеться в детали, и станет понятно, что речь здесь совсем о другом. С большой любовью и трепетом писатель передает нам устройство удивительного мира двух старичков.
«В каждой комнате была огромная печь, занимавшая почти третью часть ее. Комнатки эти были ужасно теплы, потому что и Афанасий Иванович, и Пульхерия Ивановна очень любили теплоту.»
«Но самое замечательное в доме - были поющие двери. Как только наставало утро, пение дверей раздавалось по всему дому. Я не могу сказать, отчего они пели: перержавевшие ли петли были тому виною или сам механик, делавший их, скрыл в них какой-нибудь секрет, - но замечательно то, что каждая дверь имела свой особенный голос: дверь, ведущая в спальню, пела самым тоненьким дискантом; дверь в столовую хрипела басом; но та, которая была в сенях, издавала какой-то странный дребезжащий и вместе стонущий звук, так что, вслушиваясь в него, очень ясно наконец слышалось: "батюшки, я зябну!"»
Бытовые подробности подчеркивают ту особенную теплоту, которая существует между главными героями, все в доме будто бы живет, дышит, отражает собой их взаимоотношения.
«Нельзя было глядеть без участия на их взаимную любовь. Они никогда не говорили друг другу ты, но всегда вы; вы, Афанасий Иванович; вы, Пульхерия Ивановна. "Это вы продавили стул, Афанасий Иванович?" - "Ничего, не сердитесь, Пульхерия Ивановна: это я"»
Кажется, не происходит ничего особенного, мы наблюдаем спокойное размеренное течение жизни двух героев, с неизменными обедами, прогулками по саду в один и тот же час, разносолами, бессмысленными на первый взгляд беседами. Но именно эта простота и составляет собой картину настоящей идиллии, полной взаимопонимания и духовной красоты.
«Когда я умру, то похороните меня возле церковной ограды. Платье наденьте на меня серенькое - то, что с небольшими цветочками по коричневому полю. Атласного платья, что с малиновыми полосками, не надевайте на меня: мертвой уже не нужно платье. На что оно ей? А вам оно пригодится: из него сошьете себе парадный халат на случай, когда приедут гости, то чтобы можно было вам прилично показаться и принять их.»
Насколько трогателен этот фрагмент! Даже перед лицом смерти, близость которой явственно ощущает Пульхерия Ивановна, главной ее заботой остается то самое бытовое благополучие ее Афанасия Ивановича. Но сколько же в этом поэзии, незаурядности характера, силы и любви!
«"Вот это то кушанье, - сказал Афанасий Иванович, когда подали нам мнишки со сметаною, - это то кушанье, - продолжал он, и я заметил, что голос его начал дрожать и слеза готовилась выглянуть из его свинцовых глаз, но он собирал все усилия, желая удержать ее. - Это то кушанье, которое по... по... покой... покойни..." - и вдруг брызнул слезами. Рука его упала на тарелку, тарелка опрокинулась, полетела и разбилась, соус залил его всего; он сидел бесчувственно, бесчувственно держал ложку, и слезы, как ручей, как немолчно текущий фонтан, лились, лились ливмя на застилавшую его салфетку.»
Этот фрагмент из финальной части также полон деталей из мира быта, тональность здесь уже совсем иная, но снова простые бытовые подробности транслируют сложнейшие переживания. Автор объединяет несоединимое, добиваясь тем самым невероятного объема.
Филемон и Бавкида
«Если бы я был живописец и хотел изобразить на полотне Филемона и Бавкиду, я бы никогда не избрал другого оригинала, кроме их.»
Римский поэт Овидий (43 до н. э. — ок. 18 н. э.) в своих «Метаморфозах» рассказывает о том, как небогатая супружеская чета — Филемон и Бавкида — радушно приняла у себя Юпитера и Меркурия, которые пришли к ним в виде двух неизвестных утомленных путников. И Филемон, и Бавкида были единственными во всей округе, кто согласился пустить незнакомцев на ночлег, хотя рядом были дома и более просторные, и более богатые.
Тогда в наказание боги затопили всю местность, окружающую дом супружеской четы, а их жилище не только пощадили, но и обратили в храм, в котором хозяева дома стали жрецами. И боги исполнили их желание: устроили так, что они умерли одновременно. При этом Филемон превратился в дуб, а Бавкида — в липу. Так и после смерти они продолжили свою совместную жизнь.
Энциклопедический словарь крылатых слов и выражений. — М.: «Локид-Пресс». Вадим Серов. 2003.
Упоминание о Филемоне и Бавкиде - не только отсылка к античному мифу, это ещё и реминисценция из «Фауста» Гёте. Во второй части драмы Мефистофель помогает Фаусту, пытается выгнать все тех же Филемона и Бавкиду из их дома. Старики не соглашаются, и тогда Мефистофель и Трое сильных взламывают дверь и начинают выносить вещи. Старики «со страху испускают дух». От искры загорается дом, трупы сгорают в пожаре. А в «Старосветских помещиках» Гоголя между главными героями происходит следующий диалог:
«- А что, Пульхерия Ивановна, - говорил он, - если бы вдруг загорелся дом наш, куда бы мы делись?
- Вот это боже сохрани! - говорила Пульхерия Ивановна, крестясь.
- Ну, да положим, что дом наш сгорел, куда бы мы перешли тогда?
- Бог знает что вы говорите, Афанасий Иванович! как можно, чтобы дом мог сгореть: бог этого не попустит.
- Ну, а если бы сгорел?
- Ну, тогда бы мы перешли в кухню. Вы бы заняли на время ту комнатку, которую занимает ключница.
- А если бы и кухня сгорела?
- Вот еще! бог сохранит от такого попущения, чтобы вдруг и дом и кухня сгорели! Ну, тогда в кладовую, покамест выстроился бы новый дом.
- А если бы и кладовая сгорела?
- Бог знает что вы говорите! я и слушать вас не хочу! Грех это говорить, и бог наказывает за такие речи.»
Образ кошки-смерти
Часто образ кошки у Гоголя – воплощение нечистой силы. В «Майской ночи, или Утопленнице» героиню выживает из дома молодая красотка-мачеха, по ночам обращавшаяся в кошку. В «Вечере накануне Ивана Купала» в черную кошку превращается старуха-ведьма, которая подсказывает, где найти клад. А в «Старосветских помещиках» именно кошка становится вестником смерти, и даже самой смертью. С самого детства писателя эти животные вселяли в него необъяснимый ужас, казались связанными с темными силами, чем-то потусторонним. Есть интересный рассказ об этом самого Гоголя:
«Мне было лет пять. Я сидел один в одной из комнат в Васильевке. Отец и мать ушли. Со мной осталась одна старуха няня и та куда-то отлучилась. Спустились сумерки. Я прижался к углу дивана и среди полной тишины прислушивался к стуку длинного маятника старинных стенных часов. В ушах шумело. Что-то надвигалось и уходило куда-то. Мне казалось, что стук маятника был стуком времени, уходящего в вечность. Вдруг слабое мяуканье кошки нарушило тяготивший меня покой. Я видел, как она, мяукая, осторожно кралась ко мне. Я никогда не забуду, как она шла, потягиваясь, ко мне и мягкие лапы слабо постукивали о половицы когтями, а зелёные глаза искрились недобрым светом. Мне было жутко. Я вскарабкался на диван и прижался к стенке.
«Киса, киса», – позвал я, желая приободрить себя. Я соскочил с дивана, схватил кошку, легко отдавшуюся мне в руки, побежал в сад, где бросил её в пруд и несколько раз, когда она хотела выплыть и выбраться на берег, отталкивал её шестом. Мне было страшно, я дрожал и в то же время чувствовал какое-то удовлетворение, может быть, это была месть за то, что она меня испугала. Но когда она утонула и последние круги на воде разбежались, водворились полный покой и тишина, мне вдруг стало ужасно жалко кошку. Я почувствовал угрызение совести, мне показалось, что я утопил человека. Я страшно плакал и успокоился только тогда, когда отец высек меня»
Райский сад
«Я иногда люблю сойти на минуту в сферу этой необыкновенно уединенной жизни, где ни одно желание не перелетает за частокол, окружающий небольшой дворик, за плетень сада, наполненного яблонями и сливами, за деревенские избы, его окружающие, пошатнувшиеся насторону, осененные вербами, бузиною и грушами. Жизнь их скромных владетелей так тиха, так тиха, что на минуту забываешься и думаешь, что страсти, желания и неспокойные порождения злого духа, возмущающие мир, вовсе не существуют и ты их видел только в блестящем, сверкающем сновидении. Я отсюда вижу низенький домик с галереею из маленьких почернелых деревянных столбиков, идущею вокруг всего дома, чтобы можно было во время грома и града затворить ставни окон, не замочась дождем. За ним душистая черемуха, целые ряды низеньких фруктовых дерев, потопленных багрянцем вишен и яхонтовым морем слив, покрытых свинцовым матом; развесистый клен, в тени которого разостлан для отдыха ковер; перед домом просторный двор с низенькою свежею травкою, с протоптанною дорожкою от амбара до кухни и от кухни до барских покоев; длинношейный гусь, пьющий воду с молодыми и нежными, как пух, гусятами; частокол, обвешанный связками сушеных груш и яблок и проветривающимися коврами; воз с дынями, стоящий возле амбара; отпряженный вол, лениво лежащий возле него, - все это для меня имеет неизъяснимую прелесть, может быть, оттого, что я уже не вижу их и что нам мило все то, с чем мы в разлуке.»
В своем первом и главном значении образ сада воплощает образ созданного богом рая, ограниченного и отделенного от окружающего, недружелюбного человеку пространства. «Рай (от греческого парадиз - сад, парк, отовсюду огороженное место) - в христианских представлениях место вечного блаженства, обещанное праведникам в будущей жизни» [4, Т.2. С. 363].
Для русской литературы образ сада – архетипический. И очень часто, как в «Старосветских помещиках» этот образ связан с тихой грустью, ностальгией, невосполнимой утратой чего-то самого важного и ценного. Здесь и воспоминания о детстве, и любовь, и Бог. Утерянный рай на земле будет снится Обломову, его будут пытаться вернуть обитатели «Вишневого сада», и их всех так же будут упрекать в лености, бездеятельности и ограниченности.
В повести Гоголя земной рай двух старичков со всем его удивительным устройством возможен только тогда, когда в нем есть двое – Он и Она. Именно вокруг их удивительной любви и расцветает этот дивный сад, прекраснее и счастливее которого нет.
Анна Кутняк
студентка направления"Артист драматического театра и кино"
Института культуры и искусств МГПУ
Мастерская Олега Малахова