Впервые отважилась на диалог, естественно, «привстав на цыпочки» и с безграничным пиететом к профессору, но твёрдо, так как этот вопрос терзает меня уже некоторое время:
- Он больше не мой кумир. У него не было будущего, потому что он не хотел меняться. Он не хотел добреть.
- Он все равно уже занял своё место в большой литературе. Он мастер коротких предложений и простейшего синтаксиса.
- Он не захотел выбираться из своих насмешек. Он все время был обижен на кого-то и колол всех подряд, кто попадался ему на пути. Бедную тётеньку с этим Бенкендорфом в «Заповеднике». Всех. Дальний круг, ближний.
- Он был несчастным, одиноким человеком. Его никто не понимал. Даже жена. Отсюда такое отношение к прозе. И поэтому проза такая, понимаешь?
Все объяснил, не занесся, не нахамил. Гигантище и человечище.
Говорит, что напоминает себе Горького позднего периода: «Усы намочу и всех жалею». Я Горького тоже за это люблю.
Сидеть с ним рядом - счастье. Хочется заботиться и записывать все подряд. Вот это, например: «Местоимение «я» - это опора нарративности лица ведущего разговор. Просто опора для рассказа. Не относить это к хвастовству».
Это из старого (2018) о С. Довлатове.
Из нового: «Кто-то меня уберёг, я не стал писателем. Выливать свои горести и восторги на публику, а потом ждать ответа. Также я не стал художником. Третьяковым. Как говорила соседка маме, путая фамилии. Я ведь когда-то неплохо рисовал. А потом резко атрофировалась рука. Филология делает хотя бы одного человека счастливым, поэтому я ей занимаюсь».