"А между нами снег" 148 / 147 / 1
Иван Григорьевич присел на пол рядом с кроватью, на которой спал Мустафа, и стал дожидаться утра.
Мустафа, проснувшись, увидел рядом с кроватью свёрнутого калачиком Ивана Григорьевича. Растормошил его.
Тот потёр сонные глаза.
Потянулся за водой.
— Водичку не пей, Иван, её для меня приготовили. Хочешь, мы ею шайтана твоего напоим?
Иван смотрел на Мустафу непонимающе.
— За мной, — скомандовал Мустафа.
Иван Григорьевич поднялся с пола нехотя. Мустафа в одной руке держал графин с водой, другой рукой тащил за собой Ивана.
Спустились. В гостиной никого не было.
— Дождёмся, — произнёс Мустафа.
Рыжебородый спустился со второго этажа и застыл.
— Доброго утречка, хозяин. Отведаешь с нами водички ключевой? — громко сказал Мустафа.
Араб поднялся с дивана, взял графин и направился к рыжебородому.
Тот метнулся в сторону двери и выбежал на улицу. Мустафа за ним.
— Стой, шайтан, стой, догоню, хуже будет.
Но рыжебородый не останавливался. Долго они бегали вокруг дома, пока рыжебородый не споткнулся, и Мустафа его не настиг.
— Устал? На, попей…
В графине осталось немного воды, остальная расплескалась при погоне.
Рыжебородый замотал головой, стиснул зубы. Мустафа схватил его за голову, начал с силой разжимать ему челюсть.
Рыжебородый мычал, выворачивался.
Иван Григорьевич смотрел на всё со стороны.
Кое-как Мустафа влил оставшуюся воду рыжебородому в рот, а тот не проглотил, а плюнул её в лицо Мустафе. Завязалась драка. Обезумевшие мужчины катались по земле, кусали друг друга, хватали за волосы и уши.
Мустафа с силой давил на грудь рыжебородому, тот стал задыхаться и вот тогда Иван Григорьевич поспешил на помощь. Мустафа рыжебородого отпустил и, посмотрев на Ивана, выпалил:
— Нашёл, кого защищать.
Рыжебородый корчился на земле, кашлял.
— Жива твоя, Лиля, Иван Григорьевич, — продолжил Мустафа, — ничего этому чёрту не дари.
Иван Григорьевич прослезился.
— Обещал я вроде как, — прошептал он.
— Очнись, Ваня, — заорал ему в ухо Мустафа. — Тебя облапошить хотят, а ты дурак дураком. Очнись, Ваня!
К рыжебородому подбежала Алёнушка, присела на землю рядом с ним, гладила его по щекам, по губам и причитала:
— Родненький мой, что же делается-то? Неужто я так провинилась, что ты теперь за вину мою платишь?
— Он отравить меня хотел. А потом и до тебя добрался бы. Пригрел ты на груди змею, — кричал Мустафа в ухо Ивану Григорьевичу.
Иван Григорьевич смотрел, как корчился рыжебородый, как Алёнушка над ним причитала.
— Отвези меня к дочери, Мустафа! — произнёс он.
— Собирайся, сегодня же я заберу тебя отсюда. Погорячился я вчера. Душу твою израненную потревожил, слабость почувствовал и разыгрался.
— Куда же ты, Ваня, — завыла Алёнушка, — как же ты друга своего тут бросишь?
Но Иван Григорьевич лишь махнул рукой и пошёл в дом собирать вещи.
— Да вы человека при смерти бросаете, — кричала Алёнушка, когда Мустафа помогал Иван Григорьевичу взбираться на лошадь Олега Павловича.
— Продуманный у тебя дружок, — произнёс Мустафа. — Да не вышло у него ничего, Аллах Мустафу бережёт.
То, что Мариам следовала в Джебейль, Мустафу обрадовало.
— Вот и соберёмся все вместе, а ты, Иван, всё-всё мне расскажешь. С самого рождения своего, — Мустафа ехидно улыбнулся, но Иван эту улыбку не заметил.
Иван Григорьевич был теперь как осенний лист. Подхватил его ветер и понёс далеко-далеко в страну, где ждала его кровиночка, да не одна. Но о второй Покровский упорно не думал.
Продолжение тут
Все мои рассказы здесь