Прибористы

Валерий Мусиенко

Прибористы

***

   - Смотрите - Михалыч к нам по отвалам несется! Как молодой, ты ж посмотри …- приборист Виктор кивнул нам в сторону окна, возле которого стоял стол. На столе были разложены наши скромные «тормозки». Как говорится - что Бог послал. Мы посмотрели сквозь мутное стекло окна тепляка, которое давно было засижено мухами, вконец обнаглевшими на такой жаре.

   - Чего это он так торопится? Может потому что промприбор стоит и бульдозер не двигается на насыпи? – предположил Александр Васильевич, напарник Виктора.

   - Время обеденное, он что, не знает что ли? Может «приспичило»? – Виктор усмехнулся и включил в розетку вилку шнура электрочайника.

   - А сейчас у него самого и …- не успел договорить Александр Васильевич, когда в тепляк ввалился сам Михалыч, горный мастер нашей смены, или просто горняк.

   - Обедаете? – Михалыч был явно чем то возбужден.

   - Согласно трудового распорядка, вон даже чайник еще не закипел. Чай будешь? 

   - Нет.

   - Может, пожевать чего-нибудь хочешь, или наоборот? Бумага есть, – лениво отозвался Виктор, протягивая горняку старую газету.

   - Я не чаи сюда распивать пришел. Да убери ты свою газету, себе оставь! – возмутился Михалыч, отшвыривая газету на дальний край стола, под наше дружное ржание.

   - Ты писал заявление на перевод в прибористы? – подступил он ко мне.

   - Писал, еще в начале лета. А меня с буровзрывного участка опять на бульдозер вывели на лето, - наступаю уже я на Михалыча.

   - Вот чудак человек, - искренне удивляется Михалыч, - разве прибористом лучше работать, чем бульдозеристом?

   - Я думаю, что не хуже.

   - Да ты посмотри на этих гавриков, - он кивнул на пару жующих свои «тормозки» прибористов, довольных, что сейчас на их глазах разыгрывается концерт (хоть какое то развлечение на скучной смене) - они же весь промсезон под снегом, дождем и солнцем, а ты в теплой кабине, как человек!

   - Это при условии, что ты на нормальном бульдозере круглый год работаешь. И который к промсезону за зиму сам нормально подготовил.

   - А у тебя что, ненормальный бульдозер?

   - А у меня хлам, который давно в утиль списать пора. Он постоянно сыпется на ходу и я больше под ним времени провожу, чем в кабине. 

   - Так ухаживать за техникой надо! А как ты хотел? – картинно разводит руками Михалыч.

   - Я за ним ухаживаю. Но у запчастей моторесурс уже выработан, вот они и ломаются в порядке очередности. Нам, во время ремонта, на старый бульдозер даже новые запчасти не присылают, а всё какие то «бэушные», которые вот-вот рассыпятся. Новых то жалко для этой груды металлолома. Больше на ремонте стоим, чем работаем.

   - Да какая тебе разница! Тебя по среднему заработку на промсезон вывели. Работай на ремонте.

   - Так в том то и дело, что я лучше на свежем воздухе прибористом работать буду, чем на этом же свежем воздухе лежать весь сезон под бульдозером, крутить гайки и материться во время дождя. Весь в грязи и мазуте.

   - «На реке, на озере работал на бульдозере. Весь в комбинезоне и пыли…» - пропел Виктор строчки из песни Владимира Высоцкого и замолчал, под взглядом Михалыча.

   - Ладно, я попытался. Беседу с тобой провел. Будем кого-нибудь другого переводить на бульдозер. Завтра выходишь прибористом. Бойся своих желаний…- как то сразу сдался Михалыч.

   - Ух ты! А куда?

   - На девяносто четвертый полигон, - Михалыч кивнул в сторону большого полигона, где сейчас промывали пески три промприбора.

   - Там же девяносто третий… А девяносто четвертого у нас нет, - поправляю Михалыча.

   - Уже есть. 

   - Не может быть! Я всю зиму взрывчатку для ближнего - пятьдесят девятого и вот этого, дальнего - девяносто третьего, готовил. Их всего на прииске два, плюс шахты. А девяносто четвертый не взрывали. Впервые о нем слышу.

   - Ты не директор прииска все знать. За весну вскрыли и за начало лета. Как-никак середина июля. Лето жаркое. На «рыхло» тяжелыми бульдозерами вскрыли, на оттайку. Там всего несколько метров глубина торфов.

   - И где он находится?

   - Завтра сам увидишь. А сейчас давай жуй и за рычаги. До конца сегодняшней смены ты еще бульдозерист, - бросил Михалыч через плечо, выходя из тепляка.

   ***

   На следующее утро я, вместе со сменой девяносто третьего полигона, прибыл приисковым рабочим автобусом в их владения, где горняк Володя рассказал мне, что работать на приборе буду вот с этим напарником, и подвел меня к здоровому как медведь мужику, на голову выше меня и в полтора-два раза шире в плечах. У нас таких принято было называть амбалами.

   - Василий, - представился амбал, полностью спрятав мою неосмотрительно протянутую для знакомства ладонь в свою лопатообразную лапу, словно детскую ручонку, заставив вытянуться «в струну» и прослезиться, слегка сжав ее. После чего радостно тряхнул, чудом не вырвав из плечевого сустава. Я сразу понял, что теперь здороваться с Васей буду скромнее. Гораздо скромнее. И желательно, соблюдая безопасную дистанцию. В любом случае впредь обойдемся без рукопожатий. И уж точно - без объятий.

   - А где сам новый полигон?- интересуюсь у Володи, отобрав у Василия то, что еще мгновение назад составляло мою правую руку.

   - Сейчас белазисты поменяются, отвезут нас туда, - Володя подошел к одному из водителей огромного карьерного самосвала и, переговорив с ним, кивнув в нашу сторону. После чего мы погрузились с Васей и пожилым бульдозеристом тяжелого бульдозера «КОМАТЦУ» на палубу «БЕЛАЗа» и тронулись в путь. С нами на палубе разместились и трое монтажников. Володя сел в маленькую кабинку с водителем, на боковое сидение стажера.

   Плечо я уже вправил на место. Теперь увлеченно продолжал разлеплять пальцы правой руки, отделяя их от один от другого. Кажется, на этот раз, обошлось без переломов. Все-таки надо держать дистанцию и остерегаться физического контакта с Василием…

   Володя был у нас новеньким горняком на полигонах. Его вывели на время промсезона. Зимой он работал горняком в шахте. Поэтому нашу специфику знал не очень хорошо и слегка нервничал. Тем более, что ему достались оба полигона, которые находились в километре друг от друга. Большой девяносто третий, на котором промывали пески целых три промприбора, и наш, только что вскрытый, и то не до конца, маленький девяносто четвертый. Вскрыша на оттайку продолжалась. Для этого с нами на полигоне находился тяжелый бульдозер, машинист которого, дядя Слава, сейчас плывет с нами на палубе огромной машины. Хотя, какая это палуба? Скорее – капот. И мы на нем - как свадебные пупсы… Но без загрузки, с пустым кузовом, машина идет плавно, покачиваясь на неровностях рельефа как корабль на морских волнах, вверх – вниз, вправо-влево. Наверное, поэтому и палуба.

   Василия я тоже знал как жителя нашего поселка, но с ним нигде не пересекался, вместе не работал. Так как он все эти годы работал в старателях. Но в последние годы заработка в артелях не было, работали только «за кашу», вот он и перешел на прииск. На прииске тоже настали времена тяжелые, поэтому на работу всех с распростертыми объятиями уже не принимали, как раньше. Брали людей на работу временно, только на промсезон, по договору, о чем он печально мне рассказал по пути. 

   Полигон находился на другой стороне ручья Эгелях, который ниже по течению впадал в Эльгенью. А в этом месте в Эгелях впадал еще более мелкий ручей Звезда. Я пару лет назад был в этом месте. По Эгеляху с удочкой спускался, мечтал наловить пахнущего свежим огурцом хариуса. Но поймал только одного, самого среднего «пирожкового» размера. Но огуречный запах от него в рюкзаке был стойкий. Чуть ниже по течению в Эгелях впадал еще один ручей, Пигмей. Тогда я поразился живописной картинке этих мест. Светлый лиственничный бор. По берегам светлый мох. Веселый ручей. На месте впадения в него Звезды – старое рубленое зимовье старателей. Рядом валялись брошенные пыльники от катков к ходовой части старичка бульдозера «Т-100». Место такое светлое, поднимающее настроение. Жалко, но ничего не осталось, только полигон в сторону распадка Звезды. Рядом склоны сопок. Совсем рядом тайга. Все равно красиво. И проблем с дровами не будет, есть сухостой рядом. Стоит, вперемешку с живыми деревьями.

   Наш небольшой полигон был аккуратным, сухим. По периметру прорыта водоотводная канава. Пласт торфов был всего около четырех метров, не толще. Тяжелый бульдозер продолжал вскрывать его, увеличивая площадь, с которой к нам на прибор потом сам же подавал пески. Пока мы их промывали, он продолжал вскрышу. Чуть позже нам на подачу песков к бункеру прибора придадут легкий бульдозер, на базе трактора «Т-170». Ну как легкий? Семнадцать тонн вес машины.

Но по сравнению с тяжелой импортной техникой, в пятьдесят – семьдесят тонн, вроде бы как легкий…

   ***

   На краю полигона был зарыт приемный бункер промывочного прибора, с заслонкой-шибером.

Бункер был отделен от полигона двумя крыльями подпорной стены из стволов лиственницы. На эту подпорную стену со стороны полигона вела насыпь, по которой бульдозер подавал золотоносные пески в бункер. Далее пески из бункера попадали на конвейерную ленту транспортера, ехали по ней около сотни метров под углом вверх, пока не ссыпались в приемный лоток огромной скрубберной бочки, оборудованной изнутри громадными металлическими зубьями, для измельчения грунта, придания ему рассыпчатого состояния.

Так как бочка при работе прибора крутилась и пески, находившиеся в ней, проходили промывку напором воды из распылителя, находившегося внутри и бившего струями в разные стороны. Дальше пески попадали во вторую половину скруббера, состоящую из перфорированных толстых металлических листов, привернутых к основанию болтами. Сквозь крупную сетку пески промывались и попадали в мелкую. Галька и валуны, не прошедшие в нее по размерам, высыпались в лоток стакера – следующего конвейера, но уже удаляющего промытый грунт от промприбора и насыпающего его в отвал.

По тому же принципу работала и мелкая сетка скруббера. Промытый грунт, более мелкой фракции, попадал в тот же лоток стакера. Стакер пока был короткий, всего в одну ферму. Постепенно его будем удлинять, насыпая отвал промытых песков. Прибор «ПКБШ – 100» (прибор конвейерный бочковый шлюзовой) рассчитан на промывку ста кубометров песков в час. За смену больше тысячи кубов могли промыть, при благоприятных условиях.

Самые ценные золотоносные пески попадали с водой сквозь мелкую сетку в шлюз, который почему то все называли колодой. В шлюзах золото и оседало на специальных резиновых вафельных ковриках, на которых лежали металлические трафареты. Во избежание хищения драгметалла, сверху шлюзы были прикрыты тяжелыми толстыми сплошными листами стали, которые, на время съемки золотосодержащих шлихов, приподнимались тросом с одной стороны электрической лебедкой, закрепленной тут же, на приборе. Другая сторона стальных листов крепилась к шлюзам петлями. На выходе из шлюзов были приварены вращающиеся «ежи», мешающие проникнуть человеку ползком в шлюз, со стороны выходя из него эйфелей, после извлечения из них золота. Колесо электрической лебедки, поднимающей на время съемки золотосодержащего концентрата край металлических листов, было опечатано свинцовой пломбой на суровой нити. Все эти мероприятия должны были обеспечить сохранность золота в шлюзе от несанкционированной съемки шлихов (концентрата). Вручную, толстые и тяжелые, как танковая броня, огромные металлические листы никто бы не поднял.

   Еще к прибору подходила толстая труба, сантиметров пятьдесят в диаметре, по которой на прибор подавалась вода в огромных количествах. Ведь за истекшие тысячелетия истории добычи золота, несмотря на произошедший за это время колоссальный технический прогресс, у нас на прииске его по-прежнему добывали методом гравитации. Осаждением в жидкой среде более тяжелых частиц, то есть золота и смывом более легких, то есть грунта, так называемых песков. Песками они были очень условными. Больше галька, валуны, глинистая примазка, немного дробленой остроугольной скалы.

   Труба водопровода вела метров двести от прибора и заканчивалась мощной насосной станцией.

Хотя, если быть более точным, то это было начало трубы, а на приборе был ее конец. Насос закачивал воду из огромного зунфа (специального пруда), подавал на прибор для промывки песков. Отработанная вода выходила из шлюзов в начало зунфа, который был перегорожен несколькими искусственными насыпями. Через эти насыпи вода фильтровалась и снова поступала к насосу, стоящему с противоположной стороны водоема. Уже изрядно очищенная, хоть и не кристальной чистоты. Системы была замкнутая, вода не выходила за пределы зунфа, а потому хорошо прогрелась и манила искупаться. Радовало, что стоки от нашей деятельности не поступают в русло Эгеляха, а оттуда в Эльгенью. По крайней мере, ниже нашего полигона мужики регулярно ходили туда с удочками хариуса удить. А эта королевская рыба не терпит грязи. Любит кристально чистую и холодную, богатую кислородом, воду.

   Вот такой промывочный прибор-монстр нам достался. Общей длиной, от насоса до приемного бункера, около трехсот пятидесяти метров. Его то мы и должны были обслуживать. Монтажники нам показали, где и что включается, в какой последовательности. Мы сами попробовали. Все работало. Они же нас предупредили, что в случае отключения электроэнергии надо сразу бежать на насосную станцию и перекрывать вентиль подачи воды на прибор, так как клапан насоса плохо держит и вода уходит из трубы в обратную сторону через насос в зунф. Поэтому насос ведрами не зальешь, а значит - не запустишь, если его завоздушит. Нужно будет вызывать водовозку с прииска. А это - около сорока километров от нас.

   Подъехал «УАЗик» директора прииска, в нем водитель привез к нам строгую Даму по сохранности золота. Просверлив нас с Васей насквозь недоверчивым взглядом, она сухо прочитала нам краткую лекцию по сохранности добываемого металла, уведомив о том, что мы теперь несем полную материальную и уголовную ответственность по его сохранности на приборе. И ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах, не должны покидать и оставлять прибор, особенно шлюзы, без присмотра. Также по смене передаем прибор на месте. Ждем следующую смену, не меняемся на девяносто третьем полигоне, как наши бульдозеристы и горный мастер. Сдаем смену под запись в журнале, отдельно сдаем и принимаем свинцовую пломбу на лебедке. После этого она с надменным видом села в машину и уехала.

   - Ну, мы с тобой попаданцы какие то! – недовольно проворчал Вася, подойдя ко мне.

   - Почему? 

   - Она с нами так разговаривала, как будто мы всю жизнь только и делали, что грабили приборы, на которых работаем. А сейчас она у нас из карманов по килограмму золота из этого прибора вытащила.

   - Да она со всеми так себя ведет, я с ней уже общался.

   - К тому же, этот прибор еще не мыл совсем. Только смонтировали. Вы первая смена, кто на нем начнет работать, - вставил Володя.

   - А съемку с колоды когда делаем? – поинтересовался Вася.

   - Завтра, в обед. Как раз вы снова приедете в дневную смену, а то не всех прибористов еще набрали. Вместо четырех смен по двенадцать часов пока только две. Вы в день, да ваша смена в ночь.

   - А отдыхать когда будем? – недовольно поморщился Вася, - еще час на дорогу из поселка сюда, час обратно. Тут пока поменяешься…

   - Зато подзаработаете.

   - Я в старателях по двенадцать часов в сутки пахал – не заработал.

   - Скоро наберем людей. Это всего несколько смен, - обнадежил Васю Володя.

   ***

   Так начался наш первый рабочий день на новом полигоне. Мы с Васей познакомились поближе. Это был бывалый и не торопливый мужик. Этакий увалень, чем еще больше мне напоминал медведя. Он пояснил, что раньше работал на разных конструкциях промывочных приборов, в том числе и на таком как наш. Я видел, что ему тут ничего не в новинку. Это успокаивало. Значит, справимся с этим монстром.

   Сам я на промприборах раньше не работал. Только в качестве бульдозериста подавал на них пески на промывке, да помогал монтажникам с их монтажом в начале сезона и демонтажем по его окончанию. Зимой, работая на производстве взрывчатки в буровзрывном участке, я узнал, что без отрыва от производства, в конторе нашего прииска, проводятся курсы мотористов промывочных приборов трех типов, применяемых на нашем прииске. Не раздумывая записался туда. Учиться было интересно. Я прямо с работы, не заходя домой, бежал в контору на занятия. Тетрадку для записей и чертежей постоянно таскал с собой, за пазухой, под свитером. 

   Так получилось, что «корочки» (удостоверение) моториста промприбора я не получил – они были затоплены горячей водой во время аварии из системы отопления в конторе. После этого вид имели совсем не презентабельный, поэтому и не были мне вручены. Сейчас я работал «под запись в трудовую книжку». Такое у нас тоже практиковалось. Обидно, что пришлось идти стажером. Но через две недели меня должны были перевести прибористом, с полной зарплатой.

   - Я вообще то на гидропушку хотел пойти, - жалуюсь Васе.

   - Я тоже. Не люблю эти конвейерные приборы. То у них ролики заклинят и выпадают, то транспортерная лента буксует, то еще что-нибудь случится. А потом и стакер двигать придется, когда отвал гали и валунов насыплем…

   - В том то и дело, что на пушке руки и плечи уставать будут по началу, но зато сам прибор гораздо проще. И обслуживать его быстрее и удобнее.

   - Зато тепляк нам достался – прямо находка, - Вася довольно окинул взглядом наше убежище.

   Тепляк и правда, был удачным. Просторным, гораздо больше обычного геологического вагончика. Утеплен для зимы. Большая печка под дрова, электрическая плитка, можно было не только «тормозки» разогревать, но и готовить что-нибудь на обед. А главное – у дальней от двери торцовой стены, высокий и широкий ящик под запчасти вдоль всей стены с крышкой. Его Вася тут же приспособил под нары, натаскав откуда то ватников, на которых с удовольствием проводил обед и свое время отдыха, пока была моя очередь стоят на бункере и пропускать через него грунт, подавая сигнал бульдозеру включением и выключением сигнальной лампочки. Ему в это время следовало присматривать за прибором и насосом.

   Наверное, надо упомянуть, что у нас на прииске было принято обращаться друг к другу по именам и «на ты», даже несмотря на большую разницу в возрасте. Но не сразу. Такое негласное разрешение надо было еще заслужить своим отношением к труду, заработать авторитет в коллективе. Я уже несколько лет работал с мужиками на прииске и имел эту привилегию, чем очень гордился.

   Но бульдозериста пенсионного возраста у меня язык не поворачивался так называть. Только дядей Славой. Василия я также называл дядей Васей, зная, что у него дети старше меня по возрасту. Мы с ними в одной школе учились. Вася сначала подтрунивал, называя меня в ответ племянником, потом привык.

   ***

   На следующий день мы с Васей сменили ночную смену и без каких либо происшествий работали до обеда, когда к нам подошел горняк, а следом подъехала машина, у которой зимой, в качестве кузова, на время проведения взрывных работ, стоял бункерный кузов под перевозку взрывчатки (игданита), поэтому она и называлась «игданиткой». Летом взрывные работы на полигонах не велись и эти кузова снимались. Вместо них устанавливались другие, тоже бункерного типа, но уже под перевозку шлихов - золотоносного концентрата. Поэтому те же машины летом уже назывались «шлиховозками». Водители на них работали те же, что и зимой. Кроме тех, кто в отпуск уходил в это время.

   Вот и сейчас знакомый водитель Сергей привез на съемку двух съемщиц концентрата, в сопровождении женщины-бойца из военизированной охраны, с наганом в кобуре на ремне и в форменном обмундировании. Удивительно, как такие фактурные женщины втроем втиснулись в небольшую кабину «ЗИЛ-130». Только вжав сухощавого водителя в его водительскую дверцу. Мы с Васей не могли не позубоскалить по этому поводу. Но на эту заезженную шутку они даже не обратили внимания.

   Потом прямо по трубе, как по тропинке, я сбегал к насосной станции, прикрыл напор подачи воды на прибор. Вася в присутствии бойца ВОХР сорвал пломбу с лебедки и задрал лебедкой тяжелые листы, прикрывающие шлюзы. Съемщицы шустро принялись смывать по желобу шлихи, помогая себе «буторками», похожими на швабры. Шлихи, бодро подгоняемые «буторками», нехотя смывались под напором воды из шлангов через желоб в трубу «гусака», под которым стоял бункер принимающей их «шлиховозки». Через «гусак» они попадали в бункер «шлиховозки». Легкая фракция быстро смылась со шлюзов и мы увидели, что коврики головки шлюза густо усыпаны частицами желтого тусклого металла, который съемщицы также столкнули в трубу «гусака». Мы были довольны – есть золото на полигоне! Значит, должна быть премия. И зарплата хорошая выйдет. 

   Только через несколько лет, уволившись с прииска и получив на руки трудовую книжку, я замечу в ней запись, что был переведен стажером моториста промывочного прибора. Запись о том, что переведен мотористом, через две недели стажировки, как мне было обещано, отсутствовала. Про меня просто забыли. Получается, что весь сезон я отработал стажером. И зарплата была стажерская. Так получилось, что наш прибор давал больше других золота. Гораздо больше. А зарплата у наших прибористов была самая маленькая. Несмотря на то, что по промытым кубометрам песков мы тоже хорошо «смотрелись» на общем фоне. Так тоже бывает, к сожалению. Михалыч был в чем то прав, когда отговаривал переходить на прибор – бойтесь своих желаний. Иногда они сбываются…

   - Этот полигон – «темная лошадка». До самого конца не знали, будет от него толк или нет? – радовался горняк.

   - А что данные разведки? – поинтересовался Вася.

   - Да ну их! Никому верить нельзя, сам знаешь. Тут старатели раньше мыли, да что то не пошло у них золото. Бросили. Теперь мы вернулись к этому распадку.

   - Грамм пятьсот-семьсот будет, как думаешь? – задумался Василий.

   - Не знаю, чего гадать? Сейчас увезут в поселок, там промоют, отобьют, подсушат, отдуют. Завтра точно знать будем. До грамма!

   До конца смены мой и без того молчаливый напарник, замкнулся. Ушел в себя. Он постоянно о чем то думал. Ближе к вечеру, когда кроме нас двоих в тепляке никого не было, Вася решил со мной серьезно поговорить. Испугав своей откровенностью.

   - Давай с прибора золото снимем в следующую смену, а лучше в первую же ночную. Первыми, - понизив голос, предложил мне мой напарник.

   - Ну, придумал! Не смешно, - решил я, что это шутка или проверка «на вшивость», - вот если там были вареники или колбаса, я бы подумал!

   - Я не шучу, я серьезно. Ты же видел – вся головка колоды золотая, - он упорно по старинке называл шлюз колодой.

   - Ты серьезно, дядь Вась? А куда мы его девать будем? Его же как то сбыть надо. И не попасться при этом. К тому же по пробности найдут, откуда металл. В каждом распадке у него своя пробность.

   - Я все продумал. Я сдам его. Выручку поделим. Озолотимся. Заживем как люди.

   - Золото еще никому не приносило счастья. Да и кому сдашь? Поймают – посадят.

   - Я же говорю – все уже продумал. На прииск и сдам. В золотоприемную кассу. Считай, все по честному.

   - И как это будет выглядеть?

   - У меня есть разрешение на вольный принос. В этом году его разрешили. Знаешь, наверное?

   - Знаю, что разрешили. Но не всем. Как тебя на прибор пустили тогда работать? Не разрешают на вольном приносе работать тем, кто в шахте работает, на полигоне. Чтобы не воровали и не сдавали, таким образом, золото. Только если в отпуск пошел. Я точно знаю – узнавал.

   - Так я на жену оформил разрешение. А мою сам. 

   - А если проверят?

   - Кто меня в тайге проверит? Проверяющих столько не найдешь, за каждым ходить.

   - Дядь Вась, смотри сюда. Что на стенде написано? - тычу пальцем в «красный угол» нашего тепляка, где висит стенд наглядной агитации. 

   - «Уголок сохранности золота», - читает он вслух.

   - В том то и дело, что в каждом тепляке висит такой уголок, в каждой будке мониторщика, в конторе, да везде по прииску. И смотри - сроки за золото, - я вожу пальцем по тонким пожелтевшим листкам, на которых печатной машинкой выборочно набраны некоторые статьи из еще старого уголовного кодекса, предусматривавшего смертную казнь, за особо тяжкие деяния.

   - А что сроки? – не понимает он меня.

   - А то, что меньше «десятки» тут нет. Но чаще - «пятнашка» светит. Можно и «вышку» наверное, найти, если дальше почитать. Так что я не хочу в тюрьму – там бьют и плохо кормят.

   - Ну, от тюрьмы и от сумы…- начал он, - а с чего взял что там бьют?

   - Да как то предположил логически. Не курорт же. 

   - Не курорт… Но, может, попробуем?

   - Дядя Вася, мне сейчас двадцать лет. Если я получу пятнадцать лет и сяду, то выйду только в тридцать пять. Лучшие годы жизни пройдут за решеткой. Оно мне надо?! И тебе не надо. А главное из за чего? Из-за этого вонючего золота?!

   - А мне сорок пять. Я уже не выйду, скорее всего…

   - Вот и я про это. Так что не будем мы золото воровать с прибора. Ни я, ни ты.

   - Раньше на приборе меньше трех человек не работали. Чтобы следили друг за другом. Один обязательно был «стукачем» и доносил на остальных. Иногда двое из троих. Ты же не стукач? - заглянул он мне в глаза.

   - Был бы «стукачем», не отговаривал бы. А поощрил бы твою идею и потом за тебя премию получил. Тридцать серебряников. Так что оставь эту идею. 

   ***

   К обеду следующего дня на съемку прибыла не только «шлиховозка» и горняк, которому по должности необходимо было присутствовать на съемке, но и заявилась сердитая Дама по сохранности. Она лично осмотрела до начала съемки все шлюзы, подергала пломбу на суровой капроновой нитке, придирчиво осмотрела оттиски на пломбе, покрутила «ежи» на выходе из колоды. Осталась довольна. 

   Свой визит она нам нанесла не просто так, из чисто женского любопытства. Оказалось, что при выгрузке концентрата шлихов из «шлиховозки» и последующей их промывки, золота в шлихах не оказалось… Была какая то мелочь, буквально считанные граммы. Но крупного весового золота, которое мы все видели в головке шлюза, не было. Причем мы видели желтый метал, а после промывки удалось получить только легкое черное золото, с большим содержанием примеси… Была разобрана и осмотрена вся машина, снова собрана, но ничего подозрительного не обнаружили. Водителю, охраннице, съемщицам свернули кровь – безрезультатно. Все в один голос утверждали, что золото было, его все видели, но куда делось неизвестно. Мистика. Чужих на приборе не было, с металлом работали только съемщицы. Прибористы и горняк на съемке присутствовали, но были на расстоянии, к открытым шлюзам не приближались. По дороге машина не останавливалась. В общем, все по уставу, все по протоколу, все как положено. Но металла в шлихах не нашли. Как будто никогда его там и не было. А ведь на съемке все его видели. Причем крупные увесистые частицы. Может быть, еще не самородки, но уже приличные значки. И желтого цвета. А не черная мелочь. Мистика, да и только.

   ***

   Как и днем раньше, визуальное содержание весового желтого металла в головке шлюза, во время съемки, обнадеживало. Но потом мы узнали, что снова из «шлиховозки» выгрузили только несколько десятков граммов черного золота. История повторилась. Жди неприятностей…

   Сердитая Дама по сохранности была более, чем раздражена. Она метала громы и молнии, угрожала заменить всех рабочих на полигоне. В первую очередь прибористов, потом бульдозеристов, горняка, водителя «шлиховозки», съемщиц, бойца ВОХР. Ведь все мы воры поголовно, все в сговоре. Целая комиссия у нас проводила съемку с прибора. Пригнали монтажников. Их сварщик обследовал все швы до единого на шлюзах и заявил, что сварка везде его, свежих швов после него никто не делал. Теперь и он стал подозреваемым, причем номер один – вдруг это он, во время монтажа прибора, вварил «ловушку» и улавливает золото. Осенью он же будет проводить демонтаж и снимет незаметно ловушку. Больше некому. Это мне поведал Вася – он по прежнему очень переживал, что золото из прибора пропадает, но не он к этому причастен. Я каждый раз, в конце подобного разговора, угрожал его сдать кому следует. Он к этому настолько привык, что почти на каждой смене стал делиться со мной идеями ограбления промприбора. А идей был целый вулкан. Нет, не спящий, а как раз активно извергающийся. Такой талант и на свободе пропадал.

   Например, он мне подробно рассказывал, как вскрыть колоду. Каждую смену это был новый, я бы сказал, уникальный, способ. Все более сложный и более изощренный.

   - В ночную смену вскроем головку, там основное золото. Соберем часть его по быстрому и опять опустим крышку на колоду. Продолжим мыть, никто и не поймет. 

   - А то, что на съемке золота нет - не заметят?

   - Так его все равно нет. Кто то в «ловушку» ловит, а мы ему моем, как дураки. На него работаем. А могли бы чуть-чуть на себя. И его бы наказали. Это же справедливо?

   - Нет. Мы не будем прибор вскрывать. Никогда. Тем более лебедка опечатана.

   - Да ты подумай, тут куча вариантов. Лебедку даже трогать не будем.

   - Мы не поднимем листы металла.

   - Эх, раньше не сплошным металлом накрывали колоду, а сеткой рабицей на раме из уголка, расстраивался Вася.

   - Почему на листы перешли?

   - Так умельцы приспособились проволоку ложечкой изгибать и сквозь сетку самородки и значки покрупнее вытаскивать…

   - Вот я говорю – пустая затея, без лебедки мы листы не поднимем. 

   - Мы нет. Кран поднимет. Легко и быстро. Тут пять минут надо. Видишь, кран стоит возле прибора, как раз возле колоды?

   - Вижу…- я обращаю внимание, что монтажники так и не угнали свой кран на гусеничном ходу. И если его завести, с места можно достать стрелой до головки шлюза… Ай да Вася, ай да Кулибин.

   - Вот мы краном поднимем крышку головки, пару лопат шлихов выгребем и снова опустим. Ну не пару, так пять-шесть. Там не убудет…

   На следующей смене я по секрету сообщил монтажникам, что наши приисковые бульдозеристы, с соседнего полигона, приходили в ночную смену и осматривали их кран. Кажется, что то с ходовой части хотели снять - бульдозер встал на полигоне, а им надо срочно пески промывать… Ходовая у крана и бульдозера идентичная. У крана только на два опорных катка больше на каждой каретке и сама каретка длиннее.

   В ту же смену монтажники угнали свой кран в неизвестном направлении. Я слегка успокоился. 

   Но в дневную смену Вася снова подступил ко мне с идеей вскрыть колоду.

   - Как? Монтажники же забрали свой кран, - пытаюсь я урезонить начинающего престарелого гангстера.

   - Да легко. К скрубберной бочке тросом прицепим крышку колоды и поднимем, включив скруббер. Сделаем съемку с головки и снова опустим. 

   - Не получится,- довольно киваю ему на медленно вращающийся мокрый скруббер, - бочка крутится на нас, а чтобы поднять крышку, она должна вращаться от нас.

   - Тоже мне проблема! Вон на тепляке электрощит приколочен со стороны улицы. Я его уже открывал, смотрел - он не запертый. 

   - При чем тут электрощит?

   - Я автомат вырублю. Поменяю провода местами – бочка в обратную сторону станет крутиться. Когда все сделаем, на место прикручу. Там работы на два раза по две минуты. Я разбираюсь, электриком работал.

   - Кем ты еще работал? Просвети, откуда сюрпризы ждать?

   - Да я много кем работал… - в этот раз скромность Васе была явно не к лицу. Она скорее настораживала.

   - Пора тебя сдавать, дядя Вася. За вознаграждение - тридцать серебряников. Хоть спать спокойно буду.

   - А сейчас плохо спишь?

   - На смене вообще вздремнуть теперь боюсь на перекуре и в обед, если только в автобусе, по дороге домой.

   - Ну, это правильно. Нечего на работе дремать. А совесть мучать не будет, что сдал меня?

  - Сначала будет, но я с ней договорюсь. Хотя бы попытаюсь…

   - Ты собрался меня за вознаграждение сдавать, а сам говорил, что золото – зло. Говорил?

   - Я за серебро сдам… Серебро – чистый метал, в отличие от золота. Твою бы энергию, да в мирных целях, дядь Вась…

   Это продолжалось неделю. За это время приехали монтажники и автокраном по быстрому нарастили на стакере прибора еще одну ферму, нарастив ее и удлинив транспортерную ленту, склепав ее на удивление быстро и аккуратно. Мы только чай успели заварить. Теперь надо было двигать стакер, закрепленный на шарнир у скрубберной бочки прибора, оставляя веерообразный отвал с другого конца. Двигать его надо было на колесиках из металла большим и тяжелым реечным домкратом по метровым обрезкам рельсов, уложенных на обрезки деревянного бруса.

- Это хорошо, что монтажники нам домкрат оставили, - Вася довольно осматривал наше новое приобретение.

   - Чего хорошего? Работы прибавилось. Теперь еще и за отвалообразователем следить…

   - Зато домкратом можно колоду вскрыть.

  - Как?! Я уже не спрашиваю – зачем…

   - Можно домкратом приподнять крышку над головкой колоды и выгрести лопатой шлихи с золотом. Не все, конечно… Чуток оставить, на развод,- довольно улыбается Вася.

   - О небо! Когда это закончится?

   - Зря! Очень хороший способ. Тихий, быстрый и незаметный. И лебедка останется опечатанной. Домкрат – это вещь. Раньше секретным оружием был, в средние века.

   - И в чем его секретность? Пузатых рыцарей в доспехах на лошадь подсаживать?

   - Домкратом запертые двери и ворота в осажденных замках выдавливали. Тихо, быстро и без пыли, без шума.

   Нужно ли говорить, что при следующем визите строгой Дамы по сохранности я не удержался и озвучил ей пару способов вскрытия шлюза. Причем попросил опечатать не только лебедку, но и крышки над шлюзами. Все крышки, не только над головкой. Она насторожилась, но идея ей понравилась. Пломб у нас прибавилось…

   Каждый раз, приезжая на промприбор, она интересовалась у меня, как еще можно вскрыть шлюзы. Я ей честно рассказывал очередной способ, изобретенный нашим доморощенным изобретателем-рационализатором. Героя мозгового штурма не указывал, его природная скромность просто требовала этого от меня. Сам он тоже об этом очень просил. В общем, я занимался чистой воды плагиатом, незаслуженно грелся в лучах чужой славы. После каждого разговора с Дамой по сохранности, пломб на приборе все прибавлялось… Шлюзы были ими облеплены как новогодняя елка украшениями. В конце концов, по смене мы стали передавать уже не одну пломбу, как все порядочные прибористы на прииске, а одиннадцать…

   Но Васин гений, так не вовремя и не к месту вдруг открывшийся, не дремал. Он постоянно искал новые способы атаки головки шлюза. Вася просматривал стыки трубопровода и соображал, где можно установить «ловушку» на золото. Это могло быть элементарное кольцо или шайба меньшего диаметра, что не давало бы всем тяжелым крупицам металла двигаться по трубе прямо. Что-нибудь, да уловилось бы, осело в «ловушке». А для этого Вася решил пойти в монтажники – приборы монтировать. Он же еще и сварщик, как оказалось… Хотя для этого ему, как минимум, надо было закрепиться на прииске как постоянному рабочему, а не временно, только на промсезон.

   Между тем, чудеса на съемках продолжались. Целые делегации руководства приезжали смотреть на головку шлюза с увесистым желтым золотом, которое при съемке смывалось у всех на виду в бункер «шлиховозки». В поселок приезжали лишь жалкие мелкие черные крупицы. Уже и машину поменяли с водителем. Ничего не помогало. Пока главный инженер, присутствовавший на одной из съемок, не предложил открутить трубу «гусака». Вот тут все и ахнули – в увесистом «колене» трубы была обнаружена целая россыпь тяжелых желтых значков, которые пересыпали в ведро и вместе с трубой увезли в поселок. После взвешивания оказалось, что в трубе находилось семь килограммов золота, уже очищенного и просушенного. Это был тот самый металл, который мы видели при съемке, но который никогда не доезжал до поселка, так как он просто не попадал в машину. Струя воды не могла выдавить его вверх по трубе, установленной подобно перископу подводной лодки, а не горловиной вниз. Поэтому в машину попадали только мелкие крупицы с большим процентом примеси, а значит, имеющие малый удельный вес на свой объем. Вот и весь секрет черного золота. 

   Трубу поставили вверх горловиной потому, что к прибору подходил склон сопки. Он и не давал выставить прибор по рельефу, чтобы была возможность под нижний шлюз подогнать «шлиховозку». Ошибку исправили быстро – вырезали бульдозером глубокий заезд для машины. Иногда ее оттуда вытаскивали тросом при помощи бульдозера. Трубу развернули и прикрутили правильно. Естественно, повесив на соединение очередную пломбу. Двенадцатую…

   Все с облегчением вздохнули. Все, кроме Васи. Я думал, что он не переживет это трагическое событие. Долго он еще бубнил себе под нос, что у него увели семь кг металла. Он мог его легко сам достать и никто, особенно я, даже не узнал бы об этом. Тем более, что соединение «гусака» тогда не было даже опечатано. Раскрутить и собрать обратно, вытряхнув содержимое, можно было за несколько минут.

   ***

   Между тем, жизнь продолжалась. Все шло своим чередом. Так как лето выдалось сухим и жарким, на некоторых приборах ощущалась нехватка воды. Нам в этом плане повезло. Наш зунф был большим и хорошо заиленным, воды в нем было много. В крайнем случае, можно было бульдозером отдамбить русло Эгеляха, запустив его в наш зунф, потом вернуть обратно, перекрыв нашу дамбу.

Вода в зунфе была не проточной, поэтому на удивление теплой, а ближе к насосу еще и относительно чистой. Я всегда в дневную смену бегал купаться на обеде. На это времени уходило минут десять, вместе с дорогой туда и обратно, но на жаре хорошо освежало, и я получал неимоверный заряд бодрости, с удовольствием проплыв круг-другой по центру водоема.

   - И охота тебе в воду лезть, - всегда ворчал Вася мне вслед.

   - Конечно! Вода как парное молоко. Рекомендую.

   - Нет уж, потом бельишко сушить…

   - А я его не мочу. Все с себя скинул и вперед. Потом вылез, одел все сухое и пошел работать.

   - Смотри там не зацепись за что нибудь. Чем нибудь… 

   - Я дно проверил, где достал до него. А в стороны не заплываю, боюсь – вдруг железяка или проволока. Близко к работающему насосу не подплываю. 

   Могу сказать, что дорогу к насосной станции на берегу зунфа я выучил досконально и мог в полной темноте до нее дойти. Так я думал, пока однажды, в ночную смену, у нас не выбило электричество. Сразу на всем полигоне. Памятуя о слабом клапане насоса, я рванул бегом к зунфу, пока вода не ушла из трубопровода. Ночь была темная, без звезд и луны на небе. У нас, как назло, ни у кого не было фонаря. Поэтому пришлось двигаться, скорее, на ощупь, постоянно спотыкаясь на неровностях дороги, при этом удивляясь, как мы тут спокойно ходим днем. 

   Закончилось это тем, что в полной темноте, я отклонился от дороги к лесу, и с размаха приложился всем телом о молодую тонкую лиственничку, метра в три высотой. Она очень густо заросла мелкими мягкими ветками, поэтому удара как такового и не было, просто я ее хорошенько тряхнул. И испугался от неожиданности, наткнувшись в темноте на препятствие, которое никак не ожидал тут встретить. Но больше меня испугали мелкие птички, целый рой которых с визгом посыпался мне на плечи и голову. Они падали и на землю вокруг меня. Все это сопровождалось таким птичьим гвалтом, что я рванул в сторону трубы и стукнулся уже об нее. Птички с таким же возмущенным шумом взлетали и куда то в темноте разлетались.

  Двигаясь на ощупь вдоль трубы, периодически проверяя рукой ее наличие рядом, я дошел до вентиля и перекрыл его. После чего снова пошел вдоль трубы и вернулся к прибору. Вася был в тепляке, бульдозерист тоже. Минут через двадцать, электрики на подстанции переключили автоматы, и у нас на полигоне появилось электричество. Пришлось тем же путем идти снова к вентилю, открывать его, включать насос и возвращаться обратно. В этот раз было проще – помогал слабый свет от прожектора над тепляком. Со следующей смены мы всегда брали в ночную смену в ламповой заряженную лампу «шахтерку».

   А это дерево я в дневное время осмотрел. Оказалось, что я не сильно в темноте отклонился от дороги, просто оно росло ближе других к трубе. Но птичек на нем я никогда не видел. Скорее всего, на него, как в тайное убежище, они прилетали только ночевать. Оно густо поросло тонкими гибкими ветками, и мелкие птахи могли там себя чувствовать защищенными от хищных зверей и сов, ночных разбойников. Ведь добраться в этой чаще до них было практически невозможно. Птички находились в кроне дерева, как в клетке. Такие деревья иногда встречаются в лесу, их ведьминой метлой называют. Наверное, в них и ночуют самые беззащитные птички. Интересно было бы узнать, кто это был. Один ли вид или разные, похожие по размерам. Мне показалось, что они были размером с синицу. Ну, явно не куропатки на меня градом сыпались. 

   Хотя и куропаток тоже рядом с нашим промывочным прибором хватало. Ведь сразу за тепляком начиналась тайга, плавно поднимающаяся вверх по склону сопки и убегающая в распадок ручья Звезда, между этой сопкой и соседней. В начале этого распадка и располагался наш полигон. Лесные курочки приходили прямо к прибору поклевать мелкие камешки, которые им помогали в пищеварении. Этим пользовались наши сменщики – Сергей и Толик, которые всегда возили с собой на прибор ружье. Они отстреливали куропаток прямо от тепляка и варили из них суп к обеду.

   Как раз к обеду в дневную смену приезжала «шлиховозка», делать съемку с прибора (а снимали раз в сутки). Мужики всегда щедро угощали женщин супом из куропаток, которые тем очень пришлись по вкусу. Причем настолько, что однажды прибористы сыграли со съемщицами злую шутку.

   Приехав на съемку, женщины сразу, не теряя времени, как обычно угостились предложенным Толиком супом, пока Сергей ушел к насосу, прикрыть подачу воды на шлюзы, для проведения съемки. Но остались недовольны – куропатка в этот раз была старая, не вкусная и жесткая, сильно недоваренная, несмотря на убеждения Толика, что дичь варилась с самого утра.

   Вернувшийся в тепляк Сергей начал хохотать и каркать, подражая вороне. Женщины не поняли специфического юмора. Тогда довольный Толик молча указал на кучу свежеощипанных черных перьев, валявшихся снаружи, у боковой стены тепляка, выходящей окном на сопку… 

   После этого случая на нашем приборе съемочная команда даже чай не пила, хотя чистую ручьевую воду мы носили из распадка Звезды, а чайную заварку, печенье, сахар привозили магазинные, из поселка. Обиделись на Толика с Сергеем. По крайней мере, так нам о произошедшем рассказали сами шутники.

   Ружье Сергей возил на работу открыто, не таясь. Оно было оформлено на законных основаниях. Всем говорил, что прибор охраняет во время смены. Нам же никакого вооружения на этот случай не выдали. Это не мешало ему стрелять куропаток. Такое лояльное отношение к нему, со стороны руководства, было вызвано участившимися нападениями в двух соседних, Ягоднинском и особенно Сусуманском, районах на промприборы. При этом вооруженные огнестрельным оружием люди в масках загоняли прибористов и всю смену полигона в тепляк, быстро и профессионально делали съемку золота со шлюзов и обратно исчезали в тайге. Но чаще они делали съемку только с головки шлюза, где всегда находилась основная масса металла. Причем самого крупного и весового. Обычно грабители делали проще – во время обеденного перерыва, когда вся смена находилась в тепляке, они подпирали двери вагончика и совершали свое черное дело. С рабочими никто не расправлялся, может быть потому, что им никто сопротивления не оказывал. К тому же потом эти приборы, после всех следственных мероприятий, промывали пески дальше. Некоторые подвергались повторным нападениям. Но о том, чтобы вооружить смены на приборах речь не шла. Даже вопрос, почему то, никем не ставился, насколько мне было известно.

   Вот и сейчас, в самом начале смены, собрав в тепляке смену полигона, горняк зачитал нам очередную сводку о нападении на промприбор в Сусуманском районе, причем в этот раз рабочие попытались оказать сопротивления, за что были избиты. Не обошлось и без стрельбы. Не в людей, стреляли в воздух и в землю, для устрашения. Но нападения становились все более дерзкими и частыми. А чтобы кого-то поймали – ни разу нам не довели. Скорее всего, это была одна и та же банда. Кто то из местных, кто знал специфику работы, умел снять металл с прибора и знал, как и куда скрыться, где отсидеться, кому потом его сбыть.

   В конце беседы горняк в очередной раз призвал нас к бдительности, просил обращать внимание на посторонних и на появление возле прибора людей. А также информировать обо всех любопытных, кто интересуется работой приборов и полигонов в целом.

   - А оружие нам снова не дадут? – снова поинтересовался Вася.

   - Нет! – отрезал горняк.

   - Понятно, вопросов больше нет.

   - Вот ты что будешь делать, когда на наш прибор нападут? - поинтересовался Василий уже у меня.

   - Как что? Защищать надо…- как то растерялся я.

   - Ну и дурак! Тебе оружие дали? Карабин, а может хоть наган?

   - Нет…

   - Вот и нечего с голыми руками на стволы прыгать. Твоего героизма тут никто не оценит. Тихо закопают и все.

   - Так что делать то тогда? – совсем опешил я.

   - Бежать! Как увидел, что нападают на прибор – руки вверх и в сопку бегом. Она рядом, - кивнул Вася в сторону сопки. В двадцати метрах от тепляка начинался лес с кустами.

   Горняк молча вышел из тепляка.

   - Да ты не переживай, у нас вряд ли нападать будут,- успокоил меня Вася.

   - Откуда такая уверенность?

   - Места слишком глухие. Ты сначала на наш берег попади. Только паромом через Колыму. Сразу тебя заметят. Да и народу у нас не столько, как в том же Сусумане, Ягодном. Все друг друга знают. Даже в маске по голосу, по одежде, по фигуре опознают своих. Свои на такое не пойдут, а чужие с самого начала на виду. Да и не «потянут» чужие одни, без помощи наших, местных. Но самое главное – потом же надо опять как то через Колыму перебраться, уже с золотом. А тут уже будет облава. Мы как на острове живем.

   - Ну, ты стратег, дядь Вась! Надо же, даже тут все просчитал… Спасибо, успокоил, - я пошел к двери тепляка.

   - Не торопись успокаиваться. 

   - Почему?

   - Прибор наш уж больно аппетитный, весь прииск знает о наших ежедневных съемках…

   ***

   Тут он был снова прав. За остаток июля наш полигон вскрыли от торфов значительно, объем золотоносных песков прибавился. У нас пошли хорошие съемки, ведь металл уже не оседал в «гусаке». Каждый день снимали не меньше килограмма золота. Иногда почти полтора. В условиях обедненных, к тому времени, россыпей, это был лучший результат прииска. Ни один из приборов прииска даже не приближался к нам по массе снимаемого с нашего прибора металла.

   И если сначала на наш полигон смотрели сквозь пальцы – он был действительно «темной лошадкой» - его и вскрыли со значительным опозданием, прибор смонтировали и запустили только в середине июля. Никто не рассчитывал на хорошее золото с него. На выполнение плана даже не надеялись с самого начала. Ведь план на прибор заложили на период с конца мая по середину сентября. Время явно было упущено. А тут мы уверенно за июль и неполный август выполнили план всего сезона по металлу и уже работали сверх плана.

   Поэтому в августе к нам на полигон перегнали второй тяжелый бульдозер, и они оба работали на вскрыше, пока погода позволяла. На подачу песков поставили обычный «Т-170».

   К нам было повышенное внимание. Не удивительно, что как только у нас сгорел понижающий трансформатор, через который была запитана сигнальная лампочка на бункере, тут же с прииска приехала машина с электриками. Они отсоединили его и кинули в кузов старенького «ЗИЛ-157», который использовался как «хозяйка». С собой привезли рабочий трансформатор и уехали, попросив самих его подключить. На другом приборе они не торопились бы, а за наш спрос был – лишь бы не переставая крутился скруббер, промывались пески.

   - Сам сможешь подключить? – Васе явно не хотелось с ним возиться.

   - Конечно, я помню, как прежний был подключен, - я сразу принялся за работу, пока Вася не спеша уплыл в тепляк, на свою любимую лежанку.

   Я быстро соединил методом скрутки провода в нужной последовательности. Включил, выключил – все работало. Но тяга к прекрасному все таки взяла верх надо мной, и я решил заправить провода под крышку. Так было аккуратнее и гораздо красивее. По Фэн-шую, как сейчас принято говорить. После чего снова включил и сразу убедился в истинности слов о том, что лучшее – враг хорошего. Из под крышки трансформатора резко повалил густой и едкий черный дым, как от свалившегося в пике подбитого «Мессершмидта». Я сразу его выключил. Но было поздно. Груда металлолома больше не подавала признаков жизни. Спустился Вася, увидев над бункером черный дым и меня, прыгающего в первобытном танце вокруг трансформатора. Вася снова соединил в правильном порядке провода, но это уже не помогло.

   Вася по рации вышел на склад взрывчатых веществ, который находился возле небольшого посёлочка Эльгенья, на полпути наших электриков, и куда они собирались заехать, по пути от нас, и сообщил, что трансформатор не работает. Скоро электрики вернулись. Осмотрели трансформатор. Он был правильно подключен, ведь Вася был и электриком, и сварщиком, и еще много кем, как оказалось. Мы им не сказали, что это я вероломно сжег приисковую собственность… Они удивились, ведь сами проверили трансформатор перед отправкой к нам. Он работал. В конце концов, решили, что по пути, на плохой дороге, что то отвалилось внутри и замкнуло. Они увезли уничтоженный трансформатор с собой, а я до конца смены жестикулировал бульдозеристу, толкающему мне в бункер пески. Сигнализировать лампочкой не получилось в эту смену…

   ***

   Рацию нам тоже в тепляке установили. Так можно было связываться с нами с соседнего полигона, а через нас со складом ВВ на Эльгенье. Ведь мы находились гораздо выше соседнего полигона и часто дублировали переговоры между ними, когда они друг друга не слышали. Да и в плане безопасности и организации работы на нашем полигоне рация была просто необходима. Горняку меньше нужно было бегать между двумя полигонами.

   Еще один положительный момент – монтажники перекинули старый длинный шлюз между двумя высокими берегами Эгеляха в узком месте. Мы по нему ходили на свой полигон как по мосту. Нам уже не надо было просить белазистов перевезти нас на тот берег. Либо разуваться и по колено переходить ручей с холодной водой.

   Вот с этого моста, направляясь с соседнего полигона на свой, перед ночной сменой, мы с Васей и увидели, как вверх по течению, лениво шевеля хвостом и извиваясь сильным гибким телом, уходит налим среднего размера. Мы не успели дойти до другого берега, как увидели второго, следом идущего вверх по течению ручья. Вася утверждал, что видел и третьего, но я его не рассмотрел.

   Когда мы приняли смену, Вася подключил сварочный аппарат и быстро сварил две остроги из обрезков толстой проволоки, торчащие концы которой я расплескал молотком на старом катке от бульдозера и слегка заточил напильником. Получились браконьерские орудия лова. Ночью решили лучить рыбу. Тем более лампу «шахтерку» мы привезли с собой. Но вместе с прибора отлучаться было нельзя, поэтому перед самым обедом я взял острогу и лампу, обул резиновые сапоги, после чего, получив напутствие напарника, пошел бродить по мелководью Эгеляха. Но мне не повезло. Я даже не увидел ни малейшей рыбешки и через час уже был возле прибора. 

   Подходя к полигону, запоздало забеспокоился – а с чего бы Васе было варить мне острогу? И как то он меня легко отпустил на рыбалку, сам же и подбивал меня рыбу лучить… Всю дорогу я слышал грохот работающего скруббера, значит, Вася продолжал промывать пески. На всякий случай, еще не заходя в тепляк, обошел с «шахтеркой» шлюзы, осмотрел все пломбы. Следов проникновения не было.

   Вася сидел в тепляке, рядом шумел закипающий электрочайник.

   - Ну что, ничего нет? – он окинул меня взглядом, поняв, что сумку под рыбу я даже не доставал из кармана.

   - Ничего нет… А я подумал, не вскрыл ли ты тут прибор без меня?

   - А ты проверь.

   - Пломбы все на месте, я проверил.

   - Ну, я же не дурак, следы оставлять.

   - Да ладно тебе, я всю дорогу слышал, как скрубберная бочка гремит на всю долину.

   - Дурное дел не хитрое. У нас, в те времена, когда шахты возле самого поселка отрабатывали, прежний директор прииска ночью форточку открывал и слушал, грохочет ли прибор?

   - Зачем?

   - Проверял, чтобы мужики ночью не спали. Они план выполнили, зачем им лишний металл и лишние кубы промывать, технику бить? Если на следующий месяц можно хорошие по содержанию золота пески промыть и снова с премией радоваться жизни. А так вдруг пустые будут пески на тот месяц? Это же золото. Сколько его и где оно находится, знает только тот, кто его там закапывал.

   - Слышал я такую пословицу.

   - Вот как только прибор остановится, директор тут как тут. Нарисовался – не сотрешь. И каждый раз разнос, угрозы лишения премии.

   - И что мужики придумали?

   - Все гениальное просто – привязали на трос старый бульдозерный каток в скруббере и включили бочку.

   - Помогло?

   - Конечно! Бочка крутится, в ней каток на всю округу грохочет, насос поливает. Директор спит спокойно под эту канонаду, - закончил свой рассказ Вася. 

   - Надо же, какие заботливые – беспокоились за сон директора.

   - Голь на выдумку хитра.

   - Ты точно на прибор не покушался? А то сейчас вызову по рации кого надо.

   - Испугал ежа голым задом! Не докажешь. А вот ты в рабочее время прибор покинул, за налимами гонялся, - хохочет Вася. 

   - Не докажешь, где рыба? Где доказательства? - смеюсь в ответ.

   - Да не боись! Я со Славиком на бункере промывал пески, потом сюда пришел, сейчас и он подойдет, - Вася выдернул из розетки электровилку шнура закипевшего чайника.

   - Ты меня почти успокоил. Ты пойдешь рыбу искать?

   - Нет. Чего ее искать, когда ее там нет? Я же ответственный приборист, не покидаю рабочего места, охраняю прибор и шлюзы. Не то, что некоторые…

   - Ну, ты коварный тип, однако,- не могу сдержать улыбки. Здорово Вася меня подловил. Шах и мат.

   - Я прибор позже вскрою, - успокоил он меня.

   - Когда это, какого числа и месяца?

   - Когда ты на больничный пойдешь…

   - Не пойду я никуда! Я хорошо себя чувствую. Вон в зунфе купаюсь в жару – закаляюсь.

   На самом деле я понял, что Вася шутит и лишний раз меня «драконит» со вскрытием шлюза, видя, насколько это для меня болезненная тема. Это был беспроигрышный способ развлечься. Он уже как то уже угомонился и даже на съемке не подходил к шлюзам. Я думал, что совсем успокоился, окончательно излечился от «золотой лихорадки». Но один случай заставил меня снова задуматься, что Вася не оставил идеи грабануть наш прибор. Может не в таких масштабах, как первоначально мечтал, но мысль эту до конца не отбросил. Вот и на больничный решил меня отправить. Как то сразу вспомнилась кинокомедия про Шурика, который на стройке перевоспитывал хулигана, интересовавшегося у Шурика: « - У вас на стройке несчастные случаи были? Нет? – Значит, будут!»…

   ***

   Случай произошел уже в конце августа. Когда при принятии смены я, как обычно, пробежался вдоль всего прибора, осмотрел пломбы. Вася мне полностью доверял в этом. Вот трансформатор снова подсоединить и включить уже не доверил бы, я это точно знаю…

   А сейчас, после осмотра прибора снаружи я, как обычно, через лоток подачи песков залез в скруббер, для осмотра его изнутри, на случай поломки деталей. Нам повезло, что на нашем полигоне почти не было валунов. Это редкость на землях нашего прииска. А если валуны и попадались, то не часто, да и были они мелких и средних размеров. Поэтому бочка изнутри особо за сезон не пострадала, только вытянулись крепежные болты на больших перфорациях, отчего они немного гремели. Выходил я обычно с обратной стороны бочки, через лоток стакера. Вася это знал и не включал прибор до того, как я не возвращался в тепляк.

   В этот раз я увидел в скруббере маленькую золотую крупицу, которая забилась в сварочный шов. Помня из школьного курса химии, что золото является самым ковким металлом в таблице Менделеева, и что всего один его грамм, теоретически возможно вытянуть в тонкую километровую проволочку, я решил лабораторно закрепить школьный курс знаний, то есть раздавить крупицу, проверив, насколько это мягкий металл. Для чего достал из кармана складной нож и попытался разрезать пополам эту крупицу, положив ее на металлическую деталь оросителя. Но она, эта крупица, оказалась на редкость прочной и не хотела демонстрировать свои заявленные свойства. Вместо этого она пулей вылетела из под лезвия ножа и срикошетила куда то в сторону. О чем без всякой задней мысли я и рассказал Васе, вернувшись в тепляк. 

   Он как то живо заинтересовался тем фактом, что в скруббере можно найти золотые значки и с тех пор бочку изнутри осматривал сам. Сомневаюсь, что Вася там что то находил, ведь перед сдачей смены мы освобождали бочку и хорошо ее промывали мощными струями воды из рассеивателя. Нам смену тоже сдавали с чистой бочкой. Эту крупинку золота я нашел случайно и всего один раз. Хотя я никогда и не искал, важнее было осмотреть детали, особенно громыхающие перфорации, которые монтажникам некогда было протянуть. Ведь бочка постоянно была в работе. А на пересменку прибористов они не попадали.

   ***

   Во время ночной смены, уже после обеда, мы вышли из тепляка, запустили прибор, как вдруг мощные струи воды хлынули поверх шлюзов. Я побежал ставить насос на аварийный сброс воды, Вася отключал прибор. Когда я вернулся, Вася стоял на головке стакера и осматривал бочку, светя внутрь ярким лучом «шахтерки».

   - Перфорацию сорвало, - сообщил он мне, - поэтому крупная галька не по стакеру пошла, а попала в узкую горловину шлюза и забуторила его. 

   Мы добрый час потратили на то, чтобы найти в темноте и притащить бульдозером крупную перфорацию. Ее сорвало, выбросило на ленту стакера, по ленте она уехала на самый верх и упала с обратной стороны отвала. Хорошо галькой не засыпало. Сообщили по рации, дождались горняка и показали ему. Он вызвал на утро монтажников. Перфорацию мы подтащили на тросе бульдозером к прибору. 

   Прибор стоял, время шло. Мы сидели в тепляке пили чай, охраняли прибор. Когда слегка рассвело, мы пошли посмотреть, как дела обстоят при дневном свете.

   Оказалось, что крупной и мелкой галькой наглухо запечатана узкая горловина верхнего шлюза, почти под самую перфорацию, несмотря на то, что мы сразу остановили прибор. Я предупредил Васю, чтобы он не включал бочку и ужом протиснулся в щель между горловиной и перфорацией, оказавшись на слое плотной утрамбованной напором воды гальки. Попытался руками выкидывать ее, чтобы разбуторить шлюз.

   - Попробуй лопатой,- Вася протянул мне в узкую щель совковую лопату с коротким черенком.

   - Не получается лопатой, тут лежа только работать можно, - выбрасываю лопату обратно и с трудом выползаю сам.

   - А ведь так можно было и в верхний шлюз пролезь, через горловину…, задумывается Вася.

   - А если застрянешь?

   - Я бы попробовал «ловушку» поставить, но не пролезу…

   - Ну и хорошо. Не говори никому, что туда можно пролезть, а то опять пломб навешают. 

   Вскоре подошли наши сменщики с монтажниками. Мы им показали поломку, рассказали, что и как случилось, и ушли на автобус.

   ***

   Так как горняк у нас был один на два полигона и почти все время проводил на соседнем объекте, то у нас была полная вольница. Что тоже не всегда положительно сказывается на работе. Не все умеют работать без надзора.

   Как то после дневной смены нас пришел менять в ночную один Сергей. Толик тоже приехал с ним на автобусе, но остался на большом полигоне. Обещал позже подойти. Но так и не пришел.

   Мы только на следующей смене узнали, что у Толика был день рождения, поэтому он посчитал своим долгом принять «на грудь» хорошую дозу самогона дома, перед работой. А на работу он взял с собой еще одну бутылку. В автобусе его развезло. Он решил угостить мужиков с соседнего полигона, но попал на хорошую взбучку. Смена была усилена «толкачем» из района. Их всегда к концу сезона присылают вроде бы как в помощь, но на самом деле они больше нервируют смену. Работа не движется быстрее, большей частью из за явного саботажа, когда все норовят что нибудь сделать назло «толкачу». 

   «Толкач» с горняком развели всех по своим рабочим местам, выдав наряды и заполнив путевки, а Толика выгнали из тепляка, потребовав идти на свое рабочее место и догнать напарника Сергея. При этом «толкач» отобрал привезенную именинником с собой бутылку самогона и демонстративно разбил ее о гидропушку, чем вызвал смертельную обиду Толика, а также глубокое непонимание и осуждение всего присутствовавшего при этом трагическом событии коллектива. Толик вышел из тепляка, но на свой полигон так и не пришел. Все думали, что он ушел в поселок. Больше ему некуда было податься. Но и в поселке его тоже не было. Домой с работы он не вернулся. Жена Толика к автобусу, просила поискать его, ведь он никогда из дома не уходил, а тут уже несколько дней его нет. И на работе его тоже не было.

   Искали на двух полигонах и между ними – никаких следов. В окрестностях тоже нигде ничего подозрительного. Сказать, что медведь утащил? Так не подходили медведи к нам близко, да и сыты они были таежными дарами в конце лета. Уже жир нагулять успели. Нечего косолапых напрасно оговаривать.

   Осмотрели все водоемы – ничего не нашли. Ни сумки его, ни одежды. Вася, с целью осмотра окрестностей, часто залезал на вершину нашего огромного отвала промытого галечника, который как сопка возвышался над долиной. Оттуда он долго осматривал окрестности.

Я даже не ожидал, что это его так взволнует. В тайне всем хотелось надеяться, что Толик ушел в запой. И сейчас где-нибудь до сих пор с размахом отмечает свой день рождения. Раньше с ним такого не случалось, но ведь все бывает в первый раз. Но Толик так и не нашелся. Ни в этом году, ни в последующих. Скорее всего, день рождения оказался для него и днем смерти. Бывает и такое.

   Уже много позже, восстанавливая ход событий, вспомнили, что как только Толик вышел из тепляка и якобы направился в сторону своего полигона, тяжелым бульдозером отгребли отвал валунов из под гидропушки. Если Толик прятался за ним, в надежде пересидеть и дождаться, когда горняк и «толкач» выйдут из тепляка, чтобы туда самому вернуться, то мог уснуть или упасть, а бульдозер своим огромным отвалом его сгреб с валунами вместе и не заметил. Потом отвал валунов только рос. Предположили, что Толик мог быть там, просили остановить прибор, раскатать огромный отвал валунов, проверить. Но начальство в это не сильно поверило и требовало продолжать промывку. У Толика остались жена без мужа и две маленькие девчонки без отца… Люди гибнут за металл… Но чаще по глупости.

   ***

   В сентябре некоторые приборы уже промыли подготовленные пески и прибористы занимались их консервацией к следующему сезону или помогали монтажникам демонтировать их для переноса на другое место. Наш прибор усиленно промывал золото. Каждый день по килограмму – весомая добавка в приисковую копилку. Поэтому нам никто не давал остановиться. На прибор подавал пески «Т-170», на вскрыше ковырялись две тяжелые машины. Так как рядом песков уже не было – мы их уже промыли, нам установили еще один бункер и ленточный конвейер метров сто длиной, который перевозил пески из того бункера и сбрасывал в наш. А дальше все по той же отработанной производственной цепочке. Но обслуживать два бункера вдвоем стало тяжело. Нам выделили по одному человеку в каждую смену. В смену Сергея и Толика выделили двоих… Это были прибористы с закрытых к зиме приборов.

   К нам в смену попал Иван Иосифович, он же Дед. Добрейшей души человек, очень справедливый и отличный работяга. Впоследствии он меня переманит из буровзрывного участка в шахту, где он работал в геолого-маркшейдерском участке бригадиром пробоотборщиков шахтных песков. Да только его бригада из молодых парней разбежалась на более высокооплачиваемые должности. 

   Так я узнал, что не на любую специальность принимают с восемнадцати лет. Мне в конторе сообщили, что в шахту я могу попасть только с двадцати лет. Мне шел двадцать первый год, поэтому условие было соблюдено. В «подземке» я стал самым молодым, как оказалось. Меня тогда очень возмутил факт, что в армию призывают с восемнадцати лет, а в шахте можно работать только с двадцати. Сейчас наоборот думаю – как хорошо тогда заботилось государство о молодежи, о своем будущем.

   С нами в шахте будет работать и Лёха. Сейчас его тоже вывели с бурстанка на прибор, на время промсезона. Прибор закрыли, и он работает сейчас на нашем, но с другой сменой.

   А сейчас мы держим совет. Перед обедом дезертировал с полигона бульдозерист с легкой машины. Думаем, что делать?

   - Ты зачем его отпустил? – в который раз упрекает меня Вася.

   - Что мне его, за руку держать? Не маленький мальчик. Развернулся и уехал – он на полигон на мотоцикле из поселка приехал, - я тоже нервничаю.

   - Как мыть будем? Куда он поехал?

   - Мне сказал, что в поселок. За водкой. Он уже на смену «поддатый» приехал. Обещал скоро вернуться…

   - Час туда, час обратно, там еще сколько будет, - прикидывал Вася.

   - Я вообще думал, что шутит. Решил, что он поехал на соседний полигон. У него там друг на другом бульдозере работает. Но его долго нет.

   - Вот видно с другом и уехали.

   - Сомневаюсь, - вставил Дед, - все в автобусе трезвые ехали, а Санька выпивши приехал на своем мотоцикле. 

   - Точно в поселок уехал. За добавкой, - решил Вася.

   - Сегодня с нами на смене «толкач» из ГОКа, - напомнил Дед.

   - Да, скоро заявится, не сотрешь. Будет опять на мозги капать, чтобы работали всю смену без остановки прибора на обед, - возмущается Вася.

   - Без обеда вообще, что ли? – удивляюсь я.

   - С обедом. Пока бульдозерист обедает – ты за рычаги бульдозера сядешь, потом ты на обед, он на прибор.

   - А на бункер кто встанет, на загрузку? – снова не понимаю я.

   - Вот его и поставим, этого «толкача», раз такой умный. Он на обед точно придет сюда, здесь тепляк лучше и просторней, чем у соседей - заключает Вася.

   - Уже пора заканчивать с промывкой, много песков мерзлых, из них золото не извлекается, а больше в отвал сквозь прибор уходит. Вредительство какое то, - возмущается Дед.

   - Пока съемки совсем не упадут и пока вода еще течет, нам не дадут прибор остановить, - задумался Вася.

   - Разве это золото?! – продолжает Дед. – Вот мы в прошлые годы мыли, еще на Сибике, так там по несколько килограммов с прибора снимали. Это никого не удивляло. А тут – килограмм, какая редкость…

   - Долго мыли? – интересуется Вася.

   - Круглый год.

   - А зимой?

   - И зимой тоже. Хорошие пески, богатые по содержанию, привозили к ручью Озерному, там поставили теплый прибор. Котельную к нему. В том месте часть ручья никогда не замерзает, даже зимой. 

   - И окупалось? – не верит Вася.

   - Конечно, там содержание было бешенным, по сравнению с тем, что сейчас моем. Истощились россыпи, истощились…

   - А большие самородки или необычные по форме попадались? - уже я пытаю Деда.

   - Много и разные попадалось. Я самый большой нашел в форме детской рукавички. И по размеру тоже.

   - А вес какой? – затаил дыхание Вася.

   - Больше восьмиста граммов, но находили и гораздо больше. Это мне такой попался.

   - И что ты с ним сделал? – Вася округлил глаза.

   - Как что? Сдал руководству. Показал место, где нашел. 

   - Премию выписали?

   - А как же – ковром наградили. Это тогда дефицит огромный был. Только зачем он мне? Я его своему начальнику подарил – уж очень просил он продать ему этот ковер. А он в благодарность меня на теплый прибор поставил работать. И деньги хорошие, и два шага до дома. Я тогда на разведке жил, на другом берегу этого же ручья, метров сто вверх по течению.

   - Эх, зря ты его тогда сдал! Сейчас бы за него хорошие деньги получил на вольном приносе, в золотоприемной кассе, - переживает Василий.

   - Так в прежние времена тоже был вольный принос. Это не только поощрялось, но и всех поголовно заставляли брать лотки и идти промывать пески, - вступил в беседу бульдозерист дядя Слава.

   - Прямо заставляли? – не поверил я.

   - Заставляли. На материке ребятишки колхозам помогали картошку копать, да овощи убирать, а у нас в сентябре школьников и учителей снимали с учебы – лоток в зубы и вперед. Еще и план давали, сколько граммов ежедневно сдать должен. И все, кто только мог лоток в руках держать, промывали пески. Даже конторских выгоняли на полигоны.

   - Интересно. Это уже история.

   - А чего тут интересного? Тогда это было нормой. В каникулы школьники тоже мыли, зарабатывали. Это поощрялось. Потом уже запретами замордовали.

   - Сейчас же разрешили снова мыть, - уточняю я.

   - Сейчас золото уже не то. Раньше знаешь какое содержание было?

   - Знаю, что намного выше, чем сейчас.

   - У нас на одном приборе пески были с таким содержанием, что и мыть было не обязательно. Прямо руками собирали самородки из песков.

   - Да ну, так не бывает, - не верю я дяде Славе, зная, что он может и подшутить, такое часто практиковалось в коллективах по отношению к молодежи.

   - Да было такое, было! Я тогда на подаче песков на прибор работал. Тогда таких как сейчас бульдозеров еще не было, я на тросовой «сотке» работал. Как толкнешь отвал песков на прибор, а обратно уже не можешь откатиться – люди как грачи по свежей дорожке прыгают, самородки выбирают. Особенно если дождик пролил – самородки сразу видно. Невозможно следующий отвал подать. Мучение, а не работа. Того и гляди, чтобы не переехать кого нибудь.   

   - А как работать тогда?

   - Нашли выход – запретили «вольникам» с этого отвала мыть.

   - А те прямо так и послушались сразу!

   - Не сразу. Пришлось горняка наганом вооружить и он народ гонял с отвала. Так и ходил всю смену вокруг, пока не промыли его. Но съемки были бешенные, не сравнить с вашим несчастным килограммом в сутки.

   - Не сравнить, но сейчас мы вышли в лидеры. Ни один прибор, ни разу килограмм за весь сезон не выдал. А мы стабильно выдаем. Ладно, пойду на бункер, к бульдозеру, а то «толкач» скоро припрется.

   Я спускаюсь к бульдозеру. Вижу впереди свет «шахтерки» навстречу. Это «толкач» - легок на помине…

   Я иду без фонаря, поэтому тихо обхожу его стороной в темноте, чтобы не заметил. На улице уже сентябрьская свежесть и ночные заморозки сковали лужи. Но погода еще сухая. У меня предательски хрустит под ногами лед. 

  Сажусь за рычаги и начинаю подавать пески в дальний бункер. На ближнем бункере их примет Дед. Вася возле прибора. «Толкач» не даст ему этой ночью поваляться тюленем на любимом лежбище. Так что он зря растопил печку и навел такой уют в тепляке, теперь «толкача» не выгонишь. До утра в теплом балке будет возлежать на Васином козырном месте чужой человек, что постоянно вызывает Васино справедливое негодование.

   Вот из темноты появился «толкач» и лезет ко мне на гусеницу. Все таки лед меня выдал своим хрустом… Он прошелся по площадке у прибора и пошел бункеры смотреть. А тут бульдозерист пропал. Честно ему отвечаю, что не знаю где он. Санька попал, пусть сам выкручивается, когда приедет. Взрослый человек, по возрасту старше меня. Нас он подвел, конечно. За такие вещи наказывать его надо, а не прикрывать.

   Санька не приехал до конца смены. Пропустив последние за эту смену пески на своем бункере, глушу его бульдозер, закрываю кабину на навесной замок. Ключ оставляю под башмаком левой гусеничной цепи, как обычно мы всегда делаем.

   В тепляк не спешу. После грохота бульдозера наслаждаюсь звенящей утренней тишиной. Прямо неестественно тихо. Даже птицы не поют. Наверное, уже на юг подались. Нет даже малейшего дуновения ветерка – полный штиль. Природа застыла, как на открытке, любуясь своим отражением в водоемах. Иногда тихо покрякивает какая нибудь железяка в уснувшем бульдозере. Так снимается усталость металла. Стоя у левой дверцы кручу вокруг головой, осматривая сопки и распадок между ними, с удовольствием втягиваю ноздрями свежий таежный воздух, пахнущий завядшими листьями. Лиственницы сменили зеленый наряд на желтое платье, в распадке видны багровые кусты голубики. Красиво. Бабье лето. Колымское бабье лето, конечно… Все выглядит торжественно и печально. Скоро наступит зима, на многие долгие месяцы. Без красок. Все вокруг в тайге будет черно-белым, с оттенками серого. Как быстро лето пролетело… Тишину нарушает какой то непонятный посторонний звук, рассекающий воздух. Чем то активно машут, будто хворостиной воздух с размаха секут. Выглядываю из за кабины и буквально в пятнадцати метрах от себя вижу небольшую стаю летящих кривым клином крупных гусей, штук пятнадцать, не больше. Летят в полной тишине. Они меня тоже заметили и слегка уклонились в сторону, еще больше расстроив свой походный порядок. Надо же, как свистят перья, когда они машут крыльями. Так, обогнув меня по дуге и не издав ни звука, они в полной тишине втянулись в распадок Звезды, постепенно набирая высоту.

   ***

   Первые числа октября. Продолжаем промывку. К нам на полигон приехала на «БЕЛАЗЕ» вся смена с соседнего полигона. Дело в том, что пока мы дома спали, в Москве происходили тревожные события. По телевизору ничего не показывают, какие то сплошные заставки, по всем программам показывали, почему то, только балет. Кажется, это было «Лебединое озеро».

   Еще в автобусе, по дороге на полигоны, мужики гудели, что в столице происходят вооруженные стычки. Настоящие бои. Ничего не понятно тут, за семь тысяч километров, на другом конце страны, на другом конце планеты. Кто за кого и против кого. И почему так, а не иначе.

   А сейчас горняк Володя прикрутил медной проволокой к антенне нашей рации антенну небольшого радиоприемника, который он привез на смену из дома. Вся работа стоит. Оба полигона парализованы. Мы, сгрудившись вокруг стола, слушаем передачу о событиях в Москве. Сигнал все равно плохой, постоянно что то в динамике шипит и завывает. Не все удается расслышать.

   События ужасающие – в Москве началась настоящая гражданская война, когда сын на отца, брат на брата. Сейчас идет расстрел Белого Дома. Из танков. Прямой наводкой. В мирное время. Одни советские люди убивают других. И те, кто обороняет огромное горящее здание, и те, кто его штурмует. Корреспондент возбужденно, в мельчайших подробностях, рассказывает о происходящих событиях. Прямой эфир, мы живо себе представляем всю картину. Потом волна уходит. Володя крутит ручку приемника, но слышен только свист и завывание из динамика – волна ушла, оставив вопросов больше, чем у нас было до этой трансляции.

   - Да они так всех наших из танков перебьют! – возмутился Дед.

   - Это кто там НАШИ?! – подскочил Володя, злобно сверкая глазами.

   Так слово за слово, разгорелся словесный спор, кто наш, а кто совсем не наш, кто прав, а кто виноват в этом. И в том, что мы так плохо стали жить, а ведь лучше не становится. И просвета пока не видно. Мужики загалдели. Каждый доказывал свою правоту. Закончилось это тем, что вся смена двух полигонов быстро разделилась на два враждующих лагеря, примерно равных по численности и силе, и сейчас стояли, набычившись, друг напротив друга, готовые кинуться на противников и немедленно доказать кулаками свою правоту. Стенка на стенку. Даже не знаю, что тогда удержало всех от побоища. Но ненависть в глазах была не поддельная. Эхо московских боев докатилось и до нас... 

   Эта картинка до сих пор стоит у меня перед глазами. Я просто был поражен, как быстро меняются люди. Мгновенно. 

   Годами жили в одном поселке, не редко в одном доме, даже на одной площадке, ходили вместе на охоту и рыбалку, дружили семьями, вместе праздники отмечали, свадьбы, рождение детей, некоторые даже породнились, а тут – сжатые кулаки, налитые кровью глаза, стиснутые зубы... Много ли надо человеку, чтобы вспомнить свои зверине инстинкты? А они есть в каждом из нас, как оказалось.

   Не помню, кто оказался самым умным и предложил успокоиться, выйти по рации в контору, поинтересоваться, что происходит и чем нам тут дальше заниматься? Наконец Володя докричался до диспетчера. На нас вышел кто-то из руководства. Узнав, что оба полигона встали, Володе авансом были обещаны все казни египетские. Но не египетским, а чисто нашим, русским, хоть и не целиком литературным, зато доходчивым, языком. После чего все разбрелись по своим рабочим местам. При этом некоторые напарники не перестали между собой поругиваться на ходу. 

   ***

   Шел октябрь. Мы все еще промывали пески. Все приборы на прииске давно были остановлены и законсервированы на зиму. И только мы продолжали выдавать свой килограмм презренного метала в сутки. Иногда немного меньше. Уже несколько раз выпадал и таял снег. Сейчас тоже выпал неглубокий слой снега. Мы, тепло одетые в шапки ушанки и ватники, все чаще грелись в тепляке. Еще раз порадовались, как нам с ним повезло. Просторный и теплый. В печке весело потрескивали дрова. Но все чаще мы в нее подбрасывали «колымскую березу» - разрезанную на куски толстую транспортерную ленту. Резина прекрасно горела, раскаляя печь до малинового цвета и быстро нагревая помещение. Из печной трубы тугой струей шел черный густой дым. Он стелился по распадку, постепенно вытягиваясь из него в долину Эгеляха, где нехотя рассеивался.

   Пески плохо промывались, их не размывала уже ледяная вода. Все больше золота уходило в отвал. В будущем его перемоют, скорее всего. Ведь такую россыпь в наше время трудно найти. Поэтому однажды, когда мы пришли к конторе и собирались в дневную смену, нам сказали, что на смену прибористы в этом году больше не едут. Ночью сгорела лента на стакере. Холодная лента уже не гнулась, конвейер отвалообразователя работал все хуже, периодически останавливаясь. По старому старательскому способу под ним была подвешена разрезанная электросваркой полубочка, с горящими в ней нефтепродуктами. Это позволяло слегка прогревать ленту, она становилась мягче. Но когда стакер, в очередной раз, остановился, из под него не успели выдернуть пылающую адским пламенем полубочку – лента начала гореть. Не знаю, вся сгорела или только кусок, но прибор закончил на этом промывку в тот сезон. 

   Мы с Дедом побрели в контору. Надо было оформлять меня пробоотборщиком шахтных песков, получить каску, лампу, входить в курс дела, учиться работать геологическим лотком. Начиналось новое утро. Новый период в жизни.

04.02.2021 – 12.02.2021 г.