Всё начиналось с желания хоть как-то оживить мрачную действительность апреля 2020 года. Но правильно оформленные желания работают.
Ирина Чуднова
Двадцать четыре сезоны: цинмин* (очищение света)
…и пока я рифмую «Лубянка» и
«Бородино»,
кистепёрою птицей-метлой
постучится в окно
узколицый придворный наш дворник:
дескать, не затруднится ли
барышня И
передвинуть вот эти пожитки свои,
ибо должен быть чист подоконник.
а желательно пуст, лапидарен и наг
как при власти советской
заштатный сельмаг —
да, и в этих краях то же свойство
надпространства:
вторгаться в мой честный уют —
кистепёрые птицы меня заклюют,
ложноногие правила спать не дают,
вот расстройство.
гибкой веточкой сердце хоронится
в детской горсти —
это мой индрик-зверь, моя хтонь,
моя Тонька, приходит меня пасти,
чтоб от смерти нелепой спасти
злую птицу.
там, где тонко — сорвётся,
вопрос только в сроках — когда?
на Цинмин с неба янская рухнет вода..
нешто выпала? — не ожидали! тогда
ритуального лепим уродца.
и втыкаем морковь, потому что — любовь,
потому что свекровь супит тонкую бровь,
потому, что судьба раздаётся
каждый год по весне.
мастер-дворник, вы знали и давние те
холода —
вот бы запад с востоком на свалку снести, и тогда
ваш начальник забудет
качать головой и браниться.
круговая порука — китайский
двусмысленный тать:
город ночью приходит ко мне умирать,
чтоб наутро смердеть и гордиться.
______
*Цинмин — буквально: «чистый свет», пятый из 24-х сезонов традиционного китайского календаря, день поминовения усопших, время подмести могилы, в 2018г. с 5-го по 20-е апреля. В 2018 г. 4-5 апреля, в поминальный день, случился первый за зиму снегопад в Пекине.
Чуднова — это точность семантическая и звуковая, китайская каллиграфия, грани прекрасного —пейзажа ли, стиха ли, философия «тайного бытия» города-уродца и ворчуна. Нарисовать вот такую черно-белую картинку и попробовать разглядеть все спрятанные в завитках и росчерках смыслы — это сверхзадача, делающая честь слушателю.
Трудно не поддаться лирике на грани света и тени, уродливого и прекрасного, но все-таки с перевесом в пользу прекрасного, с любовью и нежностью к городу и его уродцам. До чего знакомое чувство.
Ирина Рыпка
На лодочке
будь мне иваном плыви по реке на моторной лодке
в беленькой вышиванке в красной косоворотке
днепр расходится шире волга стучится в днище
где-то здесь жили-были наши прабабки нищие
а над рекою вотчина десять саженей пашня
домики заколочены выйти на берег страшно
в небе играет солнышко жарит верхушки ёлок
громко бормочет колокол руки съедает щёлок
русь ты моя болотная жирная кровь ярёмная
не проплыви на лодочке мимо меня ерёма
Прозрачный текст, томительное ожидание того, что тебя найдут, увезут по реке от бесконечной стирки, зачаруют. Это состояние зачарованности слышится во многих стихах Ирины, придают ее голосу узнаваемую медитативную интонацию. Лирика высокого свойства.
Я пишу, а передо мной в горшочке дышат свежесорванные листья мяты, настоящие, как стихи второго лета пандемии, как тихие радости настоящей поэзии: «не проплыви на лодочке мимо меня». Нас еще спасут, уж не сомневайтесь.
Марк Шехтман
Русские женщины на Пасху
Христос воскресе! …Плакали и пели,
Убогим клали сласти и рубли,
Близь церкви умывались из купели,
Наполненной от матери-земли.
И крестным ходом, со свечой из воска,
Брели под колокольный перезвон,
В своих платочках, светлых и неброских,
Похожие на лики у икон…
Я их — и постарей, и помоложе,
Счастливых и у горя на краю
Несуетно хранящих имя Божье —
Немало повидал за жизнь свою.
И, чуждый этой вере от рожденья,
Я, выросший вдали от слова «Бог»,
Дивился связи силы и терпенья,
Чьего единства я постичь не мог.
И мне далось не логикой, не мерой,
А будто взмахом изумлённых крыл:
Бог если был, то был силён их верой,
А если не был, всё равно он был.
Несли они не страх, не покаянье,
Но тихое величие своё,
И был их Бог — любви иносказаньем,
Прекраснейшей метафорой её.
Браться за тему «человек и вера»… Для этого нужна смелость, поскольку, кроме бездонности, эта тема имеет поверхностную вторичность, куда неопытный автор может упасть из-за одного неверного шага. Поэтому всегда интересно не только само стихотворение, но и как оно построено, каким путём автор выходит к главному вопросу и как он ведёт за собой нас, читателей.
Здесь линейность построения — от простого к сложному — только на первый взгляд, поскольку концовка ёмко и нетривиально показывает нам поворот от сложного к простому, находит сложное в простом, сложное, изначально нами не замеченное. О женщинах ли этот стих? Да, но, глядя вместе с автором на этих женщин, мы понимаем, что картина глубже и шире, и возникает собственный эмоциональный выбор — вглядываться ли дальше и насколько дальше.
И важность (и состоятельность) стиха в том, что он не оценивает пути, а принимает любой выбранный.
Вадим Гройсман
***
Склонился на чёрной парче Геркулес
Над ярко искрящимся змеем:
Лежат под ногами осколки чудес,
Но мы ни кусочка не склеим.
Стоит среди неба слепец Орион,
Охотник с натянутым луком,
Как будто бы ждёт, что ловушка времён
Захлопнется с мертвенным стуком.
Ещё не построен аттический мост,
Но в душные выси взгляните:
Безумный профессор над пропастью звёзд
Бежит по натянутой нити.
В лицо ему дышит колодезный мрак —
Пьянит и пугает колодец.
Охотник спускает небесных собак,
Но держится канатоходец.
Спасает его неизвестность в конце,
За плечи берёт невозможность,
Пусть боги дают обезьяний концерт
И щёлкают лезвия ножниц.
А впрочем, не только ему суждена
Опасная эта забава:
И мы из густого ночного вина,
И мы из блестящего сплава.
Стих-калейдоскоп, в первую очередь — калейдоскоп не событийный, а эмоциональный. Тот самый случай, когда послевкусие много важней показанных «картинок», потому что они — только ступеньки, а наверху лестницы — то, что мы вынесем отсюда сами: то ли спокойное удовлетворение, то ли внезапную тревогу.
Тревожность здесь в действии и развитии, но дать ли ей ход или принять как лишь одну из частей возможного — это уже дело читателя, задачей автора было поворошить эмоции, что он и сделал — и цветасто, и вкусно.
Ирина Ремизова
Скачи
над лабиринтом жучьих нор
и муравьиных орд
скачи, солдат, во весь опор,
пока не сцапал чёрт.
не откликайся, слыша зов
незримых часовых…
у чёрта много голосов —
и мёртвых, и живых.
нырни под падающий ниц
размашистый рассвет.
у чёрта много разных лиц,
а лика вовсе нет.
его не встретишь по уму —
он вечно налегке,
лишь самодельную чуму
качает в узелке,
лишь прибирает, как своё,
всё данное взаём…
а у тебя — одно ружьё,
да пуля-дура в нём,
да конь каурый, да кисет,
да твёрдая рука —
и неотступный чистый свет,
невидимый пока.
Здесь не калейдоскоп, а «матрёшка» — одна за другой раскрываются коробочки, бодрый ритм подхлёстывает тебя, вплоть до невозможности разглядеть все нюансы уже раскрытого — а уже поскакало дальше, то ли лубок, то ли сказочка, и вроде как не очень уже понятно, а зачем это всё, и тут стих отпускает тебя в ровное и чёткое, и ты понимаешь, что все эти чёртики из коробочек-катренов — только декорации, чтобы ты услышал в концовке главное — что свет есть, и что он есть и у тебя тоже.
Иносказательное повествование, ставящее целью витиевато, но правильно привести к главному. И всё здесь — ради этого главного. И ты, читатель — тоже ради него.
Стихи из копилки «Межконтинентальных голосов». Часть первая