Фото из сети
-Дунь, отвези меня к реке. Сегодня клев будет, чую, давненько рыбки мы с тобой не едали. А, что скажешь? Отвезешь?
Алешка в последнее время настрополился ловить рыбу почти как раньше. Правда, уже не сетями, а удочкой, но результат все равно его радовал, живое дело, да и польза. Авдотья привозила его на телеге к берегу, помогала перебраться к воде, держала лодку, а Алешка перебрасывал свое неуклюжее тело, усаживался, брал весло и скользил по течению вниз, пока не найдет то место, которое ему укажет рыбацкая чуйка. Авдотья сначала ругалась, злилась, плакала, места себе не находила, как это - безногий и один на реке, довольно быстрой, местами непредсказуемой. А потом вдруг поняла - не надо его трогать, пусть рыбачит, все равно ведь от судьбы не уйдешь. И не трогала, наоборот, помогала, радовалась рыбацкой удаче, и когда он выгружал свою добычу, как правило, немалую, любовалась его лицом - перед ней снова был тот Алешка, которого она когда-то знала, на которого когда-то смотрела тайком - сильный, ловкий, бесстрашный, лукавый.
Эта рыбалка и вправду помогала Алешке. У него стало послушнее тело, стали мощными и цепкими, как клещи, руки, и даже ноги, которые раньше висели плетьми, как будто начали наливаться чем-то живым, упругим теплом, беспокоили забытым ощущением дрожи в мышцах, вот только все равно отказывались слушаться, хоть уже и ощущали землю потеплевшими ступнями,
…
Когда Авдотья скрылась из виду, Алексей с еле сдерживаемой радостью опустил весла в упругую воду, оттолкнулся от берега и, слегка откинувшись на сиденье, почти растворился в быстром течении воды, лёгком душистом ветерке, тёплых, изредка пробивающихся сквозь уже плотную листву, лучах. Сегодня он собрался к плесу, именно там, среди высокой травы, в узких и неглубоких заводях отлично ловился карась - некрупный, но сладкий, нежный. Плыть было не близко, почти вдоль всего села, но течение услужливо несло лодку и Алёшка расслабился, впал в нирвану, изредка выныривая из своего блаженства, чтобы поправить лодку, вывести её на стремнину. Он уже миновал последнюю песчаную отмель, лодка нырнула в узкий тоннель между двумя обрывами, и тут, чуть поодаль Алёшка увидел женщину над рекой. И седьмым чувством, чем - то глубинным, нутряным он почувствовал её. Свою Варю, боль свою, свою беду, свое отчаянье и свое невыразимое сладкое счастье. С трудом притормозив мерный ход лодки, вывернув её носом к берегу, он уцепился за низкие ветки ивы, остановился, но было уже поздно, слишком близко, если бы Варя повернула голову, она бы его увидела.
… Но Варя не смотрела по сторонам. Она скинула платок, от чего её непривычно распущенные волосы разметало веером по ветру, на секунду подняла лицо, подставив его солнцу, и, вдруг, как будто потеряв равновесие наклонилась над водой, а потом оттолкнулась от берега, как будто решила улететь…
И, как в страшном кино, когда замедляют кадр, Алешка, чувствуя, как кровь отливает от кожи, смотрел за этим полётом… И за тем, как сомкнулась темная, быстрая вода над светлым платьем Вари.
…
Алешка рассек своим телом этот плотный речной свинец, как нож масло. Даже потом он не смог вспомнить, как это случилось, откуда взялась эта сила, которая вогнала его в воду, которая сделала взмахи его рук мощными и точными, которая вдруг вздохнула жизнь в его мёртвые ноги. И уже на берегу, у самой воды, когда он, потеряв равновесие, почти уронил бессильное Варино тело на песок и с безумным восторгом смотрел, как она дышит, ловит ртом ветер, вдруг понял - ноги его слушаются. Нехотя, неуверенно, ещё беспомощно, но слушаются, и он сел, подтянув руками их к себе, обнял Варю, согревая, и, сквозь пелену то ли слез, то ли воды, смотрел, как бегут к ним люди…
…
-Ты зря спас её, Алёша. Это не я, это люди так говорят. Она свихнулась, все время смерти ищет. Петруха, их сосед, сказал, что она уже и вешалась и травилась, да все никак. Бог её бережёт, дуру. Сын ведь у неё, знаешь? В интернате пока, в городе. Мужик её, вроде, не хочет брать мальчишку. Нелюдь.
Дуня сидела за столом напротив, ломала сильными костлявыми пальцами сушку и не смотрела Алешке в глаза. Отводила взгляд, прятала, скользила им, а лицо у неё было таким, как бывает у собачки, сучки, которая, хоть и боится удара ногой в живот, но не отходит, ластится. Алешка поежился, упёрся руками в стол, встал и медленно, старательно передвигая тяжёлые ноги, отошёл к окну, прижался лбом к стеклу. Он не знал, что делать. Совсем…