Статья написана в мае 2020 года и опубликована в коллективной монографии "Актуальные проблемы развития юридической науки в условиях правовой интеграции. К 90-летию Университета имени О. Е. Кутафина"
Аннотация: В статье неприкосновенность частной жизни рассматривается как категория, закреплённая в Конституции наряду с другими правами и свободами человека в качестве высшей ценности. Автор анализирует факторы цифровизации, приводящие к поступательной деформации средств защиты права на неприкосновенность частной жизни. Рассматриваются риски для неприкосновенности частной жизни в условия цифровой среды и информационной прозрачности в эпоху «больших данных». Отмечается корреляция правового регулирования неприкосновенности частной жизни и сферы персональных данных. Подчёркивается важность принятия комплексных законодательных решений на федеральном уровне и признания статуса пользователей (владельцев данных) в качестве активных субъектов, способных влиять на уровень защиты неприкосновенности своей частной жизни.
Ключевые слова: конституционные ценности, неприкосновенность частной жизни, цифровизация, права человека, персональные данные, «большие данные».
В современной правовой науке не прекращается дискуссия об эволюции взглядов на права человека. Конституционные права и свободы составляют ядро правового статуса личности [1]. Бесспорно, конституционному праву в этом дискурсе принадлежит основное слово в силу того, что права и свободы человека не только формируют один из ключевых институтов конституционного права, развивающихся во всех отраслях российской правовой системы, но и занимают центральную позицию в Конституции России как высшая ценность. Именно конституционные ценности, высшей из которых является человек, его права и свободы, и уровень их защиты выступают индикатором качества правовой системы и, по справедливому замечанию В. В. Комаровой, определяют весь строй государственно-общественных отношений [2]. Основные права и свободы человека характеризуются всеобщностью, неотделимостью от человека, невозможностью их отчуждения. Такова классическая парадигма прав человека.
Цифровизация трансформирует представления современной науки о фундаментальных правах человека. Традиционные взгляды на отдельные права и свободы, в том числе на неприкосновенность частной жизни (или, как определяют некоторые международные документы [3], — неприкосновенность личной жизни), на механизмы его охраны и защиты, не могут в полной мере удовлетворять вызовам глобального (цифрового) пространства.
Право на неприкосновенность частной жизни означает предоставленную человеку и гарантированную государством возможность контролировать информацию о самом себе, препятствовать разглашению сведений личного, интимного характера. В понятие «частная жизнь» включается та область жизнедеятельности человека, которая относится к отдельному лицу, касается только его и не подлежит контролю со стороны общества и государства, если она носит непротивоправный характер [4].
Неприкосновенность частной жизни как ценность и неотъемлемый элемент правового статуса личности, является в известном смысле гарантией конституционно-правовой безопасности личности и абсолютным правом человека, так как не подлежит ограничению даже в связи с введением чрезвычайного положения. Часть 3 статьи 56 Конституции Российской Федерации содержит прямой запрет на ограничение этого права, то есть части 1 статьи 23 Конституции. Неприкосновенность частной жизни защищается и статьёй 24 Конституции России, часть 1 которой гласит: «Сбор, хранение, использование и распространение информации о частной жизни лица без его согласия не допускаются». Данное конституционное положение также носит характер абсолютного предписания.
В развитие конституционных норм законодательные акты в области информации и информационных технологий устанавливают отраслевые принципы и механизмы защиты права граждан на неприкосновенность частной жизни. Правовое регулирование отношений, возникающих в информационно-цифровой сфере, основывается, в том числе на принципе неприкосновенности частной жизни, недопустимости сбора, хранения, использования и распространения информации о частной жизни лица без его согласия [5].
Вместе с тем на практике, связанной с повсеместным использованием информационно-телекоммуникационных средств общения и обмена данными, частная жизнь человека подвергается самым разнообразным угрозам. Процессы, которые ранее происходили в физическом мире, перешли в цифровую среду. В первую очередь речь идёт о формах человеческой коммуникации и рисках в связи с их использованием. В этом формате лицо добровольно раскрывает о себе личные сведения от фамилии и имени до биометрии и сведений интимного характера. В свою очередь, социальные сети агрегируют данные не только об индивидах, но и об отношениях между ними, ввиду чего эти сведения перестают принадлежать исключительно своему владельцу, источнику данных.
Второй фактор угрозы обусловлен повсеместным распространением различных приспособлений (гаджетов), обеспечивающих взаимодействие индивида с внешним миром. Эти средства позволяют отслеживать маршрут передвижения пользователя, геолокацию и временные интервалы нахождения в тех или иных точках, что также уязвляет неприкосновенность частной жизни.
В 2020 году под эгидой борьбы с распространением новой коронавирусной инфекции на территории Российской Федерации в отдельных регионах страны были применены беспрецедентные меры цифрового контроля над передвижением граждан и наполнением их частной жизни. Не умаляя наличие объективной необходимости принятия самых строгих и кардинальных мер по недопущению эскалации эпидемии, полагаем необходимым дать правовую оценку формально-юридической стороне соответствующих решений. Так, на территории города Москвы для возможности передвижения в период действия режима повышенной готовности была установлена обязанность граждан оформлять специальные пропуска. Соответствующее нормативное предписание содержалось в указе мэра [6]. Заметим, что акты высших должностных лиц субъектов федерации (губернаторов, мэров) в системе законодательства Российской Федерации не только не являются актами федерального уровня, но и не обладают силой закона. Вместе с тем невозможно отрицать, что документ затронул и в определённой степени ограничил неприкосновенность частной жизни, поскольку при оформлении цифровых пропусков граждане вынуждены были указывать различные персональные данные: полные фамилию, имя и отчество, контактные сведения, маршрут передвижения, а также цель поездки (при оформлении разового пропуска). При этом возможность влиять на судьбу этих данных и нивелировать потенциальную угрозу их использования вне целей борьбы с эпидемией у субъектов персональных данных отсутствует.
Здесь возникает вопрос о правомерности ограничения ещё одной, тесно связанной с частной жизнью, конституционной свободы передвижения (статья 27 Конституции). Однако если ограничения, касающиеся аспектов частной жизни лица (часть 1 статьи 23 и статья 24 Конституции), не могут вводиться даже в условиях чрезвычайного положения в силу их абсолютного характера, право на свободу передвижения в этом смысле является более мобильным (относительным), и законодательство содержит механизмы его ограничения. Применительно к неблагоприятной эпидемиологической ситуации допускается ограничивать доступ людей и транспортных средств на территорию региона, на которой существует угроза возникновения чрезвычайной ситуации (при введении режима повышенной готовности) или собственно чрезвычайная ситуация, посредством принятия решения высшим должностным лицом соответствующего субъекта Российской Федерации. При этом законодатель определил распространение заболевания, представляющего опасность для окружающих, в качестве основания для признания обстановки чрезвычайной ситуацией. И, поскольку в начале 2020 года Правительство Российской Федерации дополнило перечень заболеваний, представляющих опасность для окружающих, коронавирусной инфекцией (2019-nCoV) [7], у высших должностных лиц субъектов появился реальный механизм ввода мер, связанных с ограничением передвижения людей и транспорта на территории соответствующих регионов, в условиях режимов повышенной готовности и чрезвычайной ситуации[8].
Ещё один механизм законного ограничения свободы передвижения населения в случае угрозы возникновения и распространения инфекционных заболеваний, связан с возможностью ввода в субъектах Российской Федерации ограничительных мероприятий (карантина), но исключительно на основании предложений и предписаний главных государственных санитарных врачей и их заместителей и акта органа исполнительной власти субъекта Российской Федерации [9].
Возвратимся к ключевому вопросу нашего исследования — защите личного пространства человека и его частной жизни в цифровой среде, что, на наш взгляд, тесно коррелирует с уровнем охраны персональных (личных) данных.
Ещё в 2013 году Генеральная Ассамблея ООН заявила, что незаконный или произвольный сбор личных данных нарушает право на неприкосновенность личной жизни. Ассамблея подтвердила право на неприкосновенность личной жизни, в соответствии с которым никто не должен подвергаться произвольному или незаконному вмешательству в личную и семейную жизнь, а право на защиту от такого вмешательства базируется на статье 12 Всеобщей декларации прав человека и статье 17 Международного пакта о гражданских и политических правах [10].
Концептуальной позицией документа стало подтверждение того, что в онлайновой среде человек имеет те же права, что и в офлайновой, включая право на неприкосновенность личной жизни. При этом все государства обязаны уважать и защищать право на неприкосновенность личной жизни, в том числе в контексте цифровой коммуникации, а также предотвращать нарушения таких прав [11].
В Определении от 23 июня 2015 года № 1537-О [12] Конституционный суд Российской Федерации подчеркнул: «…обеспечивая защиту прав и свобод человека и гражданина при обработке его персональных данных, законодатель ...указал на конфиденциальность персональных данных и установил ограничение на раскрытие и распространение такой информации». В другом Определении отмечается: «Конституция Российской Федерации, гарантируя право свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом (ст. 29, ч. 4), устанавливает право каждого на неприкосновенность частной жизни …и не допускает сбор, хранение, использование и распространение информации о частной жизни лица без его согласия (ст. 24, ч. 1)» [13].
До появления новейших информационных технологий гарантия согласия на сбор, обработку и хранение персональных данных была своего рода естественным барьером личного пространства физического лица. Появление возможности автоматизированной обработки данных в значительной степени затруднило защиту неприкосновенности частной жизни человека.
Современная цифровая экономика оперирует такой категорией, как «большие данные». В отечественной науке цифрового права сегодня не сформировано единое понимание этой категории, но на законодательном уровне упоминание больших данных («большие объёмы данных») впервые появилось в Стратегии развития информационного общества в Российской Федерации на 2017-2030 годы[14][15]. В целом, «большие данные» можно определить как неперсонифицированные данные большого объёма и широкого разнообразия, форма которых не предполагает их отнесение к конкретному физическому лицу. Тем не менее, цифровое право [16] различает группу потребительских данных, к числу которых относятся: данные от использования сервисов в сети интернет, включая социальные сети, геолокационные и медицинские данные, а это информация персонифицированного характера.
Таким образом, невозможно отрицать, что персональные данные и иная личная информация являются составной частью «больших данных», конструируя их и наполняя сведениями. Как мы отмечали выше, законодательство о персональных данных выступает одним из основных гарантов защиты права граждан на неприкосновенность частной жизни, в том числе в цифровой среде, но в среде «больших данных» этот гарант малоэффективен, поскольку способ анализа и обработки личной информации о физическом лице оставляет возможность определения того, к какому конкретно лицу относятся так называемые «обезличенные данные». Потенциально указанная информация может использоваться третьими лицами для оказания влияния на частную жизнь субъекта данных как в корыстных целях, так и для оказания психологического воздействия.
В то же время мы не вполне разделяем существующее мнение, что технология «больших данных» и неприкосновенность частной жизни совершенно несовместимы [17]. На наш взгляд, принципиальным для недопущения нарушений сферы персональных данных посредством работы с «большими данными», является прозрачное целеполагание, не допускающее сбора и обработки данных для целей, потенциально причиняющих материальный или нравственный вред пользователям. Следует согласиться, что, оставаясь на уровне теоретических рассуждений, подобные рамки весьма условны, однако в случае закрепления конкретных оговорок в соглашениях, с которыми пользователи сайтов и социальных сетей соглашаются при регистрации и размещении своих данных в Сети, ограниченность целей сбора и обработки информации может стать первичным способом защиты частной жизни лица от посягательств.
Кроме того, признавая, что в условиях цифровой трансформации в эпоху «больших данных» конституционные гарантии и законодательство об информации и персональных данных перестают быть достаточно эффективными, отметим, что огромное значение приобретает регламентация на законодательном уровне гарантии и механизмов цифровой самозащиты граждан, то есть своего рода модели защиты частной жизни от информационно-телекоммуникационного вторжения самими пользователями (субъектами данных). Иными словами, в парадигме цифровой неприкосновенности пользователи электронных ресурсов должны рассматриваться не как объект (источник получения данных), а как полноценный субъект, наделённый цифровой дееспособностью и имеющий реальную возможность двусторонней связи с операторами данных, включая запрет на использование личных данных в иных целях, вопреки пользовательскому соглашению.
В соответствии со статьёй 2 Конституции России не только права и свободы, но и сам человек — персона — представляет высшую ценность, и потому физические лица должны иметь инструменты влияния на судьбу тех данных, источниками которых они являются. В условиях цифровой трансформации активная роль пользователей Сети становится непременным залогом соблюдения неприкосновенности частной жизни граждан. Конституционная гарантия недопустимости сбора, хранения, использования и распространения информации о частной жизни лица без его согласия является неоспоримым аргументом в пользу данной позиции.
Ещё одним фактором защиты должны стать государственные решения, оформляемые исключительно на федеральном законодательном уровне в полном соответствии с требованиями Конституции. Работа с персональными данными и вторжение в любые аспекты частной жизни лица посредством издания актов подзаконного характера являются недопустимыми.
В настоящее время вне законодательного регулирования остаётся вопрос ответственности (в том числе уголовной) за нарушение неприкосновенности частной жизни посредством совершения деяний с использованием результатов анализа обработки «больших данных», либо с участием искусственного интеллекта и иных информационно-телекоммуникационных технологий. Это также фактор риска, поскольку в цифровой парадигме неприкосновенности частной жизни должны фигурировать не только гарантийные аспекты, но и механизмы воздействия на лиц, использующих цифровые технологии для эксплуатации персональных данных граждан в преступных целях. В этой связи законодательное регулирование данной сферы должно носить комплексный характер, включая законодательные предписания как документов в области информации, информационных технологий и персональных данных, так и уголовного законодательства.
Как отмечается в литературе по цифровому праву, в условиях цифровой трансформации «российское право переоткроет себя, обретёт новые правовые ценности»[18], важно при этом, чтобы и традиционные правовые ценности, к числу которых относится право на неприкосновенность частной жизни, не оказались за рамками внимания учёных и правотворцев.
Библиография и список ссылок
[1] Козлова Е.И., Кутафин О.Е. Конституционное право России: Учебник для студентов, преподавателей юрид. вузов. — 4-е изд., перераб. и доп. — М.: Проспект, 2010. — C. 180.
[2] Комарова В. В. Конституция страны — ценность государства и общества // Вестник Сибирского юридического института МВД России. —2019. — № 1 (34). — С. 62-66.
[3]См., например, Резолюцию, принятую Генеральной Ассамблеей 18 декабря 2013 г. [по докладу Третьего комитета (A/68/456/Add.2)] 68/167. Право на неприкосновенность личной жизни в цифровой век // URL:https://undocs.org/pdf?symbol=ru/A/RES/68/167 (дата обращения: 6 мая 2020 года)
[4]Определение Конституционного Суда РФ от 9 июня 2005 года № 248-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы граждан Захаркина Валерия Алексеевича и Захаркиной Ирины Николаевны на нарушение их конституционных прав пунктом "б" части третьей статьи 125 и частью третьей статьи 127 Уголовно-исполнительного кодекса Российской Федерации» // URL: https://www.garant.ru/products/ipo/prime/doc/1254478/ (дата обращения: 5 мая 2020 года).
[5] ФЗ РФ от 27 июля 2006 года № 148-ФЗ «Об информации, информационных технологиях и защите информации» // Собрание законодательства Российской Федерации. — 2006. — № 31. — ч.1. — ст. 3448.
[6] Указ мэра Москвы от 11 апреля 2020 года № 43-УМ «Об утверждении Порядка оформления и использования цифровых пропусков для передвижения по территории города Москвы в период действия режима повышенной готовности в городе Москве» // URL: https://rg.ru/2020/04/11/moscow-ukaz43-reg-dok.html (дата обращения: 5 мая 2020 года).
[7] Постановление Правительства Российской Федерации от 31 января 2020 года № 66 «О внесении изменения в перечень заболеваний, представляющих опасность для окружающих» // Официальный интернет-портал правовой информации www.pravo.gov.ru. — 03.02.2020. — № 0001202002030005.
[8] См. Федеральный закон от 21 декабря 1994 года № 68-ФЗ «О защите населения и территорий от чрезвычайных ситуаций природного и техногенного характера» (редакция по состоянию на 1 апреля 2020 года) // URL: http://www.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc&base=LAW&n=349200&fld=134&dst=100076,0&rnd=0.3461775545362926#09713518951608215 (дата обращения: 7 мая 2020 года)
[9] Федеральный закон от 30 марта 1999 года № 52-ФЗ «О санитарно-эпидемиологическом благополучии населения» // Собрание законодательства Российской Федерации. — 1999. — № 14. — ст. 1650 . — ст.ст. 6, 31.
[10] Резолюция, принятая Генеральной Ассамблеей 18 декабря 2013 года [по докладу Третьего комитета (A/68/456/Add.2)] 68/167. Право на неприкосновенность личной жизни в цифровой век // URL:https://undocs.org/pdf?symbol=ru/A/RES/68/167 (дата обращения: 4 мая 2020 года).
[11] Там же.
[12]Определение Конституционного суда РФ от 23 июня 2015 года № 1537-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы граждан Барановой Елены Валентиновны и Тыщенко Елены Владимировны на нарушение их конституционных прав положениями статьи 7 Федерального закона «О персональных данных», пункта 7 статьи 55 Федерального закона «О связи» и части 1 статьи 18 Федерального закона «О рекламе»» // СПС Консультант Плюс.
[13]Определение Конституционного Суда РФ от 26 мая 2016 года № 1145-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Яковлева Евгения Алексеевича на нарушение его конституционных прав отдельными положениями Кодекса административного судопроизводства Российской Федерации» // URL: https://legalacts.ru/sud/opredelenie-konstitutsionnogo-suda-rf-ot-26052016-n-1145-o/ (дата обращения: 6 мая 2020 года).
[14] Указ Президента Российской Федерации от 9 мая 2017 года № 203 «О Стратегии развития информационного общества в Российской Федерации на 2017-2030 годы» // URL: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_216363/ (дата обращения: 4 мая 2020 года).
[15] В настоящее время ведётся работа над законодательной инициативой, направленной на введение института «больших данных» в законодательное поле Российской Федерации. См. проект закона «О внесении изменений в Федеральный закон «Об информации, информационных технологиях и о защите информации»»// URL: https://regulation.gov.ru/projects#npa=99581 (дата обращения: 5 мая 2020 года)
[16] См., например, Цифровое право : учебник / А. Дюфло, Л. В. Андреева, В. В. Блажеев и др. ; под общ. ред. В. В. Блажеева, М. А. Егоровой. — Москва : Проспект, 2020. — 640 с.
[17]Такая позиция освещена в работе Пинкевич Т. В., Нестеренко А. В. Нарушение неприкосновенности частной жизни при использовании технологии «Больших данных» // Юридическая наука и практика: Вестник Нижегородской академии МВД России - 2019. — №. 3. — С. 143-147.
[18] Цифровое право : учебник / А. Дюфло, Л. В. Андреева, В. В. Блажеев и др. ; под общ. ред. В. В. Блажеева, М. А. Егоровой. — Москва : Проспект, 2020. – 640 с. – С. 26.
Для цитирования: Бурла В. Право на неприкосновенность частной жизни как конституционная ценность и его цифровая трансформация // Актуальные проблемы развития юридической науки в условиях правовой интеграции. К 90-летию Университета имени О. Е. Кутафина : монография / коллектив авторов ; под общ. ред. В.В. Блажеева, М.А. Егоровой. Москва: КНОРУС, 2021. С. 310-319.