Не сетуйте, братия, друг на друга,
чтобы не быть осуждёнными: вот,
Судия стоит у дверей.
Соборное послание святого Апостола Иакова. 5. 9
— Усталость стряхните с сердец молодых —
Уже Боголюбов мой виден.
Послушайтесь, други, коней вороных,
Мы дома до ночи достигнем, —
Бодрит своих воинов князь-удалец:
В дороге дремать не годится!
И вмиг встрепенулся поникший юнец,
Светлеют суровые лица.
Андрей, князь Владимирский, в споре войной
С племянником, храбрым Мстиславом,
Ему уступив, направлялся домой,
Увы, без победы и славы.
С досады великой сходил он в набег.
На ближние коши вступая,
Кого и за что разоренью подверг,
Не думая, не разбирая.
Он сердцем знал: долго жестоким врагом
Степь будет для русичей, стало быть,
Лишь тот нынче прав, кто счастливым мечом
Утишил соседей лукавых.
— Беседуйте смело и помните — князь
К молчанию не принуждает —
О данниках наших, о бранных делах,
О том, что заботит-печалит.
Что, Кучка, так хмур, неприветен и вял?
Подвинься-ка к стремени ближе.
Быть может обиду ты переживал,
Меня хоронясь, говори же?! —
— Зачем ты облыжно винишь и коришь
Дружинника верного, княже?
Вокруг благодатная летняя тишь,
И ласточка крыльев не кажет…
В степях за Рязанью — сам ведаешь ты —
Покинуты русичей кости…
Печаль меня гложет, ты, княже, прости,
Молчание вызвала горесть.
Князь слышит учтивую, тихую речь,
Но мысли скрывает боярин:
«Что истинно думаю, то приберечь
Глубоко я предпочитаю».
— Под Киевом — брань, своеволье дружин,
Бессилье, предательство злое!
А здесь, в отдаленье от Южной Руси,
Забрало для духа благое.
Там — движется в скорби несчастный полон,
Там храмы горят и посады.
Смеётся степняк, слыша русича стон,
Над Русью, страной без уряда.
А тут, у слиянья лесов и степей,
На ясной заре лучезарной
Так нежно и складно поёт соловей,
Сердца наполняя отрадой!
Я помню, как прочил мне Киевский стол
Отец. Но, его уважая,
Руси и себе я столицу нашёл
У этого тихого края.
Мне путь Богородицы перст указал,
Я к Суздалю собственной волей
От гнева отцова поспешно бежал
С десятком отчаянных воев.
Тогда в мраке ночи являлся мне свет.
И глас, помню я, раздаётся:
Отныне земля сия тысячу лет
Над прочими да вознесётся!
Святую икону слезой окропив,
Поклялся пред образом чистым,
Что будет Владимир превыше других
Руси городов — знаменитым.
Ростовцы и суздальцы князем своим
Избрали меня вольной волей,
Но я, поклонясь благодарственно им,
В Владимире сел — не в Ростове.
Не надобны мне вечевой пустозвон
И козни бояр-лихоимцев…
Владимир вчера был почти что селом,
А ныне почти что столица!
«Безвестные грады из грязи поднял,
В дремучих лесах поселившись», —
То думает мрачную думку Анбал,
Перстатицей загородившись.
«С дружиной под Киева стены пришёл
И, алчно его разоряя,
Руси даровал небывалый позор,
О предках своих забывая!
Свирепством своим поразил степняков, —
То думает думку Моизич. —
А сколько ты, князь, погубил чернецов
В горящих дворах монастырских?!»
— Я видел — и этой земле горевать
Под властью князей неразумных.
Мстислав и Васильк и не смели мечтать,
Что властвовать им разрешу я.
Отправились братья в великий Царьград —
Всё лучше, чем биться друг с другом.
Сам цезарь принять был племянников рад,
Поклон мой ему за услугу!..
Я Киев желал защищать и беречь,
Но не берендеев и торков.
Я нёс ему мир, а наткнулся на меч
Мстислава, коварного волка!..
***
Весь замок в огнях — здесь пирует Андрей,
Своё возвращенье справляя.
Среди приближённых ему веселей —
Сам кубки полней наливает.
А в ближнем кругу — невесёлый Яким,
Два пришлых — Анбал и Моизич.
Князь слишком доверчив был к этим троим,
Но князя они не любили.
Князь весел и щедр на слова похвалы,
На редкость приветен и ласков,
И залиты крепкие княжьи столы
Отеческим мёдом и брашной.
Гневливость оставил, лицом просветлел
И соколом смотрит, как прежде,
Но сумрачен круг приближённых людей,
Темны их дела и надежды.
— Не хмурься же, Кучка, на княжьем пиру,
Молчание мне не по нраву.
Обидели коли, скажи, разберу,
А всех виноватых накажем?!»
— Всем ведомо, княже, удачлив и смел
Ты Божиим соизволеньем.
Руси обустроил восточный предел
Достойным хвалы разуменьем.
Немного вокруг тебя славных бояр;
Я был среди них не последним,
Когда бушевал новгородский пожар,
Когда мы на Киев насели…
Мы в холод и в зной в ратном жили труде.
С тобою, князь, в соумышленьи
Украсили землю — на радость тебе
И недругам на удивленье!
Под дланью твоей распростёрта страна —
Великое Божие чудо!
Но, сам рассуди, когда длань тяжела,
Не будет богатым полюдье.
Не меньше раздоров из прежней глуши
Мы видим повсюду, как прежде, —
На силу дружин, а не волю земли
Князья возлагают надежды.
Изменников киевских ты истребил
В пылу справедливого гнева
И лучшего князя туда посадил —
Достойного, мирного — Глеба.
Не всех отличаем мы братьев своих,
Но лучшие с нами и с князем…
За малые вины казнишь ты таких,
Кто предан тебе и отважен…
— Не вовремя вспомнил о брате своём,
Его вероломство сгубило.
Кто в клятвопреступнике друга нашёл,
Тот сам себе роет могилу!
В краю этом диком так мало людей,
Податливых к преображенью
Страны на границе лесов и степей,
Взывающей об устроенье.
С кем храмы мне строить и дань собирать,
Кто ратному делу обучит?
Затем и пришлось киевлян призывать
И греков, строителей лучших.
Ты — здешний, те — дальние. Были мужи
И местные, что укрепляли
Сей край, берегли от пришельцев Степи,
Его защитить помогали.
Но больше всё пришлые…Много людей
Явилось, когда в силе, в славе
Властителем стал я действительно здесь,
И нас также Русью признали.
Ко мне своей волей из разных земель
Пришли вы. Селились и жили.
О домах, угодьях просить шли — ко мне.
И мало ли вы получили?!
Дарами богатыми монастырям
Вы душам не купите рая.
Да надобна ль тёмному зверю душа?! —
Ответь, когда князь вопрошает!
Смущён и напуган боярин Яким.
И что отвечать — непонятно.
Промедлить нельзя и пора говорить,
Не то истолкует превратно.
И вот, притворяясь, что чрезмерно хмелён,
Ответил лукавый боярин,
Что тут, в Боголюбове, он удивлён
Своим рассудительным князем:
— За этим столом нет у князя врагов.
Ты видел — в походах и битвах
Хвастливых не тратили попусту слов,
Рубили мечом, и с молитвой.
Коль преданных, княже, ты здесь не нашёл,
Сидящих одесную, близко,
То пусть бы слуга твой за гридню прошёл,
Туда, где такого отыщет!
Взметнул в удивлении брови Андрей
И, дерзостию озадачен,
Вперяет он взор в лица ближних людей,
А люди глаза свои прячут.
Блуждает по гридне внимательный взор,
Сочувствия ищет напрасно:
«Ужели принять надо этот позор?
Ужель так темно и опасно?»
Но нет — человеческий ловит он взгляд,
У края бревенчатой гридни,
Где отроки младшие смирно стоят,
Маячит знакомый детина.
Рядович Кузьмище! Он первым пошёл
По зову княжому когда-то,
Посадских немало смутил и увёл
В край этот, лесами богатый.
Он верный помощник во многих делах.
Прославлен упорством и силой —
В строительстве замка и в ратных трудах,
Когда осаждали Бряхимов.
Бывало, что в сече он рядом стоял
И бился мечом как боярин!
Бывало дерзил, — тогда князь наказал,
Грубить не положено князю…
Он в чёрной работе и ночью и днём
Замечен на Нерли у храма,
А если грешил, то лишь фряжским вином,
Добравшись до вражьего стана.
Совсем не стяжатель. Во храме смирен.
В молитве так истов, прилежен!
Такой не бежит Боголюбовских стен
И ночью такой не зарежет…
— Пусть ведомо будет, — перстом указал
Андрей на посадского ближним, —
Кто преданный истинно? Этот, Кузьма,
Ещё прозывают Кузьмищем!»
***
Ночь тихо и мягко накрыла село,
Заснул многолюдный детинец,
В Андреевой ложнице только светло,
А ближние в тьме растворились.
Собрались у Кучкова зятя — Петра —
Сам Кучка, Анбал и Моизич.
В медушу спускались, шептали: «Пора!»
И тут до конца сговорились.
— Событие давних, но памятных лет
Мне вспомнилось, — Кучкович странно
В своём окружении всех оглядев,
Пустился вдруг в воспоминанье:
***
— Бывало, скачем по лесам, —
Да, предсказать поступки
Нередко трудно было там,
Где скачет Долгорукий.
Он в полеванье мог полдня
Скакать. В лесу дремучем,
В тот полдень памятный меня
С отцом моим замучил.
Мы не загнали секача,
Но лошадей загнали
И вылетели сгоряча
Из леса на поляну.
Лесистый брег, внизу вода —
Чуть слышно плещут волны.
Князь Юрий нам велел тогда
Там на ночь стать на отдых.
А утром, выдумкой своей
Бояр и слуг смущая,
Он приказал: всё осмотреть
Вокруг, не пропуская.
В высоком бреге видим — лаз,
Другой и третий сбоку.
Так полезайте, мол, сейчас
И посмотрите — что там?!
Не утерпел и сам, схватив
Горящее полено,
Князь первым, в нору посветив,
В неё пробрался смело.
И что же? Видно, что жильём
То было человечьим.
Там лавки и, похоже, стол,
Светильники — под свечи?
Там шкуры зверя на полу,
Столетней паутиной
Рога оленьи затянул
Паук, жилец единый.
Забыт под лавкой старый нож,
Когда-то блеском бронзы
Он был красив, теперь похож
На лист лесной, зелёный.
Чудно — посуда там была
С узорами, такую
Нигде не видел никогда,
Из дерева, простую.
Князь долго нас потом пытал —
Вот не было кручины —
Куда народец тот пропал,
Должны же быть причины?
Один сказал: возможно, мор
Опустошил холмы те.
Другой сказал, что здесь прошёл
Безжалостный воитель.
Спросил князь моего отца,
И тот своим ответом
Смутил и старца, и юнца
В лесу том заповедном.
«Страшнее всяких прочих бед
Правитель неразумный.
Страшней других деяний — след
Тиранства, — молвил Кучка. —
Знать, был жестоким атаман,
Когда, без промедленья,
Они оставили дома
И скарб свой в запустенье».
Князь Юрий был хмелён, тогда
К словам тем не придрался.
Наутро он призвал отца
Для дел своих стараться.
Да, яблочку от яблоньки
Упасть недалеко;
По своеволью этот сын
Сильней отца его.
Слова те моего отца
Я вспомнил не случайно,
Решаться надо нам сейчас —
И с князюшкой прощаться!
***
— Сегодня расправился с братом твоим,
А завтра черёд чей настанет?
Возьмись-ка за саблю, боярин Яким,
В ночи нас никто не узнает.
Покончим со зверем и жизни спасём.
Дружина отселе далёко, —
Так молвил Анбал, и ушли вчетвером,
Оставивши погреб до срока.
— Постой, не спеши так, о храбрый Яким, —
Трясётся Моизич пугливый. —
Удастся ли, други, расправиться с ним?
Он рыцарь — не пёс шелудивый!
Я знаю — он в ложнице держит своей
Меч знатный — святого Бориса.
Набрать бы побольше надёжных людей,
А после уж всем навалиться?!
— Князь этот клинок не сумел уберечь, —
Яким с сатанинской улыбкой
Открыл потемневший от времени меч,
Схороненный за половицей.
***
Заря отлетела — заря занялась,
Так коротки летние ночи.
Кузьмище чуть свет уже был на ногах,
Зевает, крестится, хлопочет:
«К заутрене мне бы пора поспешить,
Церквушка—красавица в замке…
Да князь приказал ещё терем вершить
И предупреждал: буду сам де!»
Не видно и солнца за туч чередой,
Нелетние вихри гуляют.
Из княжьего замка до слуха порой
Людей голоса долетают.
Здесь сердце заныло и дрожь проняла:
«Неладное в замке!» Кузьмище
К воротам спешит, позабыв про дела:
«Чай ворог, а князя не слышно!»
Он видит — вот кони с поклажей стоят,
И люди Якима хлопочут.
Хмельные холопы в повозках сидят
И нагло бранятся, хохочут.
«А что это там — на средине двора?
То отрок, изрублен мечами.
Не ждал, знать, Яким наступленья утра,
И князя я не повстречаю…»
Минует Кузьмище разграбленный дом,
Кругом обойдя, не находит
Следа господина. Вопросом о нём
Боярских холопов изводит.
Над телом Андрея не ворон кружит,
И ветер не рвётся, не свищет.
Оно в огороде сегодня лежит,
И там его видит Кузьмище.
Явился Анбал. Вот стоит подбочась
И бычьим цепляется оком:
— Ко сну удалился усталый твой князь
И утро проспал ненароком.
Тебе бы, Кузьма, возвратиться домой.
Оставь его, — скормим собакам.
И если своей дорожишь головой,
То надобно дома поплакать…
Вперяет Кузьма ненавидящий взор
В коварного ключника очи:
— Анбал, принеси же скорее ковёр
Иль корзно — на князя набросить.
Ты вспомни-ка, враг, как впервые пришёл сюда —
Разве в этаком платье?!
А нынче полна серебра калита,
И в бархате ходишь, и в злате!
Насупился бык, уж хотел приказать
Рядовича палками выгнать,
Но Что-то шепнуло: изволь подождать…
И корзно пусть всё же накинут.
Кузьма господина несёт на руках,
Холопов у церкви встречает:
— Откройте мне божницу. Княжеский прах
Я там положить призываю!
— Нашёл с ним печаль! — отвечают ему. —
Оставь его тело в притворе.
Да лучше б убраться тебе самому —
Хоть в лес, там и выплакать горе.
— Уже, господине,— Кузьма причитал, —
Не видим мы лиц человечьих.
Нас в церковь святую не впустит Анбал,
И где же затеплятся свечи?!
Бывало, латинянин тут гостевал,
Грек знатный, степной предводитель.
Ты сам двери храма для них открывал:
Входите, дивитесь, внемлите!..
Печалиться будут они о тебе,
Когда про убийство узнают!
А эти, что тонут сегодня в вине,
И в церковь тебя не пускают!
***
Проворно ползёт до Владимира весть,
Толпа побесчинствовать рада.
И катятся головы с тиунских плеч,
И мечник бежит из посада.
Разграблены домы, хоромы горят,
Убитые там на болони.
Бушует разбойным пожаром посад,
И ржут ошалелые кони.
Микулица-поп видит горе и кровь —
Позор возмущения града,
Спасительный образ из храма на взвоз
Несёт меж безумного стада:
— Оставьте бесчинство, смиренной толпой
К Серебряным вратам ступайте!
Вам колокол ваш говорит вечевой:
Князь близко, его и встречайте!..
И смотрит уже с содроганьем народ
Как бьётся в ветру паполома,
И тело Андрея как будто плывёт
К последнему вечному дому.
Святой Богородицы храм распахнул
Затейлевой вязи ограду,
Андрей Боголюбский здесь в землю шагнул
От мира, от брани, от славы.
И после того, по вечерней поре,
Лишь солнце в лесной колыбели
Заснёт, на пологой песчаной косе
Владимирцы диво узрели.
Погибший являлся печален и тих.
С ним об руку женщина в чёрном.
Был светом пронизан той женщины лик,
С ней следовал витязь покорно…
***
Безвластные земли идёт воевать
Князей разноликая сила.
Чернигов, Ростов, даже город Рязань
Андреева смерть возмутила.
Едва солнца луч позлатил купола
Андреем построенных храмов,
Открылась владимирцам рать немала,
Чернеет стеной под посадом.
Небесный огонь заиграл — на щитах
Кровавые отблески пляшут,
В железной броне едет Всеволод-князь
С дружиной к Владимиру-граду!
Подвинулся к стремени Михно, — старик
Служил ещё верно Андрею:
— Мы город Владимир наскоком одним
Захватим. Рязанцев рассеем!
Пускай не кичится заносчивый Глеб,
Погоним его до Рязани.
Ты, Всеволод, сможешь, в Владимире сев,
С них также потребовать дани!
— Мне слышится, — Всеволод молвит в ответ, —
Как колокол вече сзывает.
Врываться по-волчьи нам, други, не след,
То русичам не подобает!
Вот, простоволосый, князь сходит с коня,
Вот меч его принял боярин:
— Бог даст, встретит мирно Владимир меня,
Я мыслю — принять пожелает!
— Доверчив ты, Всеволод, — Михно ворчит, —
Ужо разобьют нас у брода…
— Стой! Князь не меняет решений своих —
Послушаем голос народа!
______________________________
Москва, 2004, 2008 гг.
«АНДРЕЙ БОГОЛЮБСКИЙ». КОММЕНТАРИИ
«Бодрит своих воинов князь-удалец…»
Андрей Юрьевич Боголюбский (? — ночь с 29—го на 30 июня 1174 г., Боголюбов, ныне пос. Боголюбово Владимирской области), князь Владимирский (1157—1174 гг.). Из Рюриковичей. Третий сын Юрия Владимировича Долгорукого от первого брака.
Во время большой войны Руси с половцами, в 1108 году, русские войска возглавлял князь переяславский Владимир Мономах. В январе 1108 г. после победы был заключён мир с половецкими ханами, среди которых два носили имя Аепа. С одним из них Мономах подружился и женил 18-летнего сына Юрия на «Аепиной дочке», «Осеневой внучке». Сын знатной половчанки Андрей в честь матери, помимо христианского своего имени, носил также половецкое — Китай. В летописании впервые упомянут в конце 1146 — начале 1147 гг., когда вместе со старшим братом Ростиславом ходил походом на Рязань. В 1149—1152 гг. помогал отцу в его борьбе с князем Изяславом Мстиславичем за Киев. Талантливым военачальником и бесстрашным ратником проявил себя при осаде Луцка (февраль 1150 г.), в сражении под Киевом (май 1151 г.), при осаде Чернигова (1152 г.). Княжил в Вышгороде (1149—1150 гг.), Турове, Пинске и Пересопнице (1150—1151 гг.). Проиграв Рутскую битву 1151 г. рати Изяслава Мстиславича и сдав Городец Остёрский, вернулся осенью в Суздальскую землю. В 1155 г. вновь стал князем Вышгородским. Сознавая, что местное население настроено против него как уроженца суздальской земли, Андрей Юрьевич, вопреки воле отца, покинул Вышгород и ушёл во Владимир, забрав с собой икону, впоследствии получившую название Владимирской иконы Божией Матери. Уходом с юга Андрей Юрьевич прогневил отца. По завещанию Юрия Долгорукого Суздаль и Ростов должны были наследовать его малолетние дети от второго брака — Михаил и Всеволод.
После смерти отца Андрей Юрьевич с помощью бояр в 1157 г. занял стол Суздальского княжества, сделав столицей Владимир. В 1161 г. упрочил свою власть, отправив в Византию сыновей отца от второго брака, двух племянников, сыновей своего старшего брата Ростислава (Мстислава и Василька), и часть бояр. С Андреем Юрьевичем остались его братья Ярослав, Святослав и Борис, однако они лишены были крупных владений.
Андрей Боголюбский стремился к расширению территории своего княжества. Весьма успешным был его поход 1164 г. против Булгарии Волжско-Камской. В 1166 г. сын Андрея Юрьевича Мстислав ходил походом на Двинскую землю, где образовались владения, населённые «суздальскими смердами». При Андрее Юрьевиче основаны города Гороховец, Городец, Боголюбов. Значительно расширен и укреплён был Владимир-на-Клязьме. Во Владимире началось местное летописание.
Андрей Юрьевич стремился политически контролировать Среднее Поднепровье.
(«Когда бушевал новгородский пожар,
Когда мы на Киев насели…»)
В 1169 г. в результате грандиозного похода на Киев город был взят при чрезвычайно жестоком обращении с жителями-защитниками; из Киева были вывезены во Владимир многие ценности. В феврале 1170 г. другое войско, посланное Андреем Юрьевичем уже на Новгород, потерпело поражение. Мир с Новгородом, нуждавшемся в подвозе хлеба из владений Андрея Юрьевича, был вскоре восстановлен; в 1172 г. там начал княжить Юрий — сын Боголюбского. Но военное поражение 1170 г. пошатнуло авторитет Андрея Юрьевича. Полной неудачей кончился и новый поход на Киев летом-осенью 1173 г.
Князь несколько раз неудачно вмешивался в церковные дела. Был иногда необоснованно жесток как светский властитель. Окружение Андрея Юрьевича составило заговор, в результате которого он был убит в своем дворце в Боголюбове.
Канонизирован Русской православной церковью. (См.: Русский биографический словарь. Т. 9. М., 2001. С. 180; Яновский А.М. Юрий Долгорукий. М., 1955. С. 55.)
«С досады великой сходил он в набег,
На ближние коши вступая…».
Коши — здесь жилища и военные лагеря степных племён. (См.: Российский историко-бытовой словарь. М., 1999. С 222; Славянская энциклопедия. XVII век. Том 1. М., 2004. С. 609). Набег Андрея Боголюбского (1174 г.) автором вымышлен.
«Что, Кучка, так хмур…»
Яким, из рода богатых бояр Кучковичей. Возможно, Кучковичи были из новгородцев, издавна укреплявшихся на северо-востоке Руси, на территории будущей Москвы. Сестра Якима была первой женой Андрея Боголюбского. Вероятно, в силу своего общественного положения, Яким мог быть инициатором заговора убийства великого князя. Андрей Юрьевич прежде казнил брата или слугу Кучковичей, не обличив принародно ни в каком злодеянии. Не было надобности долго искать недовольных; их имена были Кучковичу известны — советники князя Анбал-ключник (ведал княжеским хозяйством), родом ясин (осетин), да Ефрем Моизович, из евреев. (См.: Соловьёв С.М. Русская летопись для первоначального чтения// Сергей Михайлович Соловьёв Чтения и рассказы по истории России. М., 1989. С. 116, 117; Носовский Г.В., Фоменко А.Т. Царь славян.//http://www.chronologia.org/car/06cs3.html. С. 15.)
«Мне путь Богородицы перст указал…»
В 1149 г. Андрей получил от отца во владение Вышгород, но удалился на север, взяв с собой древнюю икону Богородицы, написанную, по преданию, евангелистом Лукой; образ считался чудотворным. Как гласит легенда, повозка в которой находилась реликвия, остановилась в нескольких верстах от Владимира, и там Андреем был основан Боголюбов. Здесь была возведена церковь Рождества Богородицы, разрушенная в начале XVIII в., а во Владимире был построен храм Успения Богородицы (1158—1160 гг.). Храм сохранился до наших дней. Как и лестничная башня, в которой был убит князь Андрей Юрьевич. (См.: Памятники литературы Древней Руси. XII век. М., 1980. С. 670.)
«Я Киев желал защищать и беречь,
Но не берендеев и торков.
Я нёс ему мир, а наткнулся на меч
Мстислава, коварного волка!...»
Берендеи и торки — степные народы, обитавшие у пограничных земель Киевского княжества, в княжеских междоусобицах нередко использовались как наёмники.
Здесь упоминается Мстислав, князь Смоленский (с 1175 г.) и новгородский (1178 г.). (Мстислав Храбрый) (ум. 1178 г.), сын старшего брата Андрея Боголюбского — Ростислава. Он, как и другие Ростиславичи, не был явным врагом Андрея, но и покорности не изъявлял. Мстислав — сын великого князя Киевского Ростислава Мстиславича. В 1161 г. послан отцом в Белгород, где и княжил. В 1167 г. вместе с другими князьями совершил удачный поход на половцев. Участвовал во взятии Киева (1169 г.) войсками Андрея Боголюбского. Вместе с братьями помог занять киевский стол своему дяде Владимиру Мстиславичу Дорогобужскому (1171 г.). В 1174 г. посадил на киевское княжение своего брата Рюрика, выдержав ранее 9—недельную осаду Вышгорода войсками, посланными на него Андреем. Став новгородским князем, совершил в 1178 г. большой поход на эстов. Умер и похоронен в Новгороде.
В 1172 г. умер Глеб, брат Андрея. Андрей Боголюбский посадил на киевский стол Романа Ростиславича. Однако скоро отношение кн. Андрея Юрьевича к Ростиславичам изменилось в худшую сторону, — он поверил, что они укрывали убийц Глеба. Ростиславичи отказались выдать обвинённых и заняли Киев. Андрей передал, чтобы они вышли из Киевской волости. Мстислав Ростиславич, обрив бороду и голову послу Михну, послал сказать Андрею:
«До сих пор мы любили тебя как отца, но если ты прислал с такими речами не как к князю, а как к подручному и простому человеку, то делай, что задумал, и Бог нас рассудит».
Андрей, получив такой ответ, стал готовить рать, и собралось до 50 тыс. человек. После безуспешной осады Вышгорода, при виде войска Ярослава Луцкого, пришедшего на помощь Мстиславу Храброму, войска Андрея Боголюбского отступили.
Спор Рюриковичей за Киев продолжался и после смерти Андрея Боголюбского. Древняя столица несколько раз переходила из рук в руки. (См.: Соловьёв С.М. Русская летопись для первоначального чтения.//Сергей Михайлович Соловьёв Чтения и рассказы по истории России. М., 1989. С. 114-116; Русский биографический словарь. Том II. Спб., 1900. С. 136; Богуславский В.В. Держава Рюриковичей. Славяне-Русь-Россия. Энциклопедический словарь в шести томах. Том первый. А — В. Тула, 1994. С. 101.)
«Мстислав и Васильк и не смели мечтать,
Что властвовать им разрешу я…»
В 1158 году ростовцы, суздальцы и владимирцы выбрали Андрея Юрьевича своим князем, чем нарушалось завещание Юрия Долгорукого, отказывавшего землю Суздальскую своим младшим детям. Четверых своих младших братьев — сыновей отца от второго брака, а также двух племянников — сыновей брата Ростислава — Андрей около 1161 г. удалил из Суздальской земли. Среди них был и восьмилетний Всеволод, будущий великий князь Владимиро-Суздальский. Вместе с матерью-гречанкой братья и племянники Андрея Боголюбского были радушно приняты при дворе византийского императора Мануила. (См.: Большая Российская энциклопедия. М., 2005. С. 733; Русский биографический словарь. Том II. Спб., 1900. С. 136.)
«У края бревенчатой гридни…».
Гридня — здесь помещение для воинов, не принадлежавших к старшим или боярам. (См.: Советская историческая энциклопедия. 4. М., 1963. С. 789.)
«Рядович Кузьмище…».
В XII в. к рядовичам принадлежали люди, находившиеся в зависимости от господина по «ряду», т.е. договору.
Кузьма-киевлянин или Кузьмище — возможно является не только действующим лицом, но даже автором «Повести об убиении Андрея Боголюбского». (См.: Советская историческая энциклопедия. 12. М., 1969. С. 432; Памятники литературы Древней Руси. XII век. М., 1980. С. 669.)
«В строительстве замка и в ратных трудах,
Когда осаждали Бряхимов».
Андрей Боголюбский совершал крестовые походы против волжских болгар, религией которых был ислам, захватывал их столицу Ибрагимов (Бряхимов).
«И что же? Видно, что жильём
То было человечьим…»
Автор допускает, что русичи могли находить следы своих предшественников — жителей местности, где в XII в. появилась Москва.
Современная историческая наука называет их племенами Дьяковской культуры. Древние финно—угорские племена, обитавшие в бассейне Верхней Волги, Оки и на Валдайской возвышенности во 2-й пол. I тысячелетия до н.э. и 1-й пол. I тысячелетия н.э. Предки известных по летописям мери, веси. Достоверных сведений о них очень мало.
Некоторые учёные приписывают часть этой культуры предкам славян. В ряде памятников Дьяковской культуры прослежены слои, свидетельствующие о продолжении её существования вплоть до летописного времени. Названа по городищу у с. Дьяково под Москвой, исследованному Д.Я. Самоквасовым и в 1889—1890 гг. В.И. Сизовым.
Характерная форма поселений — небольшие городища, расположенные по берегам рек на труднодоступных местах и укреплённые валами и рвами. С первых веков н.э. наряду с городищами возникают открытые поселения — селища. Жилищами служили прямоугольные (иногда круглые) полуземлянки и наземные постройки. Население занималось скотоводством, мотыжным земледелием, охотой и рыболовством. С начала I тысячелетия н.э. развивается обработка металлов. Изготовлялись железные серпы, топоры, стрелы, бронзовые украшения. Много орудий труда и украшений из кости. Глиняные грузики «дьякова типа». В слоях до 2-го века н.э. керамика, украшенная сетчатым — «текстильным» орнаментом. По-видимому, каждое городище Дьяковской культуры представляло поселение большой патриархальной семьи. Группа соседствующих поселений составляла селения одного родового коллектива. Погребения Дьяковской культуры не найдены. (См.: Советская историческая энциклопедия. 5. М., 1964. С. 426.)
«И катятся головы с тиунских плеч,
И мечник бежит из посада».
Тиуны (XI—XII вв.) — привилегированные княжеские слуги, жизнь которых ограждалась двойной вирой. Участвовали в управлении княжескими хозяйствами, в волостях, городах. Они не всегда были свободными.
Мечник — дворцовый чин в Древней Руси. Главная обязанность — судебная. Участвовал в процессе судопроизводства, за плату. Известно о случаях, когда князья наделяли своих мечников правами послов. (См.: Советская историческая энциклопедия. 14. М., 1973. С. 241, 242.)
Взвоз — здесь дорога к возвышенному месту.
Паполома — здесь погребальное покрывало.
«К Серебряным вратам ступайте!..».
Белокаменные ворота в восточной части крепостной стены города Владимира.
«В железной броне едет Всеволод-князь
С дружиной к Владимиру-граду!».
Всеволод (в крещении Дмитрий) Юрьевич (Георгиевич) Большое Гнездо (1154 — 15.04. 1212 гг.) — великий князь Владимиро-Суздальский. Сын великого Киевского князя Юрия Владимировича Долгорукого и “грекыни” — византийской принцессы. На несколько лет был выслан сводным братом Андреем из Руси в пределы Византии. В 60—70-е гг. XII в. владел Городцом Остерским, в 1174 г. недолго правил в Киеве, в 1175 г. — князь Ростовский (по другим данным владел Переяславлем-Залесским). После смерти старшего брата Михаила Юрьевича стал в 1176 г. Великим князем Владимиро-Суздальским. Диктовал свою волю Новгороду Великому, Смоленску, Рязани, Галичу, Киеву. Самый могущественный из современных ему русских князей. (См.: История России в лицах с древности до наших дней. Биографический словарь. М., 1997. С. 42, 43.)
«Пускай не кичится заносчивый Глеб,
Погоним его до Рязани…».
Глеб Ростиславич, сын Ростислава Ярославича — князь Рязанский. В 1145 г. послан был отцом из Мурома на княжение в Рязань. Но в 1146 . сыновья Юрия Долгорукого выгнали из Рязани Ростислава и сына его как союзников южных князей и как врагов Юрия. В 1174 г., по смерти Андрея Боголюбского, желая ослабить давление великого князя Владимирского на Рязанское княжество, Глеб успешно провёл на владимирском вече, при поддержке ростовско-суздальских бояр, избрание в преемники Андрею племянников его Глеба, Ярополка и Мстислава, детей Ростислава Юрьевича. Вскоре на великокняжеский Владимирский стол был призван Михаил Юрьевич, дядя Ростиславичей, который, вокняжившись, выступил в поход на Глеба. Последний поспешил смириться. Преемнику Михаила — Всеволоду Юрьевичу — пришлось воевать с Глебом, который был пленён вместе с сыновьями Романом и Мстиславом. Народ требовал казни пленных, заключённых Всеволодом в темницу. За Глеба вступался его зять Мстислав Ростиславич Храбрый, предпринял попытку склонить Святослава Черниговского к участию в освобождении пленника. Глебу Ростиславичу предложили свободу, при условии, если удалится в Южную Русь. Он отказался и через несколько дней умер в тюрьме. (См.: Русский биографический словарь в двадцати томах. Том 5. М., 1999. С. 199.)
Взять город изъездом — конная дружина врывалась в город через ворота, которые не успевали закрыть, или через проломы в стене… .
_________________________________
