Не у всех детство — беззаботное время. К сожалению, есть те, кто всё своё детство проводит на больничной койке. Каждый день они сталкиваются с тем, чего мы больше всего боимся, но не отступают и продолжают бороться за жизнь снова и снова.
Мы пообщались с бывшей медсестрой детского онкоцентра и узнали, что чувствуют дети, сражаясь с одной из самых опасных болезней.
Почему именно в детский онкоцентр
Это банальная история. Я пять лет училась на старшую медсестру, после учебы мне нужно было куда-то устроиться. Решила пойти в онкоцентр, так как больница была близко расположена к моему дому. Вдобавок, я знала, что там график 5/2, а я мечтала о таком, не хотела ночные дежурства и всё такое. Я никогда не думала работать с детьми. И нет, это не потому, что я их не люблю — наоборот. Просто со взрослыми я боюсь работать. Всё-таки с детьми проще.
Прихожу в отдел кадров, а мне говорят: «У нас есть два отделения: радиология и детский онкоцентр. Выбирай». Я сразу развернулась и ушла. Радиология — сразу нет. Облучаться в юном возрасте я не хочу. Села в маршрутку и думаю про детский онкоцентр: «Я же детей люблю, умею с ними контактировать, почему бы и не попробовать? Может, там я окажусь полезнее». И на следующий день поехала устраиваться в детское отделение.
Как справлялась с моральной нагрузкой
Мне было очень тяжело. Я постоянно страдала, но никогда не показывала это детям. Сюда нельзя приходить со слезами. Я была поражена тем, насколько они терпеливые, как много всего переносят и при этом умудряются оставаться позитивными. Они очень сильные и храбрые. Я не видела реакцию взрослого на диагноз, но уверена, что она сильно отличается от реакции ребёнка. Всё таки маленькие дети не так эмоционально реагируют — они просто не осознают. Остро реагировать могут подростки, но сначала они тоже не понимают всю серьезность ситуации.
«После первого же дня, я вернулась домой, заревела и сказала, что больше никогда в своей жизни не буду там работать»
Не могу сказать, что как-то справлялась с моральной нагрузкой. Просто пережила её. Каждый раз, приходя домой, я говорила, что больше не могу. И уволилась только потому, что мне было морально тяжело. Слишком. Сейчас я очень хочу вернуться, но не как медсестра, а как психолог. Медсестрой мне не давали общаться с ребятами столько, сколько я хотела бы. Конечно, были дети, которые не желали разговаривать, но я всё время пыталась их растормошить. Я настолько привязалась к детям, что до сих пор общаюсь почти со всеми и очень сильно переживаю за каждого.
Жизнь детского онкоцентра
Есть благотворительный фонд, всячески помогающий нашему отделению. Если кому-то из детей потребуются дорогостоящее лекарство или лечение — волонтеры собирают деньги. На сайте для этого публикуют историю болезни ребёнка и подтверждающие документы. Я знаю, что они принимают любую помощь. Они постоянно организовывают какие-либо игры, конкурсы и выезды для детей с родителями. Но сейчас из-за пандемии ситуация изменилась, конечно.
Есть «Добрый автобус», который собирает средства личной гигиены, игрушки, лекарства и передаёт родителям детей. Присоединиться к волонтерам может каждый: нужно заполнить анкету и приехать на собрание. Я хотела участвовать, но из-за работы не могу присутствовать в то время, в которое они обычно бывают в онкологии. Всё таки студенту стать волонтером проще, чем рабочему.
У нас бывают куча всяких интересных мероприятий: спектакли, концерты, мастер-классы, приглашают аниматоров. Чтобы в детском отделении прошло две недели без праздников — не было никогда. Обычно ребятам дарят книги, рукоделие, канцтовары, игрушки, но это если приходят с благотворительного фонда. Многие ребята находятся в больнице очень долго, обычно около года, и чтобы дети не отставали от школьной программы приходят учителя из разных школ.
В больнице есть доска с благодарственными письмами. Её сделали для того, чтобы пациенты могли оставлять свои записки любому медперсоналу. Письма вешают на эту доску. Каждый может подойти и прочитать. Мы с моей напарницей тоже получали записку от детей. Там было написано: «Спасибо за вашу чуткость и мудрость». Это очень воодушевляет.
Работа в детском онкоцентре
Работа сама по себе сложная. Мне приходилось работать в перевязке, и для меня это было тяжело. Вдобавок, складывалась такая ситуация, что девочки в перевязочной уже всё на лету схватывают — они знают, как помочь, куда побежать, что принести, а я долго адаптировалась. Во-первых, нужно быть то в одном месте, то быстрее бежать во второе, то не успеешь оглянуться, как уже надо быть в третьем. Но в плане детей я адаптировалась сразу же. Даже в отпуске не могла нормально сидеть, потому что скучала по ним. Когда кого-то выписывали, я всегда ругала себя за то, что мне грустно. С одной стороны у меня слезы радости, а с другой: «Я не хочу, чтобы ты уходил». Всё таки, когда ты видишь их каждый день по восемь часов, то очень тяжело расставаться. Но они ощущают другое. Им не грустно. Они все хотят домой.
Чтобы работать в таком месте нужно быть очень хорошим психологом. Как я заметила, у таких детей состояние спутанное. Они закрываются в себе, впадают в депрессию, апатию. Я не любила такое, и когда это видела, то приходила в палату и пыталась поднять настроение. Они все нуждаются в огромной поддержке. Поэтому нужны чувственные люди, которые смогут наладить контакт, успокоить и поддержать. Хоть некоторые и считают, что ты не должен реагировать на их боль, но а я считаю — наоборот. Нужно быть очень тёплым человеком, который сможет ощутить и понять их, а не отнестись как-то прохладно.
Дети онкоцентра
В онкоцентре все дети лежат вместе со своими родителями. Были ситуации, когда ребенок постарше находился один, но не было ни дня, чтобы его не навещали. А вот во время химиотерапии родители обязательно должны находится с ребенком круглосуточно. Это даже не обсуждается. После химии детям очень тяжело — им нужно обеспечить постоянный уход. Был случай, когда к нам попала совсем маленькая девочка без родителей. Я не знаю, что с ними случилось, но она лежала одна. Чтобы не оставлять её одну — медсёстры брали дополнительные ночные дежурства.
Когда родителям сообщали диагноз у родителей случалась истерика. Но это всё происходит отдельно от ребенка. Так, чтобы он не видел. Каждый родитель надеется услышать: «Успокойтесь, у вас ничего нет», но диагноз подтверждали и родители моментально менялись на глазах. Видно, что они в шоке, не знают, как быть и что сказать ребёнку. Бывает даже, что родителям, после того, как узнают о диагнозе, требуется психологическая помощь.
«Иногда врачи предугадывают скорую смерть ребёнка»
Врачи по особенному переживают смерть. Они ведь как никто другой, стараются найти любые способы, чтобы вылечить ребёнка. В плане меня, я все это переживала болезненно. Я не к каждому ребенку привязывалась, но мне было жалко всех. Это как-то ошарашивает и заставляет задуматься над многими вещами. А когда умирает ребенок, который вообще шёл на поправку, то это всегда очень болезненно воспринимается.
Я видела, как подросткам 14-17 лет тяжело — им не с кем было поговорить. Они даже со мной не общались. Я не психолог, и не могла подробно разобрать ситуацию с ними, иногда даже не находила слов, чтобы что-то сказать. Я думаю, что именно подростки больше всего нуждаются в поддержке. Все таки маленькие не осознают, что происходит, а они сформировавшаяся личность, им тяжелее всего это пережить. Многие считают, что подросткам сложнее открыться, чем более маленьким. Но у меня получилось. Я общаюсь со многими . Мне очень приятно, что я уже хоть и не работаю, они всё равно не забывают и пишут мне.
Лана Барса