Лето было тяжёлым, и было много непониманий между нами. В Москве стоял дым от лесных пожаров, и мы поехали домой в Новгород на две недели.
Сидели на берегу озера Ильмень, куда приехали, чтобы как-то справиться с жарой, но озеро высохло. Идёшь-идёшь метров 500, а воды всё по щиколотку. Так и не удалось искупаться. Мы сидели на коряге, когда приехал какой-то пацан на велике. Он долго-долго нарезал круги по воде в нескольких метрах от берега. Это нагнало на меня такую тоску. Это медленное кружение по мелкой воде. Но я знал, что дело всё в другом. Жена стояла в дешёвеньком зелёном купальнике, что мы купили на рынке с утра, я смотрел, и мне было жаль её. И это мне не нравилось. Я всегда восхищался ею, обожал её и вдруг понял, что этого больше нет, и мне стало её жалко.
Самое грустное — это то, что она ничего не заметила. Она, как прежде, была весёлой, непосредственной, льнула ко мне и постоянно прикасалась. Это было нашей взаимной потребностью все три года. Но вот сейчас я почувствовал, что мне душно от её постоянных ласк. Душно от её бесконечной, слишком энергичной речи, в которой она постоянно перескакивала с одного на другое. И говорила она порой такие глупости, такую пошлость! Как я не замечал этого раньше?
Внешне ничего не изменилось в наших отношениях. Но я почувствовал себя страшно одиноким — страшно. Мне было тесно с ней в одном мире, но при этом было ужасно одиноко, не хотелось жить и хотелось снова вмазаться. Бороться с этим я не мог. Раньше её присутствие всегда спасало, теперь я был с ней, но один. Наедине с невыносимой мыслью о том, что я не знаю, как жить дальше.
Я занял денег у нашего общего знакомого и купил себе гашиш.
Мы вернулись в Москву. И здесь всё пошло ещё хуже. Я не работал две недели, у меня не было денег, и вдруг ребята, у которых я снимал койко-место последние полгода, сообщили, что расселяют общагу, потому что один из них женится и комната нужна ему с женой. Это была очень неприятная новость. С ребятами мы хорошо общались, и они закрывали глаза на мой долг за жильё. И вообще, место хорошее, рядом с метро ВДНХ.
Мне нужно было съехать через два дня.
Жена жила в студенческом общежитии. Она расстроилась, но у неё были отложены какие-то деньги. Она сказала, что мне просто нужно найти другую общагу в этом районе. Потом позвонила сама и сказала, что нашла в интернете объявление о сдаче комнаты у метро ВДНХ на улице Космонавтов за 6000 рублей. Я заехал к ней на работу, взял деньги и поехал смотреть комнату. Там мне всё понравилось, и я сразу заплатил за неё и поехал собирать вещи. Когда я вернулся через пару часов, в квартире толпился народ, все слонялись туда-сюда. Хозяина, которому я отдал деньги, нигде не было видно, телефон его не отвечал. На моей кровати валялся какой-то перец. Я спросил, в чём дело, но со мной никто не разговаривал, все делали вид, что меня нет. Я позвонил жене и сказал, что меня, похоже, развели.
Она поплакала, как обычно, но быстро успокоилась и сказала: «Что-нибудь придумаю». Мне было тошно от того, что я просил её о помощи, хотя желал расстаться с ней.
Ночевать мне было негде. Я залез по балконам в её общагу. У меня от переживаний поднялась температура, и жена легла на полу, уступив мне кровать. Её соседка отдыхала на каникулах. Стояла жара. Она протирала мокрым полотенцем мои лоб, руки, ноги, а я думал только о том, какая же я сволочь.
На следующий день она пошла к директрисе общежития с заявлением, чтобы мне как её мужу дали место в общаге. Ей сказали, что так можно. Я понимал, что должен остановить её, потому что не хочу жить с ней, но не мог решиться: я всё-таки думал, что это отчуждение пройдёт, что это всё из-за жары и всех этих проблем, что свалились на нас за последние месяцы. Директриса общежития сказала жене, что я должен сам обратиться с просьбой о предоставлении мне места через своего начальника — руководителя тон-студии в институте, где я работал шумовиком. Я не хотел делать этого, потому что не желал жить с ней. Но жить мне было негде, моей зарплаты даже со всеми шабашками не хватало на оплату жилья. Я тратил две трети заработанного на таблетки, траву или гашиш. И я уже много был должен.
Я лежал с температурой в её комнате, как последнее ничтожество, она поила меня чаем, кормила с ложки, а я раздражался на неё. Она даже открыла дверь в коридор, чтобы было прохладнее. Так и спала на полу с открытой дверью. Мне даже не стало её жаль.
Она добилась своего, как всегда добивалась, не думая, нужно ли делать то, что она делает. У неё была какая-то непобедимая упёртость. Любой своей цели она достигала. Но откуда она брала эти цели? Из каких глубин подсознания?
Я всё-таки пошёл с заявлением к начальнику, и нам дали отдельную комнату в студенческом общежитии.
Она даже все вещи переносила сама с десятого на пятый этаж. Я не хотел идти домой и просидел в тон-студии до 23:00. В тот вечер писа́лись молоденькие девчонки из колледжа при институте. У одной из них были зелёные глаза.
Я пришёл домой. В комнате не было никакой мебели. Нам выдали только постельное и матрац. На нём мы притулились на полу под окном. Я сделал вид, что уснул. А она всё что-то говорила.
— Представляешь, столько раз это зеркало с нами переезжало и вдруг просто так взяло и разбилось? Я просто открыла дверь, и в этот момент сильный порыв ветра, и зеркало упало с тумбочки.
Я подрабатывал грузчиком на переездах, там каждый день кто-то выбрасывал хорошие вещи и мебель. На следующий день я привёз кровать. Жена была недовольна. Всё ей не то. Просила меня оставить кровать на помойке. Хорошо, что я её не послушал. Отличная кровать оказалась. Я её почистил, от всякой живности обработал на балконе и оставил на ночь проветриваться. Хоть бы одно слово благодарности. Нос сморщила.
На следующий день она залезла в мой vk и прочитала переписку с человеком, который дал мне гашиш в долг. Стала выяснять, что да как. Стояла, такая умная и идеальная, передо мной, таким ничтожеством. Я ушёл. «Она меня просто не уважает», — думал я.
Пошёл покурить на лестнице и вдруг увидел зеленоглазую. Она меня узнала. Звали её Катя. Она жила этажом выше. Сказала номер комнаты и пригласила в гости. Я видел, что она меня хочет. Так просто. Жена всё время что-то планирует, воюет с кем-то или чем-то, хочет, чтобы я был другим, не мной, каким-то ею воображаемым прекрасным мужчиной. А я, видимо, не он, не тот, кого она хочет. Она смотрит на меня, как на задачу, которую нужно решить. И вдруг на лестничной площадке кто-то смотрит на меня, как на мужчину. Такими сочно-зелёными глазами.
Я понял, что пойду, и сразу стало стыдно перед женой, и злость на неё прошла. Я вышел на улицу и долго бродил по району. Нужно как-то попытаться всё исправить. Я ведь всё равно люблю её, просто у нас кризис, просто я немного устал, и она устала. Нужно подождать. Что-то случится, и всё встанет на свои места.
В выходные мы обещали соседям по блоку, тоже молодой паре, новоселье. Я уже замутил стол, стулья. Мы с женой купили закуски и вино. Она не хотела никакого новоселья, а я был рад возможности напиться официально.
Мы немного пообщались с ребятами: кто как познакомился, как поженились. Всё было очень культурно, пока мы все не напились и не полезли на крышу с гитарой. Я орал песни, ребята танцевали, а жена стояла в стороне и опасливо озиралась. Ей было не по себе, а ребятам было весело со мной. Так всегда: ей не весело со мной, она не хочет слышать, как я играю, как я пою, она отмахивается от всех моих идей. Она считает себя умнее всех. А ещё она злая — очень злая. Как я этого раньше не замечал? Думал, что она такая яркая, артистичная, живая. Она слишком живая, её слишком уж много, она душит.
Мне стало плохо, и меня вырвало прямо с крыши.
Утром жена была грустная.
— Как хорошо, что это новоселье, наконец, прошло, как я устала от них.
А я пересёкся с ребятами на кухне, и мы замутили продолжение праздника. Жена сидела как сыч в комнате и даже в туалет не выходила, чтобы её не позвали тусить, но её никто и не собирался звать. Я напился. Орал песни. Знал, что она сидит одна там, за стенкой, и слышит, и орал ещё громче. Это меня хотят, а тебя нет. Тебя никто не хочет. Хоть ты и самая умная, и зарабатываешь много.
Потом она стучалась в дверь, но ей не открыли. Потом я разбил вазу. И уснул на полу в кухне нашего блока. Возле холодильника, который я привёз с заказов. Она подняла меня и притащила на кровать, долго раздевала, я вдруг заплакал. Я просто ревел. Наверное, впервые с детства. Она испугалась. Гладила меня по голове. Вытирала слёзы. Поила меня водой. Пыталась кормить. А я всё рыдал.
— Они обидели тебя? Я сразу почувствовала, что люди они говно, не повезло нам с соседями, но ничего, ты знаешь, ты ведь не обязан с ними общаться, они не стоят твоего мизинца, они никто, их нет!
И всё в таком духе. А мне нравилось с ними. И я хотел с ними общаться, и я не хотел этой жалости, этого превосходства. Я так устал от этого её милосердного превосходства.
Наутро она предложила мне пойти в храм. Я вообще не знал, что делать, и согласился. Мы приехали на Якиманку. Зашли в храм, в это время священник проходил с кадилом как раз мимо входа и махнул на нас. Я хотел доброго знака, и я счёл это добрым знаком. Я подумал, Бог нам поможет, всё наладится.
Вечером я вышел покурить на лестницу и поднялся на шестой этаж. Я постучал к Кате. Она была дома.
Катя была лёгкой, весёлой, любила кефир и водку с лимоном. Она звонила мне с утра. Звонок телефона будил жену. Я выбегал в коридор, возвращался, говорил жене, что меня срочно вызвали на шабашку, и поднимался на шестой. Я старался приходить домой как можно позже. Видел её недоумение и растерянность, врал, что сейчас сложный период на студии, нужно очень много озвучивать, потому работаем до ночи. А иногда я вообще не приходил домой ночевать, отключал телефон, чтобы она не звонила и не мешала мне.
— Что с тобой?
— Я запутался. Но я всё решу, нужно подождать.
— Но что же мне делать? Я здесь одна, я сижу и жду тебя.
— Прекрати ты, я же сказал: я ничего сейчас не могу изменить, нужно ждать.
Однажды она в меня вцепилась. Я хотел уйти — она не пускала. Я сказал «покурить», но она уже поняла, что я могу уйти покурить на сутки. Она вдруг поцеловала меня. Она не целовала меня так уже, кажется, год. Как мужчину. Всё чмок да чмок. Мне надо было уйти, и мы переспали.
Я видел, что ей хорошо. Так, как не было и в первые месяцы нашей любви, когда мир заканчивался друг на друге, то есть начинался с нас. Вот как! Сейчас ей нравится больше.
Потом я ей сказал, что всё равно уйду. Встал и засобирался. Сидела, как собака побитая. И мне было мерзко, и очень хотелось уйти, чтоб не видеть её.
Какой она была раньше! Как ветер, вода, земля, воздух, огонь. Вот это всё была она. Это я сделал её такой скучной?
Всё сыпалось, катилось в ад, а я не мог это остановить. Я хотел, чтобы это всё закончилось, чтобы наступил полный крах и этот кошмар закончился. Пусть даже чем-то ужасным для меня.
Там, на шестом, мне были всегда рады, ничего не спрашивали — где я, с кем я, когда я приду — там на меня смотрели игриво и живо, без боли и тоски. Туда мне хотелось. Там можно было выдавливать сок из лимона в стакан водки и пить без закуски. Там всегда было весело. Почему нельзя вот так жить? Зачем нужно постоянно следить за мной и контролировать меня: пил я, не пил, проверять мою переписку? Случайно она зашла в мой vk, ну конечно!
Там, на шестом, у всех были новые имена.
— Как мы будем тебя звать?
— Зовите меня Джеф.
Там был другой я — настоящий. Это жене мне приходилось каждый день врать, что потерял деньги, что менты отобрали в метро, что зарплату задержали. Это с ней мне нужно было притворяться то грустным, чтобы она пожалела и не орала, что я пришёл под кайфом, то весёлым, чтобы отвлечь её внимание, чтобы она не замечала, как меня ломает. На шестом я мог всегда быть самим собой.
Однажды нас с Катей застала главная по этажу. Оказалось, что Кате нет восемнадцати лет. Главная сразу сообщила всем. Директрисе общежития, ректору, моему начальнику. Мне велели съехать из общежития за два дня. Я только попросил не трогать жену, не говорить ей ничего. Никто и не собирался.
Я сказал жене, что меня застали с пивом в комнате у малолеток и выселили.
— И что будет дальше?
— Ничего. Я уже договорился пожить некоторое время в студии. А там видно будет.
Она помогла мне собрать вещи, и я вышел из общежития с сумкой в руке — свободный. Мне запретили появляться в общежитии.
Я расположился в реквизитной в студии и приготовился жить свободной и счастливой жизнью. Наконец-то мне не нужно прятаться от жены, врать ей и терпеть её присутствие.
Мы с Катей раз встретились в студии, и особо говорить было не о чем. Она смотрела мимо меня, и я понял, что она вообще-то не в моём вкусе. Чего меня на неё потянуло? Стало обидно. Свободен, а что делать с этой свободой? Я лежал по ночам один в реквизитной на матраце и не чувствовал свободы, которую раньше так ждал. Потому что всё сделал не по-людски. Нужно было сказать жене, что я хочу расстаться — ещё летом на берегу озера Ильмень. Теперь получается, что я просто мудак.
Я вспоминал, как жена моя болела и я сидел возле неё ночью, пока она спала, чтобы быть готовым помочь ей, если начнётся приступ боли. Как я однажды принял налоксон, чтобы не принимать «колёса», и чуть не умер, а она ночью приехала к общаге, где я жил, и сидела в подъезде, потому что общага была забита пацанами. Она сидела там просто, чтобы быть рядом, пока мне плохо. Как она вернулась на работу после унизительного и подлого увольнения, чтобы заработать на комнату на Бабушкинской. Как устраивали там танцы под группу «Мираж». Как мы ходили вместе «официантить» на бранчи в Академии наук. И я целовал её за каждым углом каждую свободную минуту. Она совсем не злая, просто энергичная и предприимчивая.
Как жаль, что это всё ушло, что мы потеряли друг друга.
Жена узнала, почему на самом деле меня выгнали из общаги. Ей всё-таки рассказали, «приукрасив» всё. Слухи ползли.
Она мне ничего не сказала, только Катя позвонила:
— Твоя жена приходила и спрашивала, правда ли, что мы… Я сказала: «Конечно, нет!». А она мне угрожала! Скажи ей, чтобы отстала!
Но мне жена ничего не сказала. Только принесла мне в студию поесть. И купила тёплые носки: наступила зима.
— У тебя ботинки зимние совсем старые, Саш. Как же ты будешь? — сказала она грустно.
Нам нужно как-то пережить это. Нам нужно как-то пережить это. А иначе зачем вообще жить?
Лужа на асфальте под окном напоминает о тебе. Капли дождя на кусте у подъезда напоминают о тебе. Гудок поезда. Велосипед на балконе пятиэтажки. Жёлтый свет в чужом окне. Пустая улица Космонавтов. Тропинка. Мост через железную дорогу. Неровная походка. Уголки губ. Гроза. Жара. Стрижи. Мама. Слова. Эх. Кукушка в тишине. Яблоки в траве. Ледяная вода. Звук моторной лодки. Запах моря. Загар. Холодный пот. Тиканье часов. Новогодняя мишура на ёлке. Картонные человечки. Сочные яблоки. Чай с лимоном и мятой. Скользкая брусчатка. Полка с книгами. Сорокоуст. Ветер. Хлеб. Стол. Напоминает о тебе…
Рассказ — финалист конкурса рок-прозы «Гроза».
Редактор Алёна Купчинская
Другая современная литература: chtivo.spb.ru