Вениамин захлебнулся, чихнул, закашлялся, вскочил, увидел Ангелину и попытался тут же снова грохнуться в обморок, но этого не допустил Андрюша: — Стой! Сначала объяснись! — Это она… — промолвил Вениамин. — Я так и знал. — Кто она? — Портрет, — сказал Веня. — Я не зря надеялся. После этого падать в обморок было уже не нужно, да и неудобно. Веня смертельно смутился, оттолкнул заботливые руки Эллы, резко поднялся и, пошатываясь, отошел к окну. — Все ясно, — сказал Андрюша смущенной Ангелине. — Наш ученый сегодня побывал у ваших кружевниц и увидел там женский портрет. Он влюбился в него с первого взгляда. И тут ты входишь… — Это ваш портрет, — сказал Вениамин, не оборачиваясь. — Это вы. — А если это был портрет императрицы Елизаветы Петровны? — спросил Андрюша. — Понимаешь, с кем ты теперь имеешь дело? — Мне все равно, — глухо сказал Вениамин, глядя в окно. — Я потрясен. Я не знаю, что мне теперь делать. — Сходить к колодцу, — сказал Андрюша. — Чай будем пить. — Не надо, — сказал голос от двери. — Чай погодит. В дверях стоял вошедший незамеченным шофер Василий, который держал в кулаке два билета в кино. — Добрый вечер, — сказала Элла Степановна. — Как приятно, что вы нас навестили. Василий даже не взглянул на нее. — Ты в кино идешь или не идешь? — спросил он сурово Ангелину. И сам ответил: — Не идешь. — Если ты ревнуешь, — сказал Коля, — то зря. Веня в портрет влюбился. — Камуфляж, — сказал Василий. — Ты мне мозги не пудри. — Клянусь вам! — резко обернулся от окна Вениамин. — Клянусь, что я не видел Ангелину раньше. И мое отношение к ней вторично! — Почему вторично? — удивилась Ангелина. — А вы садитесь, посидите с нами, — сказала Элла. — Хотите, кто[1]нибудь из нас в кино с вами пойдет? — Чего? — Василий только сейчас вспомнил про билеты. Он разжал кулак.