— Великолепно, замечательно, — обрадовался Эдуард. — Лучше,
намного лучше.
— Еще сорок ручьев, — сообщил Андрюша, перематывая пленку, — и
можно выпускать в свет.
Когда поехали дальше, Василий, который раньше упрямо молчал и
даже не глядел на Эллу Степановну, вдруг обернулся к ней и сказал:
— Он не просто майор, а секунд-майор.
— Вы о ком? — спросила Элла.
— О Полуехтове, о ком же еще? У нас полдеревни Полуехтовы.
— А давно он жил?
— До революции.
— У вас сохранились старожилы? — спросила Элла, которая любила
работать со старожилами.
— Есть один, который помнит, — сказал Василий. — Только не станет
он с вами говорить.
— Переубедим, — возразила Элла Степановна. — У меня достаточный
опыт. Как его зовут?
— Григорием.
— А фамилия?
— Не знаю. Не говорил он мне своей фамилии.
И хоть Василий не улыбался, смотрел вперед, в голосе его Элла
Степановна интуитивно почувствовала издевку, замкнулась и прекратила
расспросы.
Машина выехала на каменное покрытие. Торцы были уложены
полукружиями, ровно, словно на площади немецкого города. Грузовик
сразу прибавил скорость, покатил веселее.
Андрюша вытянул вперед голову и сказал:
— Одна тайна набегает на другую. Кто мог ожидать?
— А что там? — спросил из угла кузова Вениамин.
— Торцовая мостовая. Это тоже майор-помещик баловался?
— В этих местах помещики не жили, — сообщил Вениамин. —
Слабое развитие сельского хозяйства.
Солнце скрылось за синим длинным облаком. Встречный ветер стал
зыбким, резким, словно впереди открыли дверь в холодильник. Грузовик
дребезжал, ревел, одолевая подъемы.