Ну и наваляли Гордееву в письменном виде, вместо того паренька
с нехорошей ухмылкой. Встретишь такого один на один, не
обрадуешься.
Жалобу накатали грамотную, с прологом и эпилогом: как
руководитель самовольно изменил время привала и прота-
щил группу по жаре больше двадцати километров; как их
шестерых на озере оставили, а дорогу толком не объясни-
ли, у девчонок сил уже не было идти, а ребята не смогли их
бросить; как вместо двадцати пяти объявленных километров
они из-за Гордеева прошли тридцать семь, и их чуть не уби-
ли местные...
«Сочинение на свободную тему, – сказал Гордеев. – Во-
первых, мы по тенёчку шли, не по жаре. Во-вторых, привал
они сами попросили на озёра перенести. В третьих, сил у
девчонок не осталось, потому что пивом обхлебались, баноч-
ным, да на жаре. В озере остудили и пили. Идиоты. От озера
до станции три километра, и ни минутой больше. И если эти
придурки в другую сторону пошли, это их проблемы. Могли
бы спросить, где станция.
В пятых, тридцать семь кэмэ они бы не прошли, пусть не
брешут.
– Я всё объяснил, ничего не забыл? – осведомился Горде-
ев, оглядев собравшихся с видом победителя.
– Вы забыли в-четвёртых. В пятых сказали, а в четвёр-
тых забыли, – напомнил кто-то из двадцати семи руководи-
телей ПВД (походов выходного дня), явившихся на собрание
и ставших свидетелями гордеевского позора.
За четвёртую жалобу, написанную вдогонку первым трём,
якобы он на кого-то наорал (Гордеев не помнил, на кого. На-
орал, значит, так надо было) его снова пригласили в админи-
страцию Клуба. На это раз обошлось без собрания, ему про-
сто сказали, что в таких руководителях Клуб не нуждается,
Гордеев швырнул на стол партбилет, то бишь удостоверение
руководителя, сорвал со штормовки значок Клуба, хотел и
штормовку швырнуть но в последний момент передумал:
он за неё заплатил, экипировку руководителям продавали по
складской цене. Штормовку и рюкзак он не отдаст.
Их с него и не требовали. Не попрощались даже по-люд-
ски, покивали молча, и Гордеев им покивал. И всё.
По дороге домой купил бутылку виски и выпил вдвоём с
хозяйкой, как он называл Антонину Сидоровну, после чего
закручинился, по выражению той же Сидоровны.
– Ничего. Перемелется, мука будет, – успокаивала его хо-
зяйка, которой он рассказал обо всём, не щадя себя и изла-
гая события объективно.
– А чего ты хочешь? Чтобы благодарности тебе писали?
Несёшься как угорелый, поесть людям не дал...
– Так они же сами просили привал перенести, сами! И на
меня же жалуются. Не могу же я два привала устраивать.
– А чего ж, можно и два. Погода-то тёплая. И ходили бы
помедленней, на пожар вы, что ли, бежите? Отдыхали бы по-
чаще...– гнула своё Сидоровна.
– Ага-ага, помедленней, – взъелся Гордеев. – И придут
ко мне сто человек, «отдыхать». Знаю я такие группы, и как
там отдыхают, знаю. Водку пьют и в волейбол играют. Это у
них поход называется. Оздоровительный. И жалоб никто не
пишет, всем нравится.
Сидоровна вздыхала. Соглашалась. И заходила с другого
боку:
– Ну а орал-то зачем? На женщину, не на мужика. Какое
ж ты право имел...
– А имел! Люди обедать сели, она аппетит портить взя-
лась, вы, говорит, себя убиваете, смерть свою приближаете.
Говорит, консервы яд, и сахар яд, и хлеб, и соль, и салаты
ваши со сметаной яд, потому что в сметане антибиотики, ко-
ров антибиотиками кормят, а вы едите. И на голову встала.