Георгий Гордеев, новоиспечённый инструктор секции по-
ходов выходного дня Московского городского туристского
клуба, лежал с компрессом на лбу и тихо стонал от бессилия.
Он всю жизнь проработал на железной дороге, с людьми, ру-
ководил коллективом в несколько сот мужиков, но справить-
ся с квартирной хозяйкой не мог.
– Не стони, всё равно не пущу. Какой тебе поход, ты ж
горишь весь, и горлом сипишь, и температура под сорок. Не
пущу!
Гордеев покосился в угол, где стоял собранный с вечера
рюкзак – новенький, выданный Клубом, с эмблемой Москов-
ской Федерации спортивного туризма: голубой земной шар,
белая палатка и герб города Москвы – Георгий Победоносец,
копьём убивающий змея. В отличие от своего тёзки, Геор-
гий Гордеев чувствовал себя тем самым змеем, корчившим-
ся под копьём.
– Пустишь. Забыла, какое сегодня число? Так я тебе на-
помню. Сегодня девятнадцатое августа, меня туристы ждут,
поход объявлен, народ соберётся... а меня нет!
– Ждут, подождут. Ничего с ими не сделатца, а ты за-
гнёшься, в лесу-то ентом, и туристы твои на станцию тебя
поволокут, вот радость-то им будет, начальника дороги на
своём горбу на этую самую дорогу ташшить... Болеешь, дак
лежи. Счас горчичников налеплю тебе.
Георгий проболтался хозяйке, что в прошлом был заме-
стителем начальника Ярославского региона Северной желез-
ной дороги, и теперь пожалел об этом. Сам виноват, не тре-
пись, сказал себе Гордеев. Карьера начальника закончилась
«условно-досрочно» с выходом на пенсию, карьера руково-
дителя походов грозила закончиться не начавшись.
Губ коснулось что-то холодное, гладко-приятное. Круж-
ка! Как же хочется пить!
– Нако-ся, хлебни, смородиновый взвар от любой немо-
чи помогает. Попей. Я остудила, холодненького-то хотишь
небось?
От кисленького морса стало немного легче, хотя ком-
ната кружилась и куда-то плыла, тонула в зыбком тумане.
Сквозь туманную завесу доносился ласковый говорок Ан-
тонины Сидоровны, от которого тоже становилось легче. О
Гордееве никто так не заботился, даже жена, когда она у него
была. Жена, музыкантша, пианистка, сердилась, когда он на-
зывал её музыкантшей, стеснялась его «железнодорожной»
должности и не любила его работу, его дорогу. Презирала,
наверное. А Сидоровна, которой он платил за постой и за
харчи, навеличивала его по отчеству и втихомолку гордилась
– постоялец большой начальник, а с ней запросто, на равных.
Старше его на восемь лет, Сидоровна звала Гордеева сын-
ком. Обозначила пристанционную границу, понял Гордеев.
И смирился: сынок так сынок.
Сидоровна вынула из его рюкзака бутерброды и свитер,
унесла куда-то. Вот же дурная баба, не понимает, что это
его первый поход, он должен... Сбить бы температуру хоть
немного, глаза печёт от жара...
– Тонь, ты это... Аспирину мне дай. И не гоношись. Не
помру.
– Я врача вызвала. Загнёшься той. Пущай он тебя глянет,
врач-то, хуже ж не будет, – оправдывалась Сидоровна. А Гор-
деев лежал и думал: «Тоня ты моя! Как хорошо, что ты у ме-
ня есть. Без тебя бы уж точно загнулся».
Ещё он думал о группе. Будут стоять на платформе и
ждать. А потом поймут, что он не появится, и разойдутся. И
больше к нему не придут.