Спор о том нужна ли литература в школе ведется едва ли не со времен адамовых.
Изучать Святое Писание, или оно уже устарело? Много непонятных слов и вообще: зачем читать про сотворение мира, если он уже сотворен?
Наверное, стоит немного разобраться, в чем состоит суть возражений против литературы в школе (как таковой или в традиционной подаче учащимся).
И, конечно, речь идет о содержании. Потому что в учебном предмете (а не в его преподавании) важно что мы изучаем, какая-то более-менее четко очерченная область. Нет ее – разговор беспредметен и лишен определенности. Хотя на этом тумане неприятели литературы и настаивают. В литературе, как бы мы ни крутили, содержание всегда будет представлено именами и текстами. А чем еще?
Но перейдем к сути дела, и начнем с вещей фундаментальных.
Прежде всего, в недовольных голосах отчетливо различим отказ от идеи вечности, от принципа классического и общеобязательного образца.
Спору нет, все устаревает. И в этом в какой-то мере можно было бы согласиться. Ничто не вечно. Чиститься от старья необходимо. Не потому что у него год старый стоит на обложке и копирайт давно не действует, а потому что текст устарел содержательно, принципиально и может с легкостью заменен чем-то аналогичным поновее.
Но, во-первых, уже и чистить нечего, только по мелочам.
XIX век представлен таким набором авторов, которых выбросить по крайней мере на данный момент невозможно, потому что отказавшись от них, рискуем обрушить подпорки всей последующей литературной традиции. Станет совсем непонятно откуда что взялось.
Но, кажется, это и имеется в виду. Ничто в содержании курса литературы не является обязательным, потому что считается, что связи между прошлым и будущим литературы не существует. Писали одни тексты, потом вторые, потом перешли к третьим. И все они без сообщения между собой, без опоры и переклички.
Литература не видится как единое, развивающееся целое. Это просто помойка текстов, наваленных как попало и без всякого перехода от одного к другому. Сколько из помойки не вынимай, она останется помойкой.
Во-вторых, «надежной смены молодежной нет». Нет ничего равного по рангу, по уровню идейному или эстетическому.
А то, что было не так уж давно по меркам истории (что-нибудь из советской литературы, пускай не столь краснознаменное) – отвергается чохом, по идеологическим причинам.
Цепь времен разорвана в обществе. Так и здесь на школьном предметном уровне. Недостающее звено поминать нельзя. Отсюда ложная дилемма: либо тексты до 1917 года, либо после 2017. Первые устарели. Поэтому остаются только вторые.
В третьих, мы имеем дело с принципиальным отбрасыванием идеи нормативности, как таковой и всех сопряженных с ней категорий (красоты, добра, истины).
Если нет нормы, не может быть канона (принципиально, на любых основаниях), не может быть нужного, значимого и обязательного. Есть просто чтение и цель воспитать читателя, как простого юзера букв и слов.
На этом бы и закрыть вопрос, выкинув предмет «литература» совсем, но нет. Нет только общего обязательного. А вот мое обязательное существует.
Поэтому идет борьба не свободы с обязаловкой. Все иначе. Одна обязаловка стакнулась с другой.
«Я хочу» должно победить над неизбежным, безличным «надо». Диктатура конкретного учителя, или ученика (хотя это софистика, вас обманывают, никогда и нигде ученик не будет задавать правила игры) наконец возобладает над безличным тоталитаризмом. Необходимо отстоять диктат вкусовщины и индивидуального своеволия. К этому сводится вся «дискуссия» о литературе в школе.
В остальном остается все тоже, те же замашки и закидоны, если не большие.
Почему произведения Улицкой «для каждого из нас»?
Что делает ее произведения современными и вечными одновременно?
Содержание курса поменяется. Там появятся другие фамилии. Может быть, разные, в зависимости от школы или учителя. Но везде и всегда вас будут заставлять «любить»… Нет, неверно. Правильнее будет сказать иначе, точнее. Вас будут именно заставлять любить, в традиционной школе просили просто знать (эротика не требуется), не Шолохова или Чехова, а Бродского и Сорокина.
Немного о «любви».
«Любовь» - это основное в чем видят теперь смысл изучения литературы.
Но в нормальной школе не учат любить. Разве что в некоторых, передовых, или в тех, где работают передовые педагоги. И подобное «воспитание чувств» оканчивается нередко уголовными делами с педофильским оттенком.
Мы читаем тексты. Мы изучаем их. Смысл школы не в любви, а в знании.
Говорят, что мы живем в век информации. Можно узнать и без школы. Можно. Но школа отличается тем, что она должна апеллировать к знанию, а не к осведомленности.
Значит здесь еще одна линия разлома и столкновения – парадигму знания хотят сменить парадигмой осведомленности. Надо быть не знающим, а всего лишь осведомленным.
Но тогда к чему все эти толстые тома, даже современные?
Нужны лишь две книги «Искусство рассуждать о книгах, не читая их» и справочники по случаю «Русская классика за 30 минут».
Но даже если читать и уметь рассуждать о книгах. Зачем вам уроки литературы. С вам и книжных клубов хватит. Еще и модно, как на Западе.
Еще один аргумент. Все уроки литературы должны быть удовольствием, а сама литература – отраслью развлечений. Не то, что бы последнее было не так. Да, литература - это шоу-бизнес.
Но скажем честно, в этом качестве она вовсе не представляет интереса для обучения. Каждый волен развлекать себя, как он хочет и чем он хочет. Учить этому не надо. Да и учеба существует не для удовольствия, а по нужде.
Чтобы жить и ладить со всеми, а не наоборот, отличаться.
То есть школа – не парк развлечений, не массажный салон и широкое определение к ней «досуг», как в старых объявлениях тоже не подходит.
Почему я не могу развлекаться сам?
Почему, очкастая литераторша, толкующая о литературе, как об удовольствии, хочет навязать мне тот тип и вид удовольствий, который мил ей. А не пойти ли ей в ж…?
То есть такого размаха диктаторских замашек как у наших передовых учителей не знала никакая отъявленная любительница Бабаевского из сталинской квази-гимназии.
И тут мы опять возвращаемся к вопросу о власти. Литература в школе нужна исключительно из соображений самодурства. Ради удовлетворения амбиций училки.
Чтение – это невероятно интересно. Вот что нам хотят объяснить. Но позвольте, разве я не должен знать этого и без школы? Если я этого не знаю, то это скорее говорит об окружающем нас обществе, чем о не вводящей меня в курс дела школе.
Еще одно типовое возражение – литература устарела.
Мы опять изучаем мертвых и белых. Русских рабовладельцев. Натуралов.
А надо живых, черных и с одобряемым современной общественностью типом устройства половых органов.
В данном случае поставить на место оппонентов, разглагольствующих о том, зачем нам эти седобородые стариканы из XIX века, легко одним росчерком пера. Надо просто переименовать учебный предмет. Была просто «литература», пусть будет «история литературы». Многие сразу заткнутся.
Изучаем Гоголя, а не Яхину. Потому что у нас история.
Само собой начинается крик о том, что в классике многое непонятно.
Но возникает вопрос: Что непонятно? Почему непонятно?
Потому что у обучающихся при всей их погруженности в информационный век нет никаких реальных знаний. Отчего так случилось? Разве это вопрос к предметной области «литература», разве это вопрос к преподавателю литературы?
А где же наши историки и культурологи. Где сеятели разных «основ» и общественных знаний?
Но заставить все это работать, тем более в межпредметной связи, долго и трудно. Поэтому нам предлагают встроиться в тренд на понижение.
Это знакомо.
Да это действительно общий тренд: читать, не читая, учиться, не учась, узнавать, не познавая.
Отсюда бесконечное нытье об объемах. Негоже, конечно сравнивать, литературу с тем, что обычно ставят на стол, но попробуйте, наешьтесь тремя хлебами. Количество сопряжено с качествами.
Пугают объемы. Ну, займитесь тогда откровенной профанацией: читайте и обсуждайте все по книжке «Вся школьная программа в кратком изложении».
Работа с текстом – основное в литературе объявляется ненужным объемом, избыточным весом. Канонические книжки страдали ожирением и не могут служить примером для подражания.
Но вернемся к истории литературы. Для исторической интерпретации канона не требуется никаких доводов эстетического или морального порядка. Они были, поэтому изучаем.
Конечно уровень аргумента здесь самый абстрактный. Но любителей современности отогнать хворостинкой легче легкого. Пелевин печатался в «Отечественных записках»? Нет? Ну то-то же. Лет через сто откроем. Хотя кому он будет нужен. Уже сейчас его романы походят на одноразовые рулоны туалетной бумаги, испещренной знаками.
Но как же отбирают в учебный канон?
Очевидно, что прежде всего по идеологическим основаниям и социально-политическим соображениям. Литература – ценность не абсолютная, а относительная. В социальной жизни, а мы живем в ней, по другому не бывает.
Поэтому так во всех лагерях. При этом эстетическая идеология переходит в политическую. Реалисты, консерваторы, почвенники и заединщики всех мастей будут иметь один ряд, авангардисты, либералы – совершенно иной. И вместе им не сойтись. Очевидно, что требуется какой-то иной идеологический резон нежели патриархальность или эпатаж и прикольность ей в противовес. Тексты мы ценим ни за то и ни за другое.
Эстетический критерий тоже не работает. От эстетики в школе отказалось еще раньше, чем от принципа научности.
Еще один аргумент от токсичности. Некоторым захотелось текстов без страданий. Слушайте, а что вокруг? Кругом сплошное страдание, еще Шопенгауэр писал. А у нас школу мечтают превратить в филиал опиумной курильни. Там всем должно быть хорошо. Без бедных, без больных, без смерти и не дай бог социального конфликта. Упрекавшие советскую школу в идеологичности, мечтают зажать ее в идеологические тиски вечного одурманивающего позитива.
Но апелляция к удовольствию и сладкой жизни в правильных и правоверных с точки зрения современной повестки текстах – единственное, что остается.
Наконец следует напомнить: у обучения литературе, обучения вообще сейчас нет ни научных, ни эстетических подпорок. Одни прагматические. Но проблема в том, что литература не имеет и таковых.
Зачем становится хорошим читателем? Зачем что-то знать о литературе? У меня нет ответа. А у общества в этом явно нет нужды.
Сергей Морозов