...ничего у них не получится.
Просто. Не получится. Потому что не может здесь ничего получиться, так не бывает, просто – не бывает, это они нарочно делают, чтобы меня запугать, думают, что я признаюсь в том, чего не совершал. Потому что не бывает так, ну не рисуют нормальные люди пентаграммы посередине комнаты, ну не зажигают свечи, одну, две, три, четыре, пять, десять, почему десять, число-то какое-то... ну хоть бы пять или тринадцать, что ли, а тут – десять...
Так что ничего у них не получится.
И не потому, что десять свечей, а вообще. Потому что так не бывает. И когда в середине пентаграммы проступает смутная фигура, я все еще говорю себе – так не бывает. Еще ищу какие-то видеокамеры, проекторы, ничего нет, только проступающий силуэт, который почему-то прикрывает шарфом шею, шарфом, темным от крови, потому что там под шарфом рваная рана, я не хочу её видеть, я не хочу вспоминать...
- Почтенный Лайн? – спрашивает следователь. Мне не положено знать его фамилию, для меня он просто следователь, мне даже его лицо не положено видеть, скрытое под маской какого-то там божества правосудия.
К вашим... услугам, господин следователь, - отец отвечает, медленно, неуверенно, видно, что ему непривычно отвечать без тела, без горла, без легких, безо рта, вот так... так... интересно, как он вообще говорит...
- Почтенный Лайн, скажите пожалуйста, вы умерли...
- ...как видите, - короткая усмешка.
- ...это был несчастный случай... или...
Громом среди ясного неба:
- Убийство.
- ...вы...
- ...меня убили.
- Но... вы знаете, кто это сделал?
Не верю себе, когда отец показывает на меня, ошибка какая-то, бред какой-то, быть не может...
- Ваш сын?
- Да, Луис.
Даже не смотрит в мою сторону, как будто меня не существует, как будто я и правда смертельно виноват в... в... да ничего подобного, я же...
- ...да ничего подобного, я же...
- Подождите, обвиняемый, у вас еще будет время высказаться... – следователь выставляет ладонь, будто хочет меня оттолкнуть, - почтенный Лайн... каким образом вас убил ваш сын?
Бред, бред, бред, говорю я себе, все это фарс какой-то, здесь, в большом зале с нелепой мозаикой на полу, это же надо же было так напортить, влепить нарисованному компасу не четыре угла, а пять, как будто специально, чтобы удобнее было рисовать пентаграмму...
- Он перерезал мне горло.
Вздох ужаса среди собравшихся – ловлю себя на том, что вздох ужаса вырывается и из моей груди тоже, потому что у меня и в мыслях не было...
Не выдерживаю:
- Пап, ну ты же помнишь... мы же с этим связывались... – оборачиваюсь, - господин судья! Господа! Сейчас я все объясню... там, в горах...
.
...в который раз отчаянно пытаюсь перевязать рану, в который раз понимаю, что ни черта у меня не получится, что это не такая рана, которую перевязывают, и все отлично, что тут все намного хуже, намного гаже, настолько гаже, что лучше не думать...
Оглядываю нагромождение гор, пестрый лес вдалеке, понимаю, что все еще не могу определять расстояния, мне кажется, что обойти все это – всего-ничего, а отец скажет, что тут несколько дней пути... скажет... еще скажет...
- Под... подключиться сможешь? – хрипит, пытается выдавить из себя хоть слово.
Лихорадочно набираю что-то на смартфоне.
- Да нет, идиот... так... подклю... клю...
Наконец, понимаю, что я должен клю-клю-клю, смущенно начинаю бормотать, что не уме...
- ...чего тут уметь, берешь и делаешь...
Еле сдерживаюсь, чтобы не фыркнуть, вот так, значит, как прошу меня научить, так начинается, а-а-а, сложно, а-а-а, трудно, а тут нате вам, давай клю-клю-клю...
Прислушиваюсь. Даже не сразу понимаю, что делать, упорно прислушиваюсь к шорохам леса, сознание упорно не хочет переключаться куда следует, ищет само не знает, что...
...пугаюсь, когда ни с того ни с сего оказываюсь на улице маленького городка, спотыкаюсь о самого себя, чуть не падаю, хватаюсь за дверной колокольчик, вырываю его с мясом, чер-р-рт... Хозяин лавочки вываливается из двери, огромный, красный, ты чего, парень, пьяный или где, - так теряюсь, что не знаю, что ответить, как вообще объяснить...
- Ну че... го ты... да... вай... – отец злится, сжимает зубы от нестерпимой боли, - говори уже хоть что-нибудь...
- У меня... отец умирает...
- А колокольчик ему поможет, думаешь?
- Да не... отец умирает...
- Парень, ты тут видишь вывеску Аптека или еще там что? Ничего, что в булочную вломился? Или твоего отца имбирные пряники вылечат?
- Да нет... ну пожалуйста... помогите... врача...
- А телефон что, еще не изобрели, что ли? Ты из какого века вообще вывалился?
- Да нет... там... в горах...
- А ты как сюда прибежал?
- Да не прибежал я... я через этого... – постукиваю себя, вернее, не себя, а незнакомого парня на улице по виску, стараюсь показать, что управляю его сознанием, но похоже, из моей пантомимы черта с два что-то понятно. Прорываются перепуганные мысли захваченного мною прохожего, теперь еще за колокольчик расплачиваться – торопливо объясняю, что я сам хоть за все колокольчики в мире заплачу, только давайте отца спасать...
- Тьфу ты, ерш твою медь через семь гробов да в мертвый глаз! – булочник взрывается, красный, необъятный, - кто так вообще ментирует, дай сюда, парень... Я буквально чувствую, как толстомясый булочник перехватывает мое сознание, проваливаюсь в его необъятную тушу, успеваю подхватить готового упасть парня, так и стоящего с оторванным колокольчиком в руках. Булочник уже звонит во все колокола – не буквально, а в переносном смысле, швыряет мое сознание кому-то, пьющему чай у окна в маленькой комнате, давай, принимай пациента, врач в комнате спохватывается, тормошит мое сознание, показывай, показывай, где случилось, что случилось – не понимаю, что от меня хотят, что требуют, куда смотреть, как смотреть, как показывать, чер-р-рт...
Наконец, у меня еле-еле получается вернуться в свое тело, чувствую, как отец тормошит меня, черт, сколько крови, сколько крови, да давайте же быстрее что-нибудь делать, что вы там все копаетесь... на меня орет уже непонятно кто, а может, все, сам-то ты чего копаешься, долго еще телиться будешь, колокольчики отрывать... сельский врач буквально вонзается в мой мозг, смотрит моими глазами, испуганно шарахается, присвистывает, ну ничего себе, я-то тут что могу сделать, это в столицу надо... кто-то связывается с кем-то в столице, уже без меня – время тянется медленно, нескончаемо медленно, наконец, когда я уже снова готов заорать, да давайте быстрее – на мое сознание буквально наваливаются все, разом, хватают, тащат, как бесы Святого Антония на какой-то гравюре, - я понимаю, что больше не владею своими руками, что кто-то заставляет меня...
.
- ...понимаете... вот сама фраза – передача мыслей – звучит некорректно, тут нет как таковой передачи мыслей...
- То есть, корректнее говорить о подключении сознания?
- И это тоже будет неправдой...
- Но некая связь между людьми...
- И даже не связь, не знаю, как выразиться... смотреть чужими глазами, двигать чужими руками – это тоже будет неверно...
- А вообще какой процент людей умеет это?
- Вы не поверите – сто процентов. То есть, мы все.
- Так почему же я не могу просигнализировать сыну, чтобы разогрел обед и сделал математику?
- Понимаете, ментальной передачей надо уметь управлять, а большинство людей просто не умеют этого делать. Невозможно залезть к кому-то в голову и управлять его мыслями, если он сам не знает, как пустить к себе в голову. Поэтому, боюсь, у вас нет шансов...
- А вот почему большинство контактов происходит не напрямую, а через пять-шесть человек?
- Понимаете, порой бывает очень трудно подключиться к нужному человеку... вот нужен мне в столице инженер, откуда я знаю, где в столице инженер, какая у него волна мозга? Начинаю подключаться хоть к кому-нибудь в столице, потом через него еще к кому-нибудь, кто знаком с инженером, потом к самому инженеру...
- ...а разорвать получившуюся цепочку и подключиться к инженеру напрямую...
- ...уже не получится, цепочка, это дело такое... вот и пытаемся передать друг другу, осторожно, без искажений... хотя искажения, конечно, неизбежны... вот мы так двигатели для самолетов собираем по инструкциям от спецов, и вот я ловлю себя на том, что деталь длинную такую в руках верчу, переворачиваю... что за черт, думаю, спрашиваю тех, оттуда – это зачем так? – они сами не понимают, а потом спохватываются, оказывается, передавали мне все через человека, который в это время шашлыки жарил... Не-ет, уж в нашем деле или шашлыки, или работу работать, одно что-нибудь...
- А что вы можете сказать по поводу недавнего резонансного случая...
.
- У вас были конфликты с отцом?
- Ну... были.
- В чем была причина конфликтов?
- Ну... в основном так... он хотел, чтобы я был супер-мега-крутым, как он сам, а где мне до него, мне до него как до Луны пешком... или до Парижа... Кстати, не знаете, а почему так говорят, луна что, В Париже находится? Или Париж на Луне?
- М-м-м... а может, и так и так... А вы, значит, не хотели звезды с неба хватать?
- Да нет... хотел, но... вы понимаете, что я хоть в лепешку расшибусь, а круче своего отца в жизни не стану...
- Ну, еще бы, такую империю отгрохал, сколько земель облагодетельствовал...
- Вот-вот, и я про то же... Так что я вообще не знаю, что он от меня хотел, чтобы я новую вселенную создал, не меньше...
- Можете вспомнить события того дня?
Меня передергивает, потому что я вспоминаю их в стотысячный раз, сколько можно уже...
- Ну, отец взял меня с собой в горы...
- Он часто брал вас с собой в горы?
- К сожалению, да.
- Почему к сожалению?
- Ну... потому что я это все на дух не переношу, карабкаться куда-то вверх, вверх, вверх... еще в детстве, заставляют по лестницам подниматься-спускаться, а я реву, не хочу-у-у... у отца в доме сами видите, какие лестницы, тянутся и тянутся в бесконечность...
- Так... и что случилось там... в горах?
.
(продолжение следует)