- Почему я не чувствую Бога? - спросил Иван.
Человек помолчал.
- Порой люди не замечают Его, отворачиваясь совсем в другую сторону.
- Но почему Он не говорит со мной?
- Чаще всего Он говорит голосом твоей души, ведь Он в тебе. Частица Его всегда в тебе. Но как же Он может говорить, если ты Его не даешь ему эту возможность?
- Я хочу. Я думаю о Нем, но…
- Он молчит. А чего ты ждешь? Ты хочешь узреть человека в белом одеянии с исходящим во все стороны светом? И только этого Бога ты готов услышать? Но разве Бог такой?
- Нет, наверно.
- Бог - это твоя жизнь, наполненная внутренним умиротворением и добродетелью; твоя тихая душа, проникнутая добром и любовью к ближнему; душа, которую ты слышишь и слушаешь. Частица Его во всем вокруг покоится.
- Но как же…
- Ты должен прислушаться к Богу внутри себя, почувствовать душой - именно там и нужно искать. Люди ищут Бога снаружи, на горах, под водой и на небе, но не догадываются, что Он притаился в них и тихо зовет, чаще всего безответно. Прислушайся к тишине, и ты услышишь Его голос изнутри.
- Я прислушивался, я лежал без сна и ждал, но вокруг была лишь тишина.
- Смирись с собой, почувствуй любовь - и Он возропщет в тебе. Разве стараниям и борьбе может быть конец на полпути? Разве добродетель доступна всем от рождения? Богу не нужны жертвы, не нужны страдания и поклонения. Он ищет любовь и искреннюю чистоту.
Иван понимал правоту говорившего и не спорил. Человек сощурился от солнца и приоткрыл рот. Борода его была густой и темной, в цвет длинных волос на голове. Глаза источали жизнь - они пылали, изливая повсюду свет; в них были любовь и радость - причем не земная радость от веселья, а что-то высшее и даже откровенное. Человек заговорил снова:
- Я расскажу тебе притчу. Стояло дерево на горе. Склонял это дерево ветер, палило солнце, птицы садились на ветки и обламывали их, белки селились в дуплах. Роптало дерево каждый раз на ветер, солнце, птиц и белок, гневалось и ругалось, старалось отмахиваться от них, прикрываться, да не укроешься-то одному на горе. Так дерево впало в глубокую печаль от своего бессилия. Однажды, во время грозы, мимо дерева с большим трудом пролетала птица, еле взмахивая одним крылом. «Птица, быстрее в дупло, там укройся от грозы», - сказало дерево птице. Птица залетела в дупло и приютилась, а дерево впервые почувствовало любовь и заботу. Не роптало больше дерево на птиц, садящихся на ветви, а каждый раз радовалось, когда они сидели на сучьях. Не роптало больше дерево на солнце, так как оно высушило листья после грозы, и они стали ещё зеленее; не роптало и на ветер, потому что он обдувал свежестью каждое утро после пробуждения; и даже белки казались теперь милыми и добрыми. Не было зла больше у дерева, не было место гневу; он ушел, и не тратило больше дерево сил на то, чтобы злиться. Приняло дерево всех в сердце свое и освободилось от тревог и волнений. Приняло неудобства и смирилось с ними при помощи любви.
Так и человек, приняв тревожившие неудобства и смирившись с ними, обретает свободу души, ибо эти неудобства более не беспокоят его. Человек становится внутренне свободен и возвышается над миром в лоно покоя. С этого момента он может быть правителем своей судьбы, возвысившись над окружающим, может идти по своей собственной дороге.
- Но как можно стать человеку свободным, если он боится сделать шаг не туда? - спросил Иван. - Мне казалось, что мы просто должны направиться, куда хотим, принять волевое решение и превозмочь все преграды и трудности.
- Да, это верно. Но как вы избавитесь от высоких стен, если они плотно ограждают вас? Если они, только отступив, будут стремиться возвыситься вновь. Увидев тяжкий путь впереди, человек может отказаться от желаний и целей, может опустить руки, разве я не прав? Чтобы не опускать руки, стоит принять эти стены, смириться с ними, чтобы они более не доставляли неудобств, не мешали; отныне именно ты руководишь своей жизнью, а не навязанное извне. Ты стал выше этого, теперь можешь идти вперед, преисполнившись уверенности. Так, человек, проходящий через темный коридор, боится шумов и звуков, но, приняв страх, осознав его природу, будет ли он бояться? Вознесшись над рутиной, будет ли он опираться на низменное?
- А если в человека настолько въелась эта чужая роль, что он уже не осознает себя как живого, что не желает ничего, кроме этой навязанной судьбы?
- В каждом человеке есть зерно жизни; мало оно иль велико, плодородна почва иль нет - это не важно, оно живет внутри. Каждый человек истинен по своей природе и не может искусственно эту истинность нарушить и затмить чем-то внешним. Если ему пока что нравится жить в неведении, пусть так. Но потом и он поймет, посмотрит хоть на тебя, на твою свободу и обретет свою.
- Получается, ключ ко всему - смиренное принятие?
- Да.
- Поздно я это услышал. Какой в этом смысл, если я умираю?
- Смерть твоего тела не связана со смертью твоей души. Да и разве ты ещё не живешь? У тебя есть время, так что тебя останавливает? Ты уже говорил людям, они услышали тебя, и зерно в них начало прорастать.
Двое беседующих умолкли ненадолго, взирая на соседние холмы. Дикая желтая рожь кое-где прорывалась между серыми глыбами; она волновалась на ветру, создавая иллюзию моря.
- Что Ты чувствуешь? - спросил Иван, наконец осознав, с кем говорил все это время.
- Я? - Он задумался. - Я открыл для себя заново любовь. Любовь к людям и миру.
- После всего произошедшего?
- Да, после всего, это было мое предназначение, моя помощь. Мне было очень тяжело это принимать, тяжело идти… Но сейчас я испытываю любовь. Я вижу, каково теперь человеку, вижу, сколько ему ещё надо пройти для установления покоя. Он блуждает в темной чаще, но скоро придет к свету.
Они снова помолчали, слушая голос мира.
- Мне пора, - сказал Он.
- Мы ещё увидимся?
- Да, очень скоро.
Иван поник головой и горько выдохнул.
- Не стоит печалиться, путь твой на этом не заканчивается. Ты же сейчас видишь и слышишь меня.
Он поднялся, заглянув куда-то в вечность, затем кивнул Ивану и направился прочь.
- Пора бы двинуться и мне. Но куда?
Иван остался один на широком валуне. Птицы уже улетели вдаль; ветерок приятно обдувал лицо.
- Сколько жизни моей прошло, а я только сейчас научился её ценить. Сколько осталось ещё не сбывшегося, забвенного мной уже теперь навсегда. Сам-то я свободен? Я боюсь смерти, боюсь собственной незначимости; моя гордость брала верх, и я смотрел на людей свысока, принижая их и не замечая богатства человеческой души. Может, я и не хотел замечать - в том же докторе или чтеце газет, - он усмехнулся. - Взывая к свободе, к единению с миром, я сам был глух и слеп к другим людям, возомнив себя кем-то особенным, пророком. И вот теперь:
Кругом нет ничего… Глубокое молчанье…
Пустыня мертвая… И небеса над ней…
Столько я упустил в погоне за чем-то иным, однако потерял больше, чем приобрел. Где же моя любовь к миру? Не смотрю я так, как Он, нет у меня огня жизни и не было никогда. Чему я пытался учить? Пустому. Выходит, я сам не понимал ничего и ложное нес другим, - Иван замолчал ненадолго. - Но сейчас я чувствую единство с миром, я ощущаю его душой - в этом Он мне помог. Он истинный, вот каким нужно быть с человеком - собой и убеждать собой, а не только философиями и идеями. Ведь собой Он меня убедил - своим видом и глазами - в своей же правоте - вот что. - Иван засмеялся сам с собой. - Да, вот что! Вот как надо! Обратно, мне нужно обратно! - однако что-то удерживало его на широком сером валуне.