«– Смерть – слишком большая цена за одну красную розу, – воскликнул Соловей, – ведь Жизнь – самое дорогое, что у нас есть! Как хорошо, сидя в лесу на дереве, любоваться Солнцем в его золотой колеснице и Луною в ее колеснице из жемчуга! Как сладко благоухание боярышника, как прекрасны синие колокольчики, притаившиеся в долине, и вереск, цветущий на склонах холмов! И все же Любовь дороже Жизни, и сердце какой-то пташки – ничто в сравнении с человеческим сердцем!».
Пульсирующая волна, перекатывается несколько раз от одного виска к другому. Захлестнув остатки действительности, постепенно затуманивает рассудок. Прячется где-то в затылочной части. Откуда эта странная боль? Как понять, где она берёт своё начало и когда она закончится? Не могу читать. Откладываю любимую книгу, пытаясь отвлечься. Вспоминаю день. Тепло, подаренное ещё жарким солнцем, упрямо противостоящее прохладным потокам ветра. Лёгкое, едва уловимое дыхание предстоящей осени. Розы, которые также упрямо противостоят ускользающему времени и распускаются наперекор календарю. Я не завидую Софи Лорен. Потому что, как и она, могу каждое утро выходить босиком в сад, залитый солнцем, срезать розы на длинных ножках и ставить их в вазу. Но я не делаю это. Я живу с ними. Слежу за вибрациями лепестков, пока они начинают свой недолгий путь из плотно закрытого бутона до самых разнообразных разверзшихся форм, восприятие которых ограничено лишь фантазией наблюдателя. Это может быть кровавая, кровоточащая рана. А может быть и глубокое ущелье, манящее своей неизвестностью. Прожив несколько дней, бутон умрёт. Печально наблюдать это снова и снова, даже если пытаться отсрочить смерть, поместив розы в «хрустальный гроб» на обеденном столе или прикроватной тумбе. Когда имеешь возможность ежедневно созерцать жизненный цикл красоты, то со временем начинаешь и в смерти видеть определённую красоту. Розы умирают красиво. Величественно. Даже если по ним "проехало колесо телеги в дорожной колее".
Боль не стихает. Уже почти неделя. Непонятно, откуда проистекает эта ноющая вибрация. Сидит где-то внутри. Не отпускает. Как заноза. Действительно, может быть заноза? Хотя нет. Следы абсцесса давно бы проявились.
Протянув руки к солнцу и расположив точно против, видно, как солнечные лучи, словно рентгеновские, «просвечивают» пальцы. На подушечке безымянного пальца правой руки какое-то затемнение. Здесь и зудит. Отсюда и растекается по всему телу, концентрируясь в области солнечного сплетения, непонятное тревожное состояние. Параллельно идут сигналы в мозг – боль постоянно напоминает, даже если пытаешься забыться. Так вот, что это! Эта маленькая чёрная точка в нескольких миллиметрах под кожей столько времени не даёт покоя! Но это не заноза. Я вспоминаю, как несколько дней назад укололась шипом розы. Как странно: её уже нет, а боль со мной. Расковыряв кожу до крови, я всё же достала остаток шипа. Спровоцировав нарыв и продлив тем самым боль, я невольно продлила память об этой алой розе, цвет которой изо дня в день ближе к смерти становился всё более пурпурным.
«И соловей ещё сильнее прижался к шипу, и острие коснулось наконец его сердца, и всё тело вдруг пронзила жестокая боль. Всё мучительнее и мучительнее становилась боль, всё отчаяннее и отчаяннее становилась его песнь, ибо пел он о Любви, что обретает совершенство в Смерти, о той Любви, что не умирает в могиле.
И стала алой великолепная роза, подобно утренней заре на востоке. Алым стал её распускающийся венчик, и алым, как рубин, сделалось её сердце.
А голос Соловья всё слабее, крылья его начали судорожно трепыхаться, глаза заволокло пеленой. Песня его угасала, и он чувствовал, как что-то сдавливает ему горло.».
