Горький, невероятно возмущенный этой бесчеловечностью, написал откровенное письмо Ленину: «А. А. Блок умирает от цинги и астмы, его необходимо выпустить в Финляндию, в санаторию». Луначарский вновь обратился в ЦК: «Выезд Блока за границу признан врачами единственным средством спасти его от смерти». Предупредил: «Блок умрет недели через две».
Эти слова произвели впечатление на Ленина. Каменев поставил вопрос на новое голосование в политбюро: «Я и Ленин предлагаем: пересмотреть вопрос о поездке за границу А. А. Блока. На прошлом политбюро за голосовали Троцкий и я, против — Ленин, Зиновьев, Молотов. Теперь Ленин переходит к нам…»
Политбюро пересмотрело свое решение. Александру Блоку позволили выехать за границу. Но великий поэт уже умер.
Писатель Евгений Иванович Замятин сообщил печальную новость одному из коллег: «Вчера в половине одиннадцатого утра — умер Блок. Или вернее: убит пещерной нашей, скотской жизнью. Потому что его еще можно — можно было спасти, если бы удалось вовремя увезти за границу».
Трагическая история Блока показательна не только тем, что система хладнокровно убила человека. И какого! Гордость России!
Александр Блок вовсе не был единственным, кому не позволили выехать за границу. 21 апреля 1921 года глава госбезопасности Дзержинский отправил в ЦК протест против ходатайства Наркомата просвещения, который просил разрешить выезд за границу отдельным деятелям культуры и театрам.
«До сих пор ни одно из выпущенных лиц не вернулось обратно, некоторые, в частности Бальмонт, ведут злостную кампанию против нас, — обосновывал свою позицию Феликс Эдмундович. — Такое послабление с нашей стороны является ничем не оправданным расхищением культурных ценностей и усилением рядов наших врагов».
Третьего апреля 1801 года после убийства императора Павла Александр 1 разрешил свободный выезд за границу. Большевики вновь запретили людям свободно уезжать из страны и возвращаться домой — пересечение границы только с разрешения органов госбезопасности. 6 июня 1920 года Наркомат иностранных дел утвердил инструкцию о заграничных паспортах, которая фактически действовала до 1991 года. На выезд требовалось разрешение чекистов.
Характерна уверенность вождей революции, государственного аппарата и чекистов в том, что если советскому человеку позволить выехать на Запад, то он там обязательно останется! А если начнет рассказывать о советской власти, то обязательно самое дурное. Иначе говоря, с самого начала руководители социалистического государства осознавали, что их подданные готовы при первой же возможности, бросив всё, бежать? И что советский человек знает им цену, ненавидит и презирает их самих и их политику. Поэтому все десятилетия советской власти государство тщательно изолировалось от внешнего мира. Никого не впускать и никого не выпускать. Одновременно важно было воспитывать ненависть к окружающему миру, что в условиях полной изоляции оказалось не таким уж трудным делом.
В 1922 году, побывав у Ленина в Горках, Дзержинский приказал методично собирать сведения обо всех наиболее заметных представителях интеллигенции от писателей и врачей до инженеров и агрономов. Всю информацию он распорядился концентрировать в «отделе по интеллигенции»: «На каждого интеллигента должно быть дело. Каждая группа и подгруппа должна быть освещаема всесторонне компетентными товарищами… Сведения должны проверяться с разных сторон так, чтобы наше заключение было безошибочно и бесповоротно, чего до сих пор не было из-за спешности и односторонности освещения».
В июне 1922 года на политбюро заместитель председателя ГПУ Иосиф Станиславович Уншлихт сделал доклад «Об антисоветских группировках среди интеллигенции». Образовали несколько комиссий, которые должны были составить списки тех, кого следовало выслать за границу. В июле комиссия политбюро свела воедино все предложения и составила общий список. «Ненужную и нежелательную» интеллигенцию стали выгонять из страны.
Председатель Всероссийского союза журналистов Михаил Андреевич Осоргин был арестован, когда он вошел во Всероссийский комитет помощи голодающим Поволжья. Следователь задал ему обычный в те годы вопрос:
— Как вы относитесь к советской власти?
— С удивлением, — ответил Осоргин, — буря выродилась в привычный полицейский быт.
В соответствии с первой советской Конституцией, принятой в июле 1918 года, «народный комиссар вправе единолично принимать решения по всем вопросам, подлежащим ведению соответствующего народного комиссариата». В реальности степень самостоятельности наркома Луначарского была невелика.
Одиннадцатого февраля 1920 года Ленин подписал «Положение о Народном комиссариате по просвещению». Анатолию Васильевичу поручили ведать образованием, воспитанием, наукой, литературой и искусством. В январе 1921 года работа Наркомата просвещения обсуждалась на пленуме ЦК. Образовали комиссию для его обследования. Ленин ее сам возглавил. Комиссия сочла, что аппарат наркомата громоздок. 11 февраля 1921 года Владимир Ильич утвердил новое положение о наркомате.
Как администратор Луначарский Владимира Ильича не устраивал. Тем более что Надежда Константиновна дома рассказывала, как делаются дела у них в наркомате. В этом смысле Анатолий Васильевич оказался в сложном положении. Иметь жену вождя в заместителях, с одной стороны, неплохо: чиновники других ведомств это вынуждены учитывать. С другой — хорошо осведомленный о внутренней кухне наркомата Ленин постоянно был чем-то недоволен.
«Наркомпрос отличает недостаток деловитости и практичности, — раздражался Владимир Ильич, — преобладание общих рассуждений и абстрактных лозунгов».
Не без совета Крупской внутри наркомата образовали две структуры: Академический центр (в него вошли Государственный ученый совет и Управление научных учреждений) и Организационный центр, который вел всю административную работу. Создали Главное управление социального воспитания и политехнического образования детей (Главсоцвос), Главное управление профессионально-политехнических школ и высших учебных заведений (Главпрофобр), Главное управление архивным делом (Главархив), которое пыталось подчинить себе все сколько-нибудь значимые архивы страны, в том числе академические.
Кроме того, существовал Совет по делам просвещения национальных меньшинств (Совнацмен), ведавший школами для народностей, населявших Россию. На заседании Государственной комиссии по просвещению 3 июля 1919 года замнаркома Покровский сформулировал позицию власти:
— Всякая национальность имеет право учиться и создавать культуру на своем языке, извиняюсь за вульгарное выражение, сколько влезет. Мы — коммунисты, мы — интернационалисты, и национальной культуре мы большого значения не придаем. Но мешать самостоятельному развитию национальностей мы не должны.
На первом этапе старались поменьше вмешиваться, предоставляя национальным образованиям определенную автономию. И, разумеется, поощряли право учиться на родном языке (русский преподавался как второй язык):