А лечили по-прежнему: йодистые препараты, массаж и электризация.
Владимир Ильич совсем слег. Продиктовал Крупской письмо своим заместителям. Понял, что не в силах участвовать в работе съезда партии. «Невозможность выступить на съезде очень тяжело на него повлияла, — вспоминала Мария Ильинична, — и он, несмотря на свою исключительную выдержку, не мог сдержать горьких рыданий».
Восемнадцатого декабря пленум ЦК единогласно принял решение ввести монополию внешней торговли и отменил прежнее решение, против которого выступал Ленин. Емельян Ярославский исполнил данное ему поручение. Он написал отчет и отдал его дежурному секретарю Ленина Марии Акимовне Володичевой.
Но бумага попала не к Ленину, а к Сталину. Володичева, смущаясь, объяснила Ярославскому, что произошла ошибка. Она дала отчет перепечатать, и «машинистка, вообразив почему-то, что это рукопись товарища Сталина, обратилась к нему за справкой по поводу неясно написанного слова. Записка не была передана В. И. Ленину только потому, что состояние здоровья его ухудшилось».
Есть и другая версия происшедшего: ленинские секретари обо всём важном, что они узнавали, немедленно докладывали Сталину. Возможно, поэтому и Фотиева, и Володичева дожили до глубокой старости, когда практически все ленинские соратники были уничтожены.
Сталин, встревоженный союзом Ленина и Троцкого, настоял, чтобы пленум ЦК принял такое решение: «Отчеты т. Ярославского ни в коем случае сейчас не передавать и сохранить с тем, чтобы передать тогда, когда это разрешат врачи по соглашению с т. Сталиным. На т. Сталина возложить персональную ответственность за изоляцию Владимира Ильича как в отношении личных сношений с работниками, так и переписки».
Это была попытка под флагом заботы о здоровье вождя отрезать больного Ленина от всех источников информации, помешать ему участвовать во внутрипартийной борьбе и связываться с Троцким. А именно этого более всего желал Владимир Ильич.
Все дискуссии того времени — о внешней торговле, о принципах создания союзного государства — были для слабеющего Ленина поводом атаковать Сталина.
Двадцать первого декабря 1922 года Владимир Ильич (с разрешения профессора-невропатолога Отфрида Фёрстера) продиктовал Крупской записку, адресованную Троцкому, с просьбой продолжить совместные действия: «Как будто удалось взять позицию без единого выстрела простым маневренным движением. Я предлагаю не останавливаться и продолжать наступление и для этого провести предложение поставить на партсъезде вопрос об укреплении внешней торговли и о мерах к улучшению ее проведения. Огласить это на фракции съезда Советов. Надеюсь, возражать не станете и не откажетесь сделать доклад на фракции».
Надежда Константиновна просила Троцкого позвонить и сообщить свое решение: согласен ли он с предложением Ленина? Лев Давидович, видя, что остальные члены политбюро — Сталин, Зиновьев и Каменев — злятся, не нашел ничего лучше, как показать им, что намерен играть по правилам. Позвонил Каменеву, пересказал ему записку Ленина и предложил обсудить это в ЦК. Каменев тотчас же сообщил Сталину, и тот пришел в бешенство: как мог Ленин организовать переписку с Троцким, когда ему это запрещено?
Из дневника лечащего врача. 22 декабря: «К вечеру Владимир Ильич стал нервничать, и ему дали бром, после чего успокоился».
Двадцать третьего декабря: «Ночью два раза была “змейка” в ноге, после чего нога перестала действовать. Когда Владимир Ильич проснулся, у него совершенно не было никаких движений ни в руке, ни в ноге… Владимир Ильич попросил разрешения продиктовать стенографистке в течение пяти минут, так как его волнует один вопрос и он боится, что не заснет. Это ему было разрешено, после чего Владимир Ильич значительно успокоился».
Он диктовал первую часть ставшего знаменитым «Письма к съезду». У этого письма есть своя сложная история.
В тот день Ленин принял еще одно решение. Лидия Фотиева рассказывала, что 22 декабря Владимир Ильич вызвал ее в шесть часов вечера и продиктовал следующее:
— Не забыть принять все меры и достать в случае, если паралич перейдет на речь, цианистый калий как меру гуманности и как подражание Лафаргам.
Французский коммунист Поль Лафарг, друг Карла Маркса, женился на его дочери Лауре. Они с женой решили, что в старости человек бесполезен для революции, и покончили с собой в 1911 году. После поразившего многих революционеров поступка Лафаргов Владимир Ильич сказал Крупской:
— Если не можешь больше для партии работать, надо посмотреть правде в глаза и умереть так, как Лафарги.
Ленин страшно боялся паралича. В мае 1922 года, после спазма сосудов, он в присутствии профессора Кожевникова произнес:
— Вот история, так будет кондрашка.
В начале зимы 1923 года Ленин поделился с Крамером и Кожевниковым:
— Мне много лет назад один крестьянин сказал: «А ты, Ильич, умрешь от кондрашки». На мой вопрос, почему он так думает, ответил: «Да шея у тебя больно короткая».
«Боясь снова лишиться речи и стать игрушкой в руках врачей, — считал Троцкий, — Ленин хотел остаться хозяином своей дальнейшей судьбы».