Задача Пророка из Храма Дождя — драматично смотреть вдаль и говорить вещи наподобие «Сама жизнь бессмысленна. Её суть можно найти лишь в нас самих». Нравится ли ему это? Не особо, хотя он рад, что выбора ему не предоставили. Справляется ли он со своими обязанностями? Отчасти, соразмерно собственной удовлетворённости данным существованием.
Пророк любит ночь и её переходы. Восход, как и закат, отпечатывается трепетом в глазах и душе, сбивая дыхание и разливаясь теплотой по грудной клетке. Ещё редкие звёзды, не успевшие исчезнуть с ночи, яркими точками на небе напоминают о себе. Свет медленно и плавно притесняет темноту: тёмно-синий, синий, голубой, жёлтый, оранжевый и, наконец, полоса красно-оранжевого цвета. Если долго всматриваться, то между голубым и жёлтым может померещиться мельком бледно-зеленоватый. Дни там, где живёт Пророк, не такие волшебные, как хотелось бы.
К счастью или сожалению, свет не всегда являет себя небу, затянутому серой ватой облаков. Благословение это или кара, каждый раз, когда Пророку становилось невыносимо оставаться под солнцем, небо хмурилось и более не сдерживало слёз.
— Вы ошибаетесь! Вы все неправы! — хотелось кричать ему, когда мнимые пророчества искажённо сбывались.
Запертый, не в силах что-либо изменить, он продолжал придумывать прихожанам будущее: не хорошее, не плохое, а под настроение. Когда люди верят в слова, то подсознательно делают всё возможное, чтобы предначертанное свершалось. Какой бы постыдной не была ложь, правда будет обнажать до самых костей, так что лучший вариант всегда молчание.
Чистая музыка стала редкостью. Везде спрятаны подтекст и предыстория. Поэтому слушать дождь, подобный звону определённый колокольчиков, — наслаждение и последний оплот. Шаг или падение — нота, яркий звучный смех, вырванный лоскуток мелодии. Бусинки песен свисают с заколок, поясов и даже тростей, так что слышать других — столько же вынужденная мера, сколько и необходимость. Прежде ему не приходилось видеть молчаливый жемчуг, пока не пришла Пастушка, чем немало её удивил.
— За пределами твоего храма много мест, где можно купить или просто посмотреть украшения, — у неё был голос повидавшей на своём веку значительно. И что-то подсказывало Пророку, что для этой женщины столетие уже не первое.
— Мне не нужно, — нельзя или не стоит? — покидать своих территорий, покуда прихожане, как Вы, будут сами преподносить моему взору подобные безделицы.
Пастушка тихо смеётся себе под нос, заставляя Пророка растеряться и сжать деревянные рукояти подобия трона — места благословенного богами. Глаза щурятся в попытках разобрать злобную насмешку или угрозу. Зла в ней немерено, отнесено же оно не к нему. Лицо разглаживается, небо же остаётся хмурым ещё какое-то время.
— Не буду врать, твои личные проблемы меня не интересуют, как и всех остальных, — обнажив клинок жестокой правды, она полоснула им прямо под сердцем. Реальное положение дел Пророку известно, и всё равно слышать об этом больно.
— Я всего лишь хочу знать, что такого неземного в тебе видят, что поймали и приковали здесь обязанностями. Ты не видишь будущего, говоря о нём вопрошающим, которые даже не верят в сказанное полностью. Они уходят и своими слабыми надеждами кое-как вытягивают мелочи в будущем из предречённого тобой. И так, можно сказать, пророчества сбываются. Я не сильна в психологии — это, скорее, по твоей части, — женщина слегка скалится, спохватывается и вновь принимает приближенно спокойный вид. — Мне интересно, почему выбрали именно тебя, а не любую другую сиротку. Скажешь мне?
— Мне дано угадывать дождь, — посчитав выдуманные байки неприемлемыми для беседы со странноватой посетительницей, Пророк говорит правду, — но только здесь.
«Пока мальчишка находится при храме, он знает, когда польёт дождь на этот самый божий дом?» — делает вывод Пастушка. Раздражение трепещет в груди. И неясно ей, на кого злиться больше, ведь беря вину на себя, она чувствует гнев ярче. Пророчество, услышанное ещё в детстве, не обязано сбыться в том же веке или даже тысячелетии. Кроме поиска Избранного у неё из важных планов только зло, от которого так хочется отречься и — не получается.
— Вы что-то ищете, найдёте же не скоро, — Пророк говорит обобщённо, но как точно! — А когда найдёте, поймёте, что ожидали совершенно иного, потому что тешитесь самообманом, — мальчишка ухмыляется. — Общее пророчество только для образной цели, не какой-то конкретики.
Пастушка отпускает посох, трясущаяся рука безвольно обвисает, прячась под длинным рукавом. Стук длинной трости о деревянный пол проносится оглушающей дробью в её сознании. Сдерживаться тяжело, Пророк не вызывает тёплых чувств да ещё и будущее пытается наплести.
— Цена, — женщина грубо подталкивает ногой ненужную более палку к Пророку и разворачивается к выходу.
Пастушке всегда казалось, что бог сначала рассказывает свои планы через посредников, смотрит реакцию людей, записывает для домашней коллекции, а потом создаёт, что хотел, потому что всемогущ. Когда же кто-то пытается высказать пожелания богу, то тут ничего не имеет веса, он не слушает, делая по-своему, а если выпало кому-то желаемое, тот попросту неприхотливый везунчик. Осознание же того, что даже безродный запертый в храме, словно в клетке, беспомощный мальчишка в состоянии познать пути неисповедимые, возвышает на новый уровень бесчеловечности.
Пророк провожает взглядом полустёртый сигил на спине облачённой в балахон женщины и слишком резко поднимается с жёсткого сидения. Он нервно переступает с ноги на ногу и подходит к оставленной в качестве дара вещице. Для посоха подобрали крепкую древесину, а на верхушку подвесили жемчужину, обвязав нитью из розовой овечьей шерсти. Редкие руны давно поистёрлись, что и не разобрать. Ничего особенного в нём, как в магическом предмете не было, однако его реальное значение в истории неоценимо.
— В будущем кому-то пригодится, — Пророк берёт посох в обе руки, выставив перед собой, и несколько раз резко опускает вниз; по залу проходит равнозначное количество гулких стуков. — Но не мне.
Мальчишка выбирается наружу, заслышав первый спасительный рассеянный раскат высоко в сереющих облаках, даже не пытаясь избегать взглядов местных служителей. Самая любимая часть для него всегда одна — первые капли.
Чтобы донести мечты ввысь, люди вдыхают их в огонь. Желания застревают в дыме и летят к небесам. Пророк же предпочитает слушать горюющее небо, как бы плохо тому не было. Капельки дождя падают на кожу бесшумно. По лужам пробегают мелкие ряби. Вода плавно стекает с кожи. Это не похоже на повседневный душ. У дождя есть запах. И он вдыхает жизнь.
Люди так жаждут найти своё место под солнцем. Под этим палящим беспощадным солнцем. А зонты бросают, стоит дождю закончиться. Свет опаляет и обращает в камень. В фарфоре и мраморе жизни больше, чем в бывших живыми статуях. Их атеизм умирает в отчаянии и перерождается в самообман при малейшем светлом блике. Надежда на освободительное солнце в виде предназначений и ещё не рождённых для них Избранных застывает в неизданном вдохе и никогда не покидает окостеневшего тела.