Вячеслав Иванов пережил революцию и последующие кровавые годы буквально чудом, и спас его Баку. Помог Луначарский – он был завсегдатаем собраний на Башне и однажды даже участвовал в дискуссии об Эросе (как пишет в воспоминаниях Бердяев, будущий нарком просвещения увидел в тот вечер в пролетариате воплощение греческого бога любви). К моменту, о котором мы говорим, те времена ушли безвозвратно – в 1920-м было не до дискуссий. Иванов заканчивает книгу «Зимние сонеты», и его тогдашнее состояние лучше всего описывается краткой цитатой «зима души».
Поэт пытался выехать за границу. Не получилось. Зато при содействии Луначарского ему удалось буквально бежать в Баку, к теплу. С конца 1920-го по май 1924-го Иванов трудился в должности профессора кафедры классической филологии Бакинского университета.
12 июля 1923 года Иванов пишет Брюсову: «Опять слышу твой дружеский зов – в Москву, к совместной работе. Но, милый, верный, старый друг, оставь меня и моих на юге. Дай еще погреться под субтропическим солнцем, на которое я не жалуюсь и в пору здешнего зноя. Синее Хвалынское море смягчает его ярость и утешает даже в отсутствие зелени. Я люблю Баку с его генуэзскими очертаниями, с его иерусалимскими холмами, с его выжженными высотами и врезанными в камень колеями пригородных дорог, с его скорпионами, фалангами, змеями в расселинах камней и сухими благоухающими травами по теменям скал».
К этому состоянию восхищения окружающей действительностью Иванов вернулся только и исключительно благодаря Баку.
«Здесь идет живая культурная работа, нужная для России: ведь мы в воротах Востока. Я занимаюсь здесь тем, чем стал бы заниматься и в Москве, окруженный учениками, среди которых есть и такие, что не жаль работы, им отданной... Работаю я (кроме лекций) еще и как председатель Художественной секции Народного комиссариата просвещения и по художественным школам в Главпрофобре. Здесь меня крепко держат, да я и сам не стремлюсь покидать Азербайджан».
В 1921 году Иванов защитил в Баку диссертацию «Дионис и прадионисийство» – научный труд, имевший настолько мало отношения к советской власти, насколько возможно. Единственное, что было нужно ученому, – чтобы его ненадолго оставили в покое и не заставляли истолковывать дионисийство в марксистском духе. Он жил более чем скромно в комнатке, раньше служившей курилкой, читал лекции о поэтике, вел курс греческой трагедии, общался с приезжавшими в Баку Маяковским и Хлебниковым, устраивал поэтические чтения, проводил много времени со студентами.
В 1923 году Вячеслав Иванов обращается к своему ученику и аспиранту Моисею Альтману, который позже напишет книгу «Разговоры с Вячеславом Ивановым»:
Мятежному добро ль ученику
Довериться, как сердце подсказало,
Решат года. Мне ж весело бывало,
Как у огней струистых над Баку,
С тем, кто умел стать другом старику,
Чьей беглой мысли ласковое жало
Целебно жгло, играя, и пронзало
Больной души сонливую тоску.
Иванов нашел здесь свой академический рай – для него Баку был Италией, Грецией, тем же, чем для Кавафиса Александрия, а для Боулза – марокканская Интерзона: городом-портом, точкой, где все ненадолго сходились в своих путешествиях и откуда можно было уплыть в большой мир.
В 1924 году Иванов так и сделал. До своей смерти в 1949 году он жил в Италии, где ему никто не мешал заниматься своим делом.
Фото: Исследовательский центр Вячеслава Иванова в Риме
Журнал "Баку"