В современном мире особое внимание обращается на соблюдение личностных границ. Так не было в моем детстве, отрочестве и юности. Границы родины — были, и преступать их было опасно («чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим»), а границ личности — не было. А теперь они повсюду. Если ты занимаешься педагогикой, то натыкаешься на них тут и там.
Речь не только о границах физических (хотя прежде всего о них идет речь, когда обсуждается тот или иной сексуальный скандал в школе или вузе). У понятия личностных границ есть и психологическое наполнение, и нарушение/ненарушение границ «невидимого тела» человека — проблема гораздо более сложная, чем вопрос о тактильном контакте, поцелуях, объятиях и сексе.
Например, потому, что совсем неочевидно, где эти границы проходят у каждого человека и как их не нарушить.
И потому, что развитие — это отчасти всегда борьба со своими границами изнутри или если не борьба, то порыв за эти границы. Или, точнее, за какую-то их часть. Ну или по крайней мере так — когда человек развивается, его границы тоже меняются. Какие-то из границ. А какие-то не поменяются никогда. Что, наверное, хорошо.
И еще потому, что любая педагогика оказывается в какой-то своей части педагогикой вторжения, нарушения границ, призыва выйти за них. Или за какие-то из них. Она не может без вторжения как приема — и где-то он оказывается толчком к развитию, а где-то приводит к травме. То есть совсем не очевидно, что любое нарушение любых границ есть насилие и зло (хотя звучит это как-то сомнительно).
Когда мы огорошиваем детей внезапным заданием, когда сталкиваем привычные факты непривычным образом, выводим учеников из эмоционального равновесия, чтобы они почувствовали нечто и вышли из спячки в движуху урока (например, ставим музыку, «создающую настроение», читаем сильно заряженный текст, показываем кусок кинофильма) — это тоже из области нарушения границ.
Проснись, почувствуй, подумай, начни внутреннюю работу — это разве не пинок, не встряска, не вторжение?
А когда, например, великая учительница словесности, которая могла поставить меловый крестик на темечке ученика («Так мы будем помечать тупых») — когда эта учительница входила в класс и театральным голосом произносила, уставя на некоего ученика свой палец: «Только ТЫ знаешь, как правильно пишется слово интеллигенция» — тот ощущал себя кем? Голым человеком, которого мгновенно выставили на всеобщее обозрение, отделив от массы («оставьте, зачем вы меня обижаете?») — или носителем сокровенного знания, облеченным властью Магом, и правда, знающим, как писать это трудное слово?
И что тут желать: побольше, побольше таких приемов (ведь это был просто прием, построенный на неожиданном ходе, мы такими приемами часто класс и держим) — или, наоборот, никогда и ни за что?
Мы вторгаемся в чужие границы, не только крича на ребенка или унижая его — но и хваля его при всех (помню с детского сада свою неловкость в этот момент, ужасный дискомфорт), ласково иронизируя над ним, вызывая его к доске (он не подписывал нам разрешения это делать, перемещать свое собственное тело по нашей воле в другую точку пространства), ставя ему оценку, да даже просто появляясь перед ним (кто сказал, что его границы не нарушены цветовой гаммой или фасоном нашей одежды, тембром голоса, парфюмом или его отсутствием, не говоря уже о стилистике речи или выражаемой идеологии?). «Его слова хотелось вытащить из ушей, как гнилые занозы» — это тоже про нарушение границ.
Мы вторгаемся в чужие границы и своим учебным материалом. И не только пресловутой Муму (читай и плачь), а потенциально — любым произведением (если говорить о словесниках).
Если человек всерьез решит не нарушать границ другого человека, боюсь, ему останется только лечь и умереть. Хотя и этим он, несомненно, в чьи-то границы вторгнется.
Если вы хотите побывать вместе с нами на нескучных уроках литературы, увидеть новое в привычных школьных произведениях, посмеяться и задуматься над случаями из учительской практики, вместе с детьми пройти путь понимания сложных текстов, подписывайтесь на мой канал.