Соня когда-нибудь останется в этом мире совершенно одна? Устоит ли она, такая слабенькая, ведь родилась с внутриутробной дистрофией? Бедная моя Соня! Сравнивая её с толстощекими румяными крепышами, я почему-то вспомнила её мать, которую однажды мне показали. Сквозь глубокий выем халатика было видно, как плотно стянуты бинтами её юные налитые груди. Соня не знала вкуса материнского молока. Как сохранить, защитить мою девочку от этого чужого ей мира, в который она входит на своих неокрепших ножках? И почему с появлением детей появляется страх за них? Беды и трудности отступают, а страх
не проходит никогда. Вот тогда-то я и задумала пройти всё по второму кругу. Опять волнения дома и на работе, чтобы ребёнок успел " родиться" к объявленному сроку. А моя младшенькая, Алинка, не спешила появляться на свет. Прошёл уже почти месяц с тех пор, как ей назначено было родиться, а её не было. Для всех знакомых и сослуживцев я "лежала на сохранении", на самом деле жила у дальней родственницы, ежедневно объезжая по нескольку роддомов в поисках ребёнка. Наконец ,мне сообщили, что есть две девочки: обе нерусские, но очень хорошенькие. Ну, что же, Соня ведь тоже с её смоляными волосами, смуглой кожей и большими тёмными глазами далеко не типичная славянка , хотя в документах и значится, что родители русские. Достоверно ли это? Никто не проверял. А ведь важный вопрос. У каждого народа свой характер, свои особенности, свои природные склонности, и всё это следовало бы учитывать будущему усыновители. Но говоря по большому счету, не знать истинную национальность ребенка- ещё полбеды. Не знать наследственных болезней- вот беда. У обеих матерей моих девочек всё как-будто было в
порядке. Однако... В трехлетнем возрасте моя крепенькая жизнерадостная Алинка заболела сахарным диабетом. Знать бы заранее, что эта болезнь была в наследстве, можно бы попытаться обойти беду стороной. Не было у меня такой информации.
Можно ли обвинить восемнад-
цатилетнюю мать в намеренном сокрытии наследственной болезни? А можно ли вообще доверяться только её словам, если представить, как она дрожащей или ожесточенной рукой пишет "отказную"? Она хочет скорее избавиться от своей беды. Она боится, что больного ребёнка не возьмут... Сложное чувство вызывают эти девочки-матери. Помните евангельское: "Кто без греха, пусть первый бросит в неё камень?" А мы ведь все кому не лень закидываем их камнями, хотя они- это всего лишь отражение социального неблагополучия общества.
Несовершенная система усыновления и за это несовершенство расплачиваются дети.
Я думала об этом , когда стояла у стола в рентгеновском кабинете, уткнувшись губами в мокрое кричащее Сонино личико. Ей вводили в вену контрастное вещество, чтобы потом сделать рентген почек, а вена ускользнула из-под иглы , и кололи снова,и снова . Больные почки были обнаружены у Алины. " Болезнь может быть наследственной ,- ска-
зала врач,- необходимо обследовать и вторую сестру".
Я подумала: "Может и правда надо её обследовать, ведь ничего мне о ней неизвестно". Но если бы я знала, что это так мучительно, я бы не разрешила. А на каком основании? Сказать правду, что девочки не родные? Но довериться можно лишь тогда, когда закон надёжно защищает тайну усыновления и строго карает нарушившего её. Нет, довериться я не могла. Надо терпеть. Терпеть мне. Терпеть Соне. Терпеть исколотой до кровеподтеков Алинке. Мы и терпим.
Мои девочки меня очень любят и боятся потерять. Конечно, все дети любят своих родителей и боятся их потерять, но воспита-
тели в детском саду ( девочки ходили в разные сады) отмечали, что и Соня, и Алина необычно, гораздо более, чем другие, пере-
живают разлуку со мной, и всё им кажется, что за ними могут не прийти.
Я для них лучшая, хотя бываю и злой, и раздражительной. Для Сони я единственная. Что же до Алинки , то однажды вскользь она спросила меня, была ли у неё другая мама. И сразу же сменила тему разговора, как будто бы даже не очень интересуясь ответом. Ей было тогда четыре года. Откуда этот вопрос? Может быть, мать всё-таки приложила её к груди и память о ней легла в подсознание?
С мужем мы разошлись. Он сказал, что хочет иметь собствен-
ных детей . Видно, человек никогда не знает наверняка, одолеет ли выбранную дорогу. Алиментов я с него не беру , а он, в свою очередь, обещал сохранить тайну удочерения. Плата за душевный покой в конце концов не так уж и велика. Да и живём мы материально не хуже всех. Средне живём. Беда в другом: лихорадочно не хватает времени. На работе никого не интересуют мои дети и их проблемы, хотя я из женщин единственная, у кого ребёнок инсулинозависим, то есть живёт на ежедневных уколах. Я быстро и хорошо делаю свою работу, но не могу уйти домой раньше, чтобы, к примеру съездить в аптеку за инсулином,который нужен, как хлеб. И после работы бегом бегу колоть Алинку: время укола смещать нельзя. Когда же делать сотни разных дел, если всё на одних руках?
Так и живём. Только не подумайте, что я жалуюсь. Нет, это другое. Было бы таким , как я полегче, так и детей в приютах не осталось бы. А в остальном... Мы довольны. Нас трое. У нас семья.
Рассказала Г. Захарова.