Чувство голода.
Индиг пытается понять, чье оно – или Индига, или Си, или одно на двоих. Прислушивается, осторожно, чтобы не потревожить Си – бесполезно, уже оборачивается, смотрит на Индига, Индиг видит одновременно Си и себя в глазах Си.
Нет, все-таки одно на двоих. Индиг осторожно подсказывает, что надо бы пойти в лес, нарвать крылопаток с дерева, и имбирных пряников, тоже с дерева. Отец обычно лез на дерево, подавал матери, которая снизу стояла. Вот Индиг на дерево залезет, будет Си подавать, только надо дерево найти.
Си не понимает, Индиг видит в памяти Си чад полутемного зала, в центре которого дымится дерево с крылопатками, они сами летят на тарелку, стоит только хлопнуть в ладоши.
Индиг волнуется, - в полутемные залы просто так не попадают, это надо знать какие-то коды, какие-то ходы. Си смеется, Си показывает ходы и коды, Индигу не остается ничего кроме как пойти за Си следом. Это плохо, что Си смеется, те, которые раньше были, до Си, те не смеялись. Индиг даже осторожно думает, а не пора ли убить Си не наполовину, а совсем – тут же одергивает себя, что нельзя этого делать. Убивать надо, если Си опять за старое возьмется, а Си всего-навсего смеялась, за смех не убивают, и за темные залы, где крылопатки сами летят на тарелку – тоже не убивают.
И все-таки раньше так не было, говорит себе Индиг.
Не было...
.
- ...скольких убили? – спрашивает следователь.
Индиг вздрагивает, как от удара.
- А?
- Убили, говорю, скольких?
- Э-э-э... пять... нет, шесть.
- Так не помните, пять или шесть?
- Шесть, шесть, парень еще один был...
- Мало что-то... – следователь недоверчиво косится на Индига, - а получше-то ничего нет?
- Что получше, получше полмесяца ждать, пока прибудет, а нам сейчас надо, а то взлетит все к чертовой матери... – люди в форме косятся на голубоватое мерцание переходов там, откуда на этот мир обрушится погибель.
- Сможете? – следователь косится на Индига, следователь не верит, что Индиг сможет, потому что этого вообще никто не может, потому что сказки все это, что кто-то вот так умеет, никто так не умеет, вы сами подумайте, как такое можно уметь, вот то-то же, никак.
- Смогу, - говорит Индиг, отчаянно пытается спрятать под этим «смогу» - «ни черта у меня не получится».
- Смотрите, если не сможете...
- ...откроете огонь, - невозмутимо отвечает Индиг.
- И надо вам это... такой молодой парень, а туда же...
Индиг знает, что надо, потому что он умеет, а те, кто умеют, те должны это делать, обязательно, потому что как же иначе... Хочет идти, идти нельзя, сначала какие-то коды, какие-то ходы, какие-то ключи, какие-то пароли, терминал один, терминал два, терминал десять, терминал миллион.
- Здесь, - говорит кто-то из людей в форме. Индиг уже и сам знает, что здесь, за стальной дверью, Индиг чувствует страх. Нет, не тот страх, который по эту сторону двери, где все вместе, где все дружно, где целый мир, а тот страх, который по ту сторону двери, где один против целого мира.
Индиг осторожно трогает одинокий страх.
Индиг любит одинокий страх, потому что никто не любит одинокий страх.
Индиг любит осеннюю луну последнего урожая – потому что никто не любит осеннюю луну последнего урожая.
Индиг любит облетевшие сны, потому что никто не любит облетевшие сны.
Индиг бережно касается одинокого страха – но даже мимолетное касание заставляет страх испугаться, заметаться по измученному сознанию, понять – вот оно, пришло, стоит за дверью, то самое, страшнее чего нет ничего в мире, лучше смерть, чем то, что пришло и стоит за дверью, лучше...
...Индиг еле-еле успевает вырубить сознание одинокого страха – за секунду до того, как одинокий страх нажимает (не нажимает) спусковой крючок. Индиг не слышит, только чувствует, как обмякшее тело безвольно падает на пол – вздрагивает, потому что боль тела уже успела стать его болью, он чувствует удар в лоб, он чувствует неловко придавленную левую руку, он боится, что рука вывернута, или сломана, это плохо, надо бы повернуться, только не получится, потому что безвольное тело как тряпочка, они всегда такие бывают, когда выключается сознание.
Одинокий страх засыпает. Как-то слишком глубоко засыпает, Индиг даже пугается, как бы не убить совсем, вот это страшно будет – убить совсем, хотя за это ничего не будет, да какое – не будет, как бы не умереть вместе с убитым...
Индиг осторожно разворачивает парализованное сознание, раскрывает, как бутон, - попутно подавляя волю, блокируя все мысли, не дающие покоя, - он чувствует эти мысли, яркими очагами пылающие в голове, в воспаленных нервах.
Сейчас неважно, что там было.
Неважно.
Главное – успокоить измученный разум, сказать, что все (и неважно, что все) позади, что теперь ничего страшного не случится, Индиг обещает, все будет хорошо, измученный разум даже представить себе не может, как все будет хорошо.
Индиг обнимает чужое сознание, держит в руках, как перепуганную птицу, готовую выпорхнуть в любой момент – прислушивается, неожиданно понимает – она. Вот это непривычно, что не он, а она, какого черта вообще его сюда позвали, это женщину какую-нибудь надо было, которая так умеет, где её взять, женщину, которая так умеет, за тридевять земель искать...
Индиг понимает, что отступать некуда. Как всегда выискивает в чужой памяти какие-то знакомства – память не выдает ничего подобного, быть не может, чтобы эта женщина никогда не называла никому своего имени, хотя кто сказал, что не может быть. Индиг меняет тактику, Индиг мысленно рисует паспорт, - чужое сознание живо подхватывает образ, дорисовывает какие-то турникеты, пропуска, терминалы, рейсы, имя на пластиковой карточке –
SILENTIA
Тишина.
Молчание.
Силенция.
Индиг прислушивается, можно ли приоткрыть сознание дальше – сознание рвется наружу, сильно, отчаянно, Индиг снова блокирует чужие мысли. Мыслям больно, Индиг чувствует, как мыслям больно, мысленно извиняется перед мыслями.
Индиг толкает дверь.
Заперто.
Вот это плохо, что заперто, значит, придется снова потревожить чужое оцепеневшее сознание, протянуть руку, непривычно тонкую, бледную, гладкую, скинуть с двери крю...
...Индиг не понимает, почему на двери нет крючка, да она же вообще не открывается, потому что как она может открыться, здесь же ничего нет, здесь же...
...чужое сознание снова вздрагивает, оттуда проклевывается воспоминание, настолько сильное, что Индиг уже не может его удержать – когда рука тянется к двери, прикладывает подушечки пальцев к еле заметным квадратикам, - легкий щелчок, дверь уходит куда-то в стену, проваливается сама в себя, растворяется в пустоте.
Тут, главное, удержать тех, за спиной, чтобы не стреляли, потому что они боятся (их страх не одинокий), они хотят стрелять, они бы стреляли, если бы Индиг не встал между ними и Тишиной.