Сакс Ромер. "Маска Фу Манчу" (1932). Глава XIX
Любительский перевод Ait Kleio.
ФОРМУЛА ЭЛИКСИРА ЖИЗНИ
На нем была зеленая мантия с вышитым белым павлином, а на куполе его чудесного черепа красовалась маленькая шапочка — черная шапочка, увенчанная коралловым шаром. Дверь бесшумно скользнула за его спину, и он остановился, наблюдая за мной.
Один и только один раз до сих пор я видел доктора Фу Манчу. Тогда он произвел на меня впечатление характера гигантской силы, когда-либо воплощенных в человеческом обличье. Что поразительно — и поразительно ужасно — казалось, что теперь, когда он стоял напротив меня и смотрел мне в лицо, он помолодел на несколько лет, под бременем которых он склонился в ту незабываемую ночь в Лондоне.
У него не было трости. Его длинные костлявые руки были скрещены на груди. Он вытянулся во весь свой рост, который, по моему мнению, превышал шесть футов. Его глаза, зеленые, как глаза леопарда, устремили на меня такой пронзительный взгляд, что я напрягся его до предела.
Сегодня в мире мало действительно первоклассных мозгов, но ни один человек, хоть сколько-нибудь познавший человечество, глядя в эти блестящие глаза, не мог бы усомниться в том, что он находится в присутствии какого то сверхразума.
Я не могу лучше описать свои чувства, чем сказать, что я был поглощен, умственно и духовно опустошен этим ужасным взглядом. Смутно я ощущал, что он даже не применил ко мне гипноза. Пока что.
Даже когда меня переполняло это жуткое ощущение, которое я не могу правильно передать словами, странная пленка затмила изумрудные глаза доктора Фу Манчу, и я испытал немедленное облегчение, хотя оно шло вместе с гадливостью. В памяти у меня промелькнул птичеглазый старик из "Сердца обличителя" Эдгара По.
В этот краткий миг я вспомнил разговор между Нейландом Смитом и доктором Петри, касавшийся этого феноменального качества глаз Фу Манчу, с которым, по откровенному признанию доктора, он никогда прежде не сталкивался и которое он - при все своем опыте и подготовке - не мог объяснить.
Медленно, с кошачьим достоинством, Фу Манчу подошел к длинному столу и уселся на стул. Его ноги в туфлях не издавали ни единого звука. В комнате было тихо, как в могиле.
Вся эта Сцена имела то качество волшебной дымки, которое принадлежит снам. Никакой ясности у меня в уме не представилось, и я только прошу прощение за мое косноязычие.
Фу Манчу нажал кнопку лампы с абажуром на серебряном постаменте и, подняв со стойки небольшой грушевидный сосуд, осмотрел его содержимое на свету. В нем было немного бесцветной жидкости.
Руки у него были своеобразные: длинные, костлявые, гибкие пальцы, в которых, как в пожелтелой газетной карикатуре, я увидел незабвенные пальцы цвета слоновой кости Фа Ло Ше.
Он поставил сосуд на подставку и открыл страницу одного из тех больших томов, которые лежали открытыми рядом с ним. Видимо обдумав это, он начал говорить немного рассеянно.
Его голос был таким, каким я его помнил, только мне показалось, что он приобрел большую силу: гортанный, но совершенно чистый. Каждому слогу он придавал особое звучание и интонацию. Действительно, он говорил на самом чистом английском языке из всех, кого я когда-либо слышал - по крайней мере, насколько хорошо английским может владеть китаец.
- Мистер Гревилл, — сказал он, — я надеюсь, что легкая головная боль, которую вы, возможно, испытывали при пробуждении, теперь исчезла.
Я стоял, наблюдая за ним, где он сидел, но ничего не пытался ответить.
- Раньше, — продолжал он, — я иногда с большим или меньшим успехом использовал препарат из индийской конопли, а иногда различные производные опиума. Анестезирующее средство, приготовленное из обыкновенного дождевика, в течение многих лет также привлекало мое внимание. Теперь я улучшил их.
Он протянул длинную руку в зеленой драпировке, поднимая и роняя с тихим дребезжанием несколько коричневатых предметов, похожих на сушеные горошины, которые лежали на маленьком подносе на столе.
- Семена вида Mimosa pudica, найденного в Бразилии и в некоторых частях Азии, — продолжил он, ни разу не взглянув в мою сторону, - Я хотел бы, чтобы вы сообщили нашему общему другу доктору Петри, которого я уважаю, что западная наука идет по ложному пути и что совершенный анестетик содержится в Mimosa pudica. Вы почти скончались от него сегодня ночью, мистер Гревилл, и вот уже почти полчаса находились без сознания. Если бы вы были медиком, вы бы признали, что эффекты ничтожны. Психический пробел также устраняется немедленно. Ваша первая сознательная мысль была похожа на вашу последнюю. Я прав?
— Вы правы... — ответил я, глядя себе под ноги. Меня одолела безумная мысль, смогу ли я схватиться руками за это тощее горло во внезапном прыжке.
— У вас нормальные рефлексы, — продолжал медленный гортанный голос, - Висцеральные мышцы не повреждены. Сердечной реакции нет. Вы даже сейчас обдумываете как напасть на меня.
Он едва заметно улыбнулся и перевернул на другую страницу большого тома
- Взгляните на факты, мистер Гревилл. Вы еще достаточно молоды, чтобы быть порывистыми: позвольте вас предостеречь. Эта тонкая нить, которой стянуты ваши лодыжки и которую, как я понимаю, сэр Лайонел Бартон принял за кишечник тутового шелкопряда, на самом деле изготовлена из хлопьевидного секрета Theridion — хорошо известного, но интересного паука...
- Какая гадость!
— Кажется, вы удивлены. Секрет его синтезации сделает состояние любого торговцу, в чьи руки он попадет. Я могу добавить, что он не попадет в руки любого торговца. Однако я теряю время на эту болтовню.
Он встал.
— Я внимательно изучил вас, мистер Гревилл, пытаясь разглядеть те качества, которые к вам привлекли мою дочь.
Я резко вздрогнул и сжал кулаки.
- Я нахожу их типично британскими, — продолжал спокойный голос, — и скорее вяло, чем живо, - При всем уважении, Вы никогда не станете вровень с сэром Дэнисом Нейландом Смитом, и вам не хватает той странной... может быть, романтической отстраненности, которая могла бы сделать нашего общего друга, доктора Петри, самым выдающимся врачом западного мира. Если бы не предпочитал домашний очаг с моей бывшей служанкой.
Дюйм за дюймом я приближался к нему, пока он говорил.
— Вы не могли не отметить улучшение моего физического состояния с момента нашей последней встречи, мистер Гревилл. Это связано с успехом исследования, которое занимало меня не менее двадцати пяти лет.
Он медленно двинулся к окну мушрабии, и я, раздосадованный, остановился.
- Эти орхидеи, -- продолжал он, протягивая костлявую руку к стеклянной витрине, занимавшей нишу, - я обнаружил почти тридцать лет назад в некоторых лесах Бирмы. Они происходят с чрезвычайно редкой периодичностью — традиционно только один раз в столетие, а на самом деле с гораздо большей частотой. Из этих орхидей я, наконец, после двадцати пяти лет исследований получил эфирное масло, которое завершает особую формулу…
Он вдруг повернулся ко мне лицом.
- Формула elixir vitae, которую тщетно искали старые философы.
Завороженный блеском этих зеленых глаз, я словно оцепенел: их сила была ужасна. Они пронизывали и словно прикалывали к месту, заставляя чувствовать себя насекомым в руках энтомолога. Я прикинул, что со времени своего явления в Лондоне двадцать лет тому назад, Фу Манчи сейчас немногим моложе шестидесяти-семидесяти. Стоя перед ним сейчас, я оценил его объяснения более живо, чем в момент его появления. Как странно он обманывал время.
Я был очарован, но и потрясен — очарован гением китайского врача. И потрясен тем фактом, что он использовал этого гения не во благо, а во зло.
— Вы в сущности очень маленькая шестеренка, мистер Гревилл, — продолжал он, — в этом колесе, которое вращается против меня. Если бы я мог использовать вас, я бы давно сделал это. Но вам нечего мне предложить - и вы это понимаете. Однако я не держу на вас зла и дал слово своей скромной дочери, которую вы знаете, как я полагаю, под именем Фа Ло Ше, что я не причиню вам вреда. Она женщина светлая, любящая, но вы угодили ее сердцу — и я дал слово.
Последнюю фразу он произнес как библейский пророк или монарх: «Я положил на это свою царскую печать». И действительно, он говорил это вполне искренне - насколько от него это можно было ожидать. Ибо даже сэр Денис, его самый непримиримый враг, признал, что слово доктора Фу Манчу увесисто и неприкосновенно. Воля покинула меня. Столкнувшись с этим сверхчеловеческим врагом всего, за что ратовали мои традиции, я обнаружил, что моя позиция — это позиция ученика у ног мастера!
- Сегодняшняя помощь моей дочери была куплена ценой этого обещания, — добавил доктор Фу Манчу, его голос не выражал никаких эмоций.
- Я думал, что смогу использовать вас для достижения определенной цели. Но учитывая характер сэра Лайонела Бартона, я убедился, что не могу.
- Что вы имеете в виду, доктор? — наконец выдавил я из себя несвоим голосом.
— Я имею в виду, мистер Гревилл, что вы его любите. Но вы любите оболочку, достижение, гения, если хотите. Есть и другое. Призрак, пустая вещь, не имеющая реального существования. Сэр Лайонел Бартон завтра — сегодня вечером — пожертвует вами ради собственных амбиций. Вы сомневаетесь в этом?
Это была злая мысль, и я стиснул зубы. Увы, видит Бог, я признавал его истину! Я достаточно хорошо знал, и Рима тоже знала, что шеф пожертвовал бы почти всем и почти всеми ради своей мании исследований, ради достижений, больших, чем его современники, которые были его богами. То, что мы любили его, несмотря на это, было, возможно, свидетельством нашей глупости или чего-то располагающего в характере сэра Лайонела, чего-то, что перевешивало безжалостную силу его эгоизма.
- По этой причине — голос Фу Манчу поднялся до мягкого свистящего звука - Я был вынужден немного изменить свои первоначальные планы.
Вернувшись на стул, он сел. Я был очень близко к нему сейчас.
- Сядьте! - он сказал.
И я сел на арабский табурет, который стоял в конце стола и на который он указал костлявым вытянутым указательным пальцем.
После того почти невероятного разговора я пытался проанализировать свое поведение. Я пытался винить себя, утверждая, что должен вест себя как то иначе, чем тупо стоять и слушать, ещё и соглашаясь с выводами. Многие подумали так же, но всем им я отвечу: "Вы никогда не встречали доктора Фу Манчу лицом к лицу».
Он положил свои длинные руки перед собой на стеклянное покрытие стола. И, уже не глядя в мою сторону, продолжил:
— Сэр Лайонел Бартон послужил мне впервые в жизни, — сказал он, его голос все еще был на той же высокой шипящей ноте, - Обнаружив, а затем разрушив гробницу Эль-Моканны, он пробудил давно дремлющую идею, веру, которая, если ее правильно направить, должна распространиться дальше, чем то, что когда-то контролировал Махди. И Махди, мистер Гревилл, был ближе к достижению своих целей, чем британские историки готовы признать. Перед лордом Китченером, которого я знал и уважал, стояла непростая задача.
Он вдруг повернулся ко мне, и я снова потерял личность, утонув в озере двух зеленых глаз.
- Моканна может быть больше, чем Махди, — добавил он - Только его притязания должны выдержать суровые испытания. Он должен удовлетворить ученых мусульман Великой мечети в Дамаске, а затем пройти испытание Мекки. Это сможет сделать только тот, кто обладает подлинными реликвиями...
Я смутно нащупывал за всем этим цель...
- Я бы не доверил сэру Лайонелу Бартону отвечать даже на то требование, которое ему вот-вот предъявят, если бы там не было доктора Петри и сэра Дениса Нейланда Смита. Поскольку они есть, я доволен.
Он ударил в маленький гонг, подвешенный на раме рядом со своим креслом. Одна из трех дверей — та, что почти сразу позади него, — открылась; и двое из этих карликовых и мускулистых негров вошли, мгновенно вернув мои мысли к ужасам Исфахана.
Они носили национальные египетские костюмы, но то, что они были африканцами, было совершенно очевидно.
- Мои новые союзники, мистер Гревилл, - сказал ужасный китаец, - хотя и давние в своем сочувствии. У них есть полезные качества, которые меня привлекают.
Он сделал слабый сигнал левой рукой, и через мгновение я оказался прикованным. Говорил он гортанно на незнакомом языке — несомненно, на языке негров. И меня повели вперед, пока я не встал почти у его локтя.
- Это ценный документ, — объяснил он, — и я боялся, что вы попытаетесь предпринять какие-либо насильственные действия. Вы можете читать с того места, где стоите?
Да, я умел читать — и читая, я изумлялся...
Я увидел записку, написанную собственным почерком, адресованную Риме. "Ускользни из отеля любой ценой и присоединись ко мне в машине, которая будет ждать у Шепарда. Никому не доверяй, приходи одна"!
Я громко сглотнул
— Изящная подделка, — сказал я.
- Подделка! - доктор Фу Манчу повторил это слово — Дорогой мистер Гревилл, вы сами написали это собственноручно в те тридцать минут забвения, на которые я обратил ваше внимание. Мой новый анестетик, — он просунул несколько высушенных семян сквозь свои длинные пальцы, — обладает свойствами, близкими к совершенству.
Мои руки сжались в мускульной хватке:
— Она никогда не будет настолько глупа, чтобы прийти, — воскликнул я.
— Не присоединится к вам?
— Она убежит обратно, когда обнаружит, что меня нет.
— Но вы будете там.
- Что это значит, черт вас побери?
— Когда будет устранено одно маленькое препятствие — то, которое поставило передо мной упрямство сэра Лайонела Бартона, — ваше поведение, мистер Гревилл, вызовет профессиональный интерес доктора Петри. Я хотел бы, чтобы в моих силах было дать ему небольшую демонстрацию возможностей, которые я еще не полностью изучил, еще одной превосходной формулы.
Внезапный страх охватил меня. По всему моему телу выступил холодный пот.
— Что вы собираетесь делать?! - Я воскликнул, а думал что он может сотворить с Римой?
- За себя, даю слово... - зеленые глаза, отведенные назад, опять обратились ко мне; — И я никогда не воевал с женщинами. Я собираюсь вернуть реликвии Пророка в Маске и вернуть их тем, кому они по праву принадлежат. Вы лишь немного поможете мне.
Я очень крепко стиснул зубы.
Доктор Фу Манчу встал и своей гибкой, величественной походкой подошел к одному из витрин. Он открыл ее. Говорит через плечо:
- Если вы хотите проглотить облатку, — сказал он, — этого будет достаточно. Жидкое приготовление, — он поднял маленькую колбу с бесцветной жидкостью, — протекает не так быстро. Однако, если вы не соблюдаете требования, показана инъекция.
Он стоял ко мне спиной. Хватка двух приземистых негров держала меня, словно железными цепями. И я поймал себя на том, что изучаю рисунок белого павлина, который носился с груди докторской мантии через плечи и закруглялся на спине. Я смотрел на его тощую желтую шею и редкие волосы нейтрального цвета под тюбетейкой; квадратные угловатые плечи, изможденная кошачья осанка высокой фигуры. Казалось, он ждал ответа.
— У меня нет выбора, — сухо сказал я.
Доктор Фу Манчу поставил на место фляжку, которую держал костлявой рукой, и выбрал маленькую деревянную шкатулку. Он повернулся и направился к столу.
— Подкожно лучше всего, — пробормотал он, — так как действует быстрее всего. Но обычный пациент предпочитает таблетки.
Он открыл кожаный футляр, лежавший на столе, и извлек шприц для подкожных инъекций. Бесстрастно он окунул острие в небольшой сосуд и вытер его кусочком ворса. Затем, заряжая его от крошечной трубки, которую он взял из коробки, он шагнул ко мне...