Встали на якорь в расширении протоки Эскравос, великой русской реки Нигер. Как мы там оказались? Читайте статью «Профессионал» от 01 сентября. Это - продолжение начатой истории.
Лоцман в постановке на якорь не участвовал. Ему как раз поднесли на мостик мешок с подарками, и он перебирал и рассматривал содержимое мешка: сахар, рис, консервы - пакеты, кульки, банки. Его дело пароход провести по речке и получить обратно полный мешок. А якорь, едва-ли он знал для чего он вообще на носу болтается.
Встали наконец ровно, вытянулись по течению, до аргентинца - кабельтов, надо следить, чтоб часом не наехать на него кормой. Все может случиться. Капитан бросается к УКВ станции и тщетно взывает к агенту, к портовым властям, к «советским судам у причала, кто меня слышит». Тишина. 16.00 часов, все разошлись, кому куда. Старпом успокаивает:
- Сами позовут, когда причал освободиться и лоцмана пришлют. Все будет нормально
Лоцман просит у капитана трубку, включает 99 канал, (оказывается умеет!) и на своем птичьем, пиджин-инглише докладывает кому-то, что встал на якорь, просится домой. Моя вахта. Соседство постоянно чешущегося лоцмана меня не вдохновляет, предлагаю ему покричать на берег, чтоб забрали с борта, наконец. Тем более берег вот он, рядом, из рогатки дострельнуть. Там жизнь, можно сказать, кипит. Сопливые, чумазые, голые дети плещутся в реке, женщины стирают, кто-то тянет сетку из воды и выбирает рыбешку. Кричи, говорю, подъедут братаны, заберут тебя.
Отказывается, не хочет. Объясняет, что тогда, придется делиться добром из мешка со всей деревней, а он не желает, самому мало. Спрашивает, почему нет Кока-Колы? Нехорошо! все дают, а русские не дают! Сам бы не отказался, думаю про себя, но предлагаю ему Боржоми. Пробует, плюется
- Какая гадость! Соленая, нечистая, с привкусом! Как вы ее пьете?
- Ты, отвечаю, из этой речки, цвета диареи, воду пьешь за милую душу и ничего. Вон, чешешься весь. Что у тебя за зараза?
- Это, от Солнца, от Солнца, много на Солнце сижу, загорел
Вижу. Загорел до черноты, расскажи кому другому, навидался я вашего брата. Лишаи, экземы, чесотки, а то и все сразу. Лоцман садиться в капитанское кресло. Не выгоняю. У меня с капитаном взаимопонимания нет. Пусть, думаю, посидит, авось передаст расчёсанным седалищем ему какой-никакой привет.
Лоцман, развалившись в кресле, начинает светскую беседу. Он женат, трое детей, думает о второй молодой жене. Мусульманин? Нет, отвечает, христианус, но нам тут можно. Ребята простые, от каждой религии берут то, что им нравится. Мусульмане в Нигерии разводят свиней, Христиане имеют по нескольку жен и бьют их нещадно, «по-восточному».
- Я капиталист! У меня есть фабрика! Хорошо живу!
- А что же ты такой ободранный ходишь, капиталист? И не мытый, и босиком?
- Жарко у нас! Так лучше ходить! И хорошую одежду не запачкаю об ваш пароход.
Полчаса добивался, что за фабрика, что производит и в каких кустах стоит. Мимо проходили, я что-то не заметил! Добился наконец ответа. У него есть самогонный аппарат! Это его фабрика! Гонит «Африка-Джин» для деревенской «элиты» из банановой кожуры и гнилых ананасов и «Куку-Руку», то же самое, но для «простого народа», из чего придется. И по старинному Украинскому рецепту, на Черноморском пароходе научили, подкладывает туда куриное дерьмо, для крепости. Одесса, видать, пошутила, а он за правду принял. А может и не шутила?
Приходит капитан из радиорубки, докладывал в Пароходство о неудаче – постановке на якорь. Видит Лоцмана в своем кресле, кричит возмущенно на меня, но к лоцману не обращается, боится прогневать. (Был у нас такой, интеллигент хренов). Отвечаю, что вы ему сами разрешили, он мне сказал. Замер капитан, соображает, когда это было. Не вспомнил, но с мостика ушел.
Наконец, сверху, по речке спускается нечто железное, трещащее мотором. Лоцман норовит попрощаться за руку, умело избегаю контакта, провожаю к вооруженному и спущенному уже до половины парадному трапу. Веселая африканская музыка несется из чрева плавсредства. С разбегу впечатывается скулой, обвешанной старыми покрышками, в наш борт
Там такой же ободранный, но в модных, темных очках, приплясывающий матрос, вручает мне пакет для капитана, принимает от лоцмана мешок и уже лоцман его не интересует, как он спрыгнет, как спуститься, не важно. Чернявый в очках уже с головой в мешке. Лоцман возмущенно кричит, спрыгивает, катер отваливает и весело, с воплями, под музыку разворачивается обратно.
Поднимается Старпом, попить кофе, покурить, поговорить. Обещает минимум полтора месяца на якоре, а то и два. Если сразу к причалу не поставили, будут мурыжить, пока не образуется свободный причал и некому его будет занять и на подходе нет никого с продовольствием, бытовой техникой или машинами. Им эта фабрика, для которой мы везем оборудование – по большому барабану. Отношение - «Вам надо – вы и стройте. А нам совсем не надо."
А вот нам бы лучше в Сан-Педро, за красным деревом или в Абиджан, за какао-бобами, а оттуда через Лас-Пальмас домой. Но нет! Москве надо строить фабрику в Богом забытом Варри, а мы – транспортная составляющая.
Был первый вечер на рейде, и первая ночь посреди тропического леса, ожившего, с наступлением темноты. Начинают доноситься крики, писк, шум, треск, рычание и мычание. Жарко, влажно, душно. На окраине деревни застучал генератор, зажглось несколько лампочек возле хижин. Богатая деревня! Запах тропического леса сменился запахом зажженных костров, на которых мамки начали варить незамысловатую вечернюю еду. Но вот потянуло запахом вареной маниоки. Очарование пропало.
Народ, отужинав, собрался на корме курить и глазеть. Энтузиасты, опустив люстру, выстроились вдоль релингов, в надежде поймать некую рыбу. Тишина, отдохновение души, разговоры в полголоса, надежды на скорую постановку к причалу. Шум с берега становится тише, загораются звезды, но не все, а только самые яркие, кто пробивается через влажную дымку. Постоим, не впервой.
Продолжение следует. Долго стояли.