Вот, скажем, толстовцы — с ними все ясно. Известно про пищевые их запреты, про этикет, про опрощение. А достоевцы? Какие они, кто? Развивая главную тему номера, посвященного Достоевскому, шеф-редактор «РП» Игорь Мартынов причисляет к достоевцам несколько таких столпов западной культуры, которые, может, и стали-то столпами только потому, что достоевцы.
Ох и досталось от Достоевского чужеземцам — наберется целая лига униженных и оскорбленных наций. О, бедные, бедные люди уже потому лишь, что угораздило их родиться не в России. Однако ж некоторые особо стойкие из тех иноземцев, не обращая внимания на эпилептические обзывательства, признали в Dostoevsky кто предтечу, а кто и родственную, хотя и не вполне здоровую душу, как автор «Заратустры»: «Кроме Стендаля не было для меня открытия более неожиданного и не доставило столько удовольствия: это психолог, с которым я “нахожу общий язык”. С Достоевским получилось так же, как со Стендалем: раскроешь случайно первую попавшуюся в руки книгу в книжной лавке абсолютно незнакомого автора, и вдруг инстинкт подсказывает тебе, что встретил родственную душу. Первое его произведение, с которым я познакомился, называется “L`esprit souterrain” (“Запис-ки из подполья”), состоит из двух новелл: первая некая неведомая музыка, вторая воистину гениальная эскапада, ужасное и жестокое осмеяние принципа “познай самого себя”, но исполненное с такой бесшабашной дерзостью и упоением бьющей через край силы, что я был опьянен от наслаждения. Душа человека и ее границы, вообще достигнутый до сих пор объем внутреннего опыта человека, высота, глубина и даль этого опыта, вся прежняя история души и ее еще не исчерпанные возможности — вот охотничье угодье, предназначенное для прирожденного психолога и любителя “большой охоты”. Но как часто приходилось ему восклицать в отчаянии: “Я один здесь! Ах, только один! А кругом этот огромный девственный лес!” Чтобы, например, отгадать и установить, какова была бы до сих пор история проблемы знания и совести в душе homines religiosi, для этого, может быть, необходимо самому быть таким глубоким, таким уязвленным, таким необъятным, как интеллектуальная совесть Паскаля, и тогда все еще понадобилось бы, чтоб над этим скопищем опасных и горестных пережитков распростерлось небо светлой, злобной гениальности, которое могло бы обозреть с высоты, привести в порядок, заключить в формулы. Но кто оказал бы мне эту услугу! Но у кого хватило бы времени ждать таких услуг! Они являются, очевидно, слишком редко, во все времена их наличность так невероятна!..»
А вот о Достоевском «совесть Запада», экзистенциалист Альбер Камю (он переложил роман «Бесы» в пьесу «Одержимые»): «Я считаю, что мы только начинаем узнавать Достоевского. Я могу сказать, что влияние Достоевского еще недостаточно проявилось. Я утверждаю, что если творчество какого-либо писателя остается для нас живым и сегодня, то это творчество Достоевского».
Еще столп — отец психоанализа Зигмунд Фрейд: «Толстой был эпическим писателем, нарисовавшим чудесные картины жизни высших слоев русского общества девятнадцатого столетия, однако в качестве психолога он не мог проникнуть настолько глубоко, как это удалось Достоевскому. “Братья Карамазовы” — самый грандиозный роман из когда-либо написанных. Хотя в нем явно просматривается эгоистическое стремление освободиться от напряженной потребности посредством хотя бы символического удовлетворения, и при этом он не пренебрегает возможностью испугать и помучить читателя».
О такой же — даже через неприятие — тяге к Достоевскому — Хемингуэй: «Я все думаю о Достоевском… Как может человек писать так плохо, так невероятно плохо, и так сильно на тебя воздействовать? У Достоевского есть вещи, которым веришь и которым не веришь, но есть и такие правдивые, что, читая их, чувствуешь, как меняешься сам, — слабость и безумие, порок и святость, одержимость азарта становились реальностью».
И это — всего два века Достоевского. Продолжение следует. И дух, безусловно, захватывает — как только он это умеет, Ф.М.
Колонка Игоря Мартынова опубликована в журнале "Русский пионер" №104. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".