Широкие плечи, широкие мазки, широта интересов и взглядов... Павел Фёдорович Судаков был сильным и искренним человеком, и художником он был точно таким же.
Никогда не брался писать портрет, не поняв и не прочувствовав до мельчайших деталей натуру героя. Если на то была возможность — ходил к нему/к ней в гости, знакомился с бытом, кругом общения. Проникался увлечениями, тревогами и мечтами. И брался за кисть лишь тогда, когда был совершенно уверен: понимает смысл каждого движения души своей модели. Причины даже самой мимолётной перемены выражения глаз, положения пальцев, уголков губ.
И тогда на фоне твёрдой фигуративности портрета барельефом эмоций проступил характер человека. Без вычурных технических приёмов, без прикрас и умолчаний. Но сколько жизни и смысла заключено в этих честных, «дышащих», пластичных образах!
Дар живописца позволял Судакову эффективно управляться с любыми особенностями композиций. Быть «на ты» с бескрайними степями и уютными интерьерами. Со сложной «химией» взаимоотношений героев жанровой сцены и созерцательной элегией натюрморта, составленного из скромных полевых цветов.
Пожелай он наделить достоверностью вымышленный пейзаж — и у зрителя нипочём не возникло бы сомнений, что где-то на просторах СССР (или Бразилии, или Мексики, где художник также много и плодотворно работал) есть именно такой вид. Но Павел Фёдорович свято следовал традиции русской реалистической живописи. Разумеется — в её советской трактовке. Изображал наши с Вами поля и леса ровно такими, каковы они есть на самом деле. Писал их с любовью человека, сражавшегося за каждую пядь родной земли в лютую пору Великой Отечественной. Страшась малейшей фальши в тоне, ритме и динамике живописного повествования. Творил широко, стремительно и обобщённо, умещая всю гамму настроений в нескольких метких деталях.
Язык его жанровых и пейзажных работ краток, но отнюдь не сух. Выразителен, но лишён прикрас. Так говорят с родными людьми, когда хотят донести что-то важное. Так признаются в любви, веря во взаимность. Так пишут картины лишь те мастера, которым есть чем поделиться со зрителем.
К примеру: интерьер, изображённый на картине «Деревенский интерьер» (1981), кажется простой констатацией сельского быта. Ни дать ни взять — жилище русского крепостного семейства середины позапрошлого века.
Но кое-что не сходится. Приглядитесь, дорогой читатель, и Вы поймёте, почему в эту дверь не войдёт мужик в армяке и с густой лохматой бородой. Почему не «вплывёт» плавным шагом хозяйка дома в стареньком сарафане, неся на плечах коромысло с полными вёдрами.
Уже догадались? Или ещё не успели?
Первый «удар» по патриархальному нарративу наносит один из самоваров. Он совсем не похож на мерцающую тусклой медью царскую «классику», что виднеется на композиции левее. Вместо этого его бока отливают никелем, столь характерным для массового советского производства начала прошлого столетия. Более экономичный и эргономичный, он оставил своего «старшего брата» не у дел.
Традиционная русская печь могла бы ввести нас в заблуждение, но на выручку поспешила эмалированная посуда, на которой в этом доме готовят еду. Ещё один явный знак индустриального прогресса и смены формации.
Ну а довершает этот «парад символов» старинная прялка, очутившаяся на переднем плане. Художник сознательно изобразил её в хорошей сохранности, но лишил практического смысла, оставив без пряжи. Теперь она — скорее семейная реликвия и исторический артефакт, нежели инструмент.
Таким образом живописец стремится «примирить» две эпохи: наступившую и ушедшую. Говорит нам о том, как мало изменилась жизнь в русском селе начала XX века, но в то же время намекает на всё то новое и передовое, что идёт на смену постепенно устаревающим вещам, обычаям, устоям... А главное — в этой светлой и чистой избе нет места «конфликту поколений». Русская печь — всё та же кормилица и источник спасительного тепла в морозную зиму. Подобно самовару и прялке, она ждёт свою давно заслуженную смену. Но мастер даёт нам понять: прогресс не будет разрушителен и бездумен. Ибо вперёд идёт лишь тот, кто помнит, откуда пришёл. Тот, кто ценит новое, но бережно и уважительно относится к своей истории.
Весьма смелое живописное заявление по меркам соцреализма. И совсем неуместное по стандартам нашей с Вами эпохи постмодерна. Зато сильное, образное и весьма точное, если прислушаться к голосу разума. К голосу живописи мастера с широкими взглядами и огромным добрым сердцем. Да, оно навсегда остановилось в 2010-м году, но остались эти прекрасные картины. Сильные, искренние, живые.
Автор: Лёля Городная