…26 августа 1812 года произошло Бородинское сражение, крупнейшая битва Отечественной войны. Начавшись на рассвете, битва развернулась вначале на левом фланге, где французская армия атаковала позиции войск Багратиона. Французам противостояли 2-я сводно-гренадерская дивизия М. Воронцова и 27-я дивизия Д. Неверовского (около 8000 человек при 50 орудиях). Против них были брошены 15 дивизий – 7 пехотных и 8 кавалерийских (43000 человек при более чем 200 орудиях).
Вот что писал о схватке Воронцов: «Наши флеши были взяты штурмом после упорного сопротивления, затем были отбиты нами, снова захвачены французами и снова отбиты, а вскоре, в конце концов, мы вновь потеряли их, из-за превосходства в силах, которые неприятель на них бросил. Я был ранен мушкетной пулей в бедро в ходе нашей первой контратаки на флеши, моя бравая дивизия была полностью расстроена; от почти 5000 осталось не более 300 с одним полевым офицером, который не был ранен или получил лишь легкое ранение; 4 или 5 наших дивизий, оборонявших флеши, постигла почти такая же участь».
Француз-очевидец А. Коленкур:
«Не могу не рассказать об одном факте, который показывает, чего стоила эта кровавая битва французской армии. Подъехав ко второму редуту, который только что был взят, император нашел там 60–80 человек пехоты с четырьмя или пятью офицерами, которые продолжали стоять в боевом порядке перед редутом согласно приказу, полученному от начальства. Император, удивленный тем, что эта часть оставалась здесь, тогда как все другие уже прошли дальше, спросил офицера, командовавшего ею, зачем они здесь.
– Мне приказано здесь оставаться, – ответил он.
– Присоединитесь к вашему полку, – сказал ему император.
– Он здесь, – ответил офицер, указывая на валы и рвы редута.
Император, не понимая, что он хочет сказать, повторил:
– Я спрашиваю, где ваш полк. Присоединитесь к нему.
– Он здесь, – ответил офицер, снова указывая туда же, как бы раздосадованный тем, что император не понимает его.
Молодой офицер, стоявший возле, выдвинулся тогда вперед и объяснил императору, что полк, которому удалось взять редут лишь при второй атаке, ринулся туда с такой стремительностью и был встречен таким картечным и ружейным огнем, что от двух батальонов остался только этот отряд, а остальные, как он может видеть, выведены из строя. В самом деле, эти храбрецы, начиная с полковника, лежали все вокруг редута, на парапете и внутри, куда они проникли при первой атаке, но где они не смогли удержаться».
В составе дивизии Воронцова геройски сражались гренадеры 24-й дивизии, в том числе и бойцы Уфимского пехотного полка. Практически все они погибли.
Многочисленные атаки французской пехоты и кавалерии были отбиты, русские войска отошли и закрепились на новых позициях. Наполеон решил переместить центр тяжести удара на Курганную высоту, где находилась батарея из 18 орудий. Около девяти часов утра, сосредоточив крупные силы, французам удалось под прикрытием артиллерии опрокинуть дивизию генерала Раевского и овладеть батареей. 30-й линейный французский полк, которым командовал генерал Ш. Боннами, захватив редут, прошел еще дальше «шагов на 40–70». Три русских егерских полка, стоявшие сразу за редутом, и несколько пехотных полков справа и слева укрепления были не просто ошеломлены – их охватила паника, и толпы солдат бросились в тыл.
В это время начальник штаба генерал А. Ермолов принял решение частями VI корпуса выбить французов с батареи. Вот как он описывает этот момент в своих записках (здесь и далее стиль и орфография сохранены):
«Я приказал Уфимского пехотного полка 3-му баталиону майора Демидова идти за мною развернутым фронтом, думая остановить отступающих… Несмотря на крутизну восхода, приказал я егерским полкам и 3-му баталиону Уфимского полка атаковать штыками, любимым оружием русского солдата. Бой яростный и ужасный не продолжался более получаса: сопротивление встречено отчаянное, возвышение отнято, орудия возвращены, и не было слышно ни одного ружейного выстрела.
Израненный штыками, можно сказать, снятый со штыков неустрашимый бригадный генерал Бонами получил пощаду; пленных не было ни одного, из всей бригады спаслись бегством немногие. Признательность генерала за оказанное ему уважение была совершенна. Урон со стороны нашей весьма велик и далеко несоразмерный численности атаковавших баталионов».
И далее, вспоминая подробности этой контратаки, Ермолов замечает, что воодушевлял солдат не только своим личным примером, но и тем, что бросал вперед Знаки Отличия Военного ордена.
А вот что писали об этой атаке французы: «30-й полк, один против армии, осмелился броситься в штыки. Но он был окружен, раздавлен и выброшен вон из редута, где оставил треть своих солдат и своего неустрашимого генерала с двадцатью ранами. Русские, ободренные этим успехом, не ограничились только защитой; они стали нападать. И тогда на одном этом пункте объединились все старания, искусство и свирепость, какие только могут заключаться в войне. Французы держались в течение четырех часов на склоне этого вулкана, под свинцовым и железным дождем»; «Мы вынуждены отступить… Полк наш разгромлен. Мы отступаем, имея 11 офицеров и 257 солдат, – остальные убиты или ранены… Я участвовал не в одной кампании, но никогда еще не участвовал в таком кровопролитном деле и с такими выносливыми солдатами, как русские».
Что же происходило на Курганной высоте после контратаки? Ермолов организовал оборону батареи силами Уфимского полка, который держал позицию около полутора часов. В это время его контузило и он оставил батарею, а на Курганную высоту была перемещена вся 24-я пехотная дивизия во главе с ее начальником генерал-майором П. Лихачевым. Здоровье генерала было слабым – по некоторым источникам, находясь на кургане, генерал сидел на походном стуле под выстрелами противника и ободрял солдат следующими словами: «Стойте, ребята, смело! И помните: за нами – Москва!» В три часа дня французы открыли огонь более чем из 300 орудий, а кавалерия, обойдя батарею с флангов, поддержала свою пехоту в атаке.
Вот как описывает эту атаку генерал Сегюр:
«Пока происходила эта решительная атака кавалерии, вице-король уже почти настиг со своей пехотой жерло этого вулкана. И вот огонь его погас, дым рассеялся и вершина засверкала двигающимися и блестящими медными доспехами наших кирасиров. Наконец-то эти высоты, до тех пор находившиеся в руках русских, перешли к французам! Вице-король поспешил разделить эту победу, закончить ее и укрепиться на этой позиции.
Но русские все же не отказались от нее. Они продолжали упорствовать и сражались ожесточенно, смыкаясь перед нашими рядами с большой настойчивостью. Побежденные, они снова возвращались, приводимые обратно своими генералами, и умирали у подножия воздвигнутых ими укреплений».
Вот свидетельство другого француза: «Эта бригада под командой генерала Коленкура сейчас же бросилась на редут, и мы были поражены представившимся нам изумительным зрелищем; казалось, что вся возвышенность, господствующая над нами, обратилась в движущуюся железную гору: блеск оружия, касок и панцирей, освещенных солнечными лучами, смешивался с огнями орудий, которые, неся смерть со всех сторон, делали редут похожим на вулкан в центре армии… Внутренность редута была ужасна; трупы были навалены друг на друга, и среди них было много раненых, криков которых не было слышно; всевозможное оружие было разбросано на земле… неприятельские солдаты предпочли погибнуть, чем сдаться».
В ходе атаки генерал Коленкур погиб. На батарее шел жестокий бой, во время которого солдаты бились штыками, тесаками, банниками, рычагами. Раненый генерал Лихачев, увидев, что все защитники батареи погибли, расстегнув мундир, бросился на штыки французской пехоты. Увидев генеральский мундир и ордена, солдаты противника обезоружили генерала и взяли его в плен. Он был доставлен к Наполеону. Уважая храбрость Лихачева, Наполеон вернул ему шпагу, но генерал отказался принять ее, заявив: «Плен лишил меня шпаги, дарованной мне Государем моим и отданной мной не добровольно, от него лишь могу принять обратно».
Ложье, офицер французской армии, посетивший Курганную высоту после битвы, увидел следующее: «Трудно представить себе что-нибудь ужаснее внутренних частей главного редута. Кажется, что целые взводы были разом скошены на своей позиции и покрыты землей, взрытой бесчисленными ядрами. Тут же лежат канониры, изрубленные кирасирами около своих орудий; погибшая тут почти целиком дивизия Лихачева, кажется, и мертвая охраняет свой редут».
Остатки 24-й дивизии, выбитые с батареи, отступили под сильным обстрелом, а затем в четыре часа дня подверглись атаке французской кавалерии. Все атаки французских кирасиров были отбиты. На выручку пехоте пришла русская кавалерия, в числе которой были Конногвардейский, Кавалергардский, Оренбургский драгунский и другие полки.
Отступление 24-й дивизии с Курганной высоты наблюдал В. Левенштерн. «В это время… генерал Лихачев был взят в плен, и вся его дивизия была уничтожена. Все, коим удалось уйти от этой бойни, искали спасения в овраге, над которым пролетали ядра и картечь неприятеля, не задевая их. Барклай послал меня туда с приказанием чтобы они оставили овраг; но я увидел с грустью, что уже ничто не могло воодушевить этих людей: они слишком много пострадали, упали духом и предпочитали умереть в этой западне, нежели попытаться выйти из нея. Я оставил их в овраге; не знаю, какая участь их постигла, так как вскоре появились французы, которые окружили их со всех сторон; мне удалось ускакать только благодаря моей прекрасной лошади».
А участь их была следующей – батальон Томского полка с барабанным боем смог порваться сквозь строй французов, но окружившие остановившихся уфимцев и бутырцев польские уланы перекололи их пиками.
Русская армия заняла позицию позади Курганной высоты за Горецким оврагом. На этом сражение, длившееся около 12 часов, окончилось. Потери с обеих сторон были значительны. Уфимский полк потерял убитыми 10 унтер-офицеров и 208 рядовых; ранеными 10 унтер-офицеров, 160 рядовых, 3 нестроевых; пропавшими без вести 12 унтер-офицеров, 179 рядовых, 6 нестроевых – 65% состава.
За подвиги, совершенные во время сражения, офицеры полка были представлены к наградам. Шеф, генерал-майор И. Цыбульский, получивший ранение в руку, представлен к ордену Святого Владимира III степени, майор Е. Гладышев – к ордену Святого Владимира IV степени, штабс-капитаны Аничков, Малеев и поручик Иванов – к ордену Святой Анны III степени. Получивший ранение командир гренадерской роты капитан Горелов был представлен к награждению золотой шпагой «За храбрость». В наградных документах дано описание их подвигов. Цыбульский «…много способствовал к отражению неприятеля с полком своим, когда он тремя колоннами штурмовал нашу батарею в центре, где и получил рану картечью в руку». Гладышев, Аничков, Малеев, Иванов «…при отражении неприятеля, штурмовавшего нашу батарею, отличили себя примерно и, прогоняя с оной неприятеля, подавали бодрственность своим подчиненным». Командир полка майор Ф. Демидов был представлен к повышению чина. Кроме того, Барклай де Толли представил к ордену Святого Владимира IV степени штабс-капитанов Пятницкого, Агапитова, поручиков Поленского, Чибиряева, прапорщика Алгу. Находясь рядом с полем битвы, помогал раненым солдатам и офицерам полковой лекарь Ф. Корицкий, окончивший медико-хирургическую академию и за «отличные труды» в 1812 году награжденный повышением жалованья.
Уфимский пехотный полк, созданный в Уфе в 1796 году и долгое время квартировавший в городе, отличился в Бородинском сражении, контратаковав батарею на Курганной высоте, а затем самоотверженно ее защищая. Необходимо отметить, что Бородино было вторым после Смоленска сражением в истории полка – и в обоих сражениях он показал себя с самой лучшей стороны. Впоследствии полк прошел с боями до Парижа. В самом полку служили офицеры из местного дворянства, много было уфимцев (Аничков, Черников-Онучин и другие). Часть солдат и унтер-офицеров также имела местные корни.
… Целый полк, ушедший из города, не просто отличился, а навеки прославился в этой войне. Думается, что Уфе, столице Республики Башкортостан, не стоит забывать своих славных солдат и офицеров, прославивших ее имя. Необходимо поставить памятный знак Уфимскому пехотному полку, как это сделали недавно в Екатеринбурге в память своего, Екатеринбургского пехотного полка, участника войны 1812 года. Кстати, на самом Бородинском поле памятник 24-й дивизии, в том числе Уфимскому полку, был поставлен еще в 1912 году на деньги, собранные солдатами и офицерами частей – наследников боевой славы.
Автор: Рамиль РАХИМОВ
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!