В прошлый раз мы закончили заметки на весьма и весьма неоднозначной «ноте» – на… Шекспире! И, казалось бы, его Гамлета мы уже однажды видели на страницах исследуемого романа – прямо рядом с Arabian nights и «задушевными» беседами с Дракулой до самого рассвета. Но неужели Стокер все же продолжил свою аналогию и «позаимствовал» у своего великого коллеги еще кое-что?
Ладно-ладно, шучу. Речь здесь идет о банальном цитировании Шекспира со стороны Стокера и о бездумном использовании перевода «Гамлета» Михаила Леонидовича Лозинского.
К сожалению, подобная «халатность» встречается слишком часто: переводчики без какой-либо задней мысли просто берут кусок уже готового перевода — тот, который им больше всего приглянется, — и прямо вставляют его в свой перевод, пусть даже цитируемый отрывок не вяжется с общим сюжетом от слова «совсем». Как говорится, цитировать можно, но нужен «пограничный контроль» — нужно определиться с границами. Иначе беда.
Что ж, прочитав подобное на русском, в принципе, так и остаешься в неведении, что же на самом деле имел в виду Шекспир в своем «Гамлете». Какие таблички? Какие улыбки? Зачем они здесь?
Для справки: Джонатан Харкер, наш главный герой, постепенно сходит с ума. Происходящие за день события продолжают выматывать его. Переход на ночной образ жизни не позволяет хоть сколько-нибудь отдохнуть и прийти наконец в чувство, успокоиться и трезво взглянуть на вещи. Единственная отрада для него – это дневник. Тот самый, который мы с вами сейчас и разбираем.
Но постойте, как это перекликается с переживаниями Гамлета и почему Джонатан цитирует именно эти строки?
Единственное, за что с ходу можно зацепиться – это слово meet (встреча) и намерение что-то записать (put down). Наш уважаемый адвокат подробнейшим образом описывает все детали «встреч» с Дракулой. А о какой встрече хотел нам поведать Гамлет?
Цитируемый отрывок мы находим еще в самом начале известной трагедии. Нет, не трагедии под названием «Дракула» — здесь все заканчивается хорошо, уж простите за спойлер. Речь о «Гамлете, принце датском». Строки с «табличками» мы находим еще в пятой сцене первого акта, когда Гамлет лицом к лицу встречается с призраком своего отца. Как мы все помним, тот поведал сыну тайну своей внезапной смерти:
Призрак
Идет молва, что я, уснув в саду,
Ужален был змеей; так ухо Дании
Поддельной басней о моей кончине
Обмануто; но знай, мой сын достойный:
Змей, поразивший твоего отца,
Надел его венец.
Гамлет
О вещая моя душа! Мой дядя?
Он самый. Именно его улыбку и описывает Шекспир всего несколькими строками ниже.
Но давайте лучше посмотрим, как этот отрывок был переведен у актера и режиссера Ивана Диденко, который не так давно завершил работу над своим переводом «Гамлета».
Пожалуй, этот перевод заслуживает отдельного обзора. Но раз уж Стокер упомянул Шекспира и в своем творении, давайте разберемся хотя бы с этим конкретным вопросом.
Это прозвучит весьма странно, но вот, к примеру, saws of books на самом деле означают почерпнутые из различных книг изречения. Также слово saw, не иначе как вызвавшее у всех нас ассоциацию с «пилой», переводится еще и как «пословица». Так old saw у нас будет переводиться как «старая пословица», а wise saw – как «мудрая» ее сестрица. Чудно да и только! Но такова уж реальность. И найти нужный перевод можно было, всего-навсего заглянув в обыкновенный словарь.
А как быть с пропущенными wipe away all trivial fond records? Что за «тривиальный фонд» в шекспировском слоге? Поскольку сразу же за этим идут книжные изречения, они же пословицы, то вполне логично искать наши «фонды» именно в них. Например, absence makes the heart grow fonder, где речь идет о разлуке, которая лишь сближает, заставляет сердце любить своего ненаглядного сильнее, чем прежде.
Переходим дальше – к «формам», которые здесь по ходу можно окрестить «образами». Книги рождают образы. Вроде логично. Если нет, напишите свои варианты.
Следом идут all pressures past, что поэтично можно именовать бременем прошлого, прошлых лет… страстей, если угодно. Так, для красного словца.
That youth and observation copied there – которые записала в «таблицы памяти» юность и желание «соблюсти все правила». А правила, как мы знаем, Гамлет решил в дальнейшем изменить – как говорится, he decided to be!
Остается только непонятное table of my memory. Но давайте сперва все же дочитаем тираду Гамлета до конца. Тот же Диденко пишет следующее:
Вот оно! Так может в переводе «Дракулы» следовало дать свой перевод отрывка и написать что-то вроде: До сих пор я как-то не понимал, чего хотел Шекспир, когда Гамлет у него говорит: «В моих скрижалях запишу я…»? Может, дневники Джонатана и есть его «скрижали памяти», в которых он хотел бы зафиксировать все свои горести и переживания? Что ж, звучит красиво. Но достигли ли мы истины? Увы, мы только начали к ней подбираться.
Для начала стоит отметить, что как бы красиво ни звучало последнее выражение, на деле все же получается масло масляное. Скрижали – это уже то место, куда заносятся памятные события, даты, имена и т.п. Также оно является и своеобразным хранилищем каких-нибудь идей, воспоминаний и т.д. Так что да, я обеими руками за такой красивый вариант, но он, к сожалению, не подходит.
Кстати, если вы не знали, Диденко утверждает, что потратил на перевод «Гамлета» десять лет жизни. И я полагала, что он прочитал все имеющиеся издания с пояснениями и «переводом» трагедии на современный английский. Думала, что он пересмотрел немало постановок на театральной сцене, а не только анализировал фильмы. Но нет. При всем уважении, он многое упустил из виду.
Например, в сносках к «Гамлету» зачастую поясняют, что такое tablets. Когда Гамлет хочет что-то записать на табличках, то звучит это как буквальное to make a memorandum of something: он банально хочет поскорее записать, зафиксировать в своей памяти одну-единственную мысль — one may smile, and smile, and be a villain.
В современном варианте Шекспира таблички именуются простыми slates – чем-то вроде дощечек, грифельных досок. Далее идет комментарий: He pulled the small slate and a piece of chalk out of his pocket. Не знаю, зачем Гамлет таскал с собой мел и эти дощечки. Но это однозначно гораздо сподручнее, нежели носиться с пером и чернильницей. А в одной из постановок Гамлет прямо берет и пишет на воображаемой «табличке» вышеуказанные слова. Вот так до банального просто!
Помимо этого, сам Шекспир указал в тексте, что Гамлет именно что-то записывает. Данный комментарий у Диденко, к сожалению, отсутствует и он обращается к более «высоким» материям – к «заповедям» и «скрижалям».
Но да не суть. Давайте все же сведем все наши изыскания вместе. В сухом остатке у нас получится:
И далее:
Эти-то две строчки и нужно было записать в цитируемом отрывке. Без каких-либо упоминаний об улыбках. Джонатан был в полной растерянности. Он одновременно хотел бы и стереть из своих «скрижалей памяти» все увиденное и пережитое, и в то же время скорей хватался за свои «таблички» - старый и верный дневник, чтобы запечатлеть на его страницах возможно главные вехи своей жизни.
Перечитайте предыдущую заметку и перевод Шекспира еще раз, и вы увидите, насколько два текста тесно перекликаются друг с другом, насколько похожи стенания и душевные муки обоих героев. Дракула действительно мог быть сколь угодно вежлив и обходителен, он сколь угодно мог улыбаться своему гостю, но все равно при этом оставался кровопийцей и желал только одного – скорейшей смерти своей новой жертвы…