Дмитрий Брисенко — не только поэт, но ещё прозаик и журналист, и его стихи берут лучшее из прозы и журналистской работы. Они внимательны к деталям и обстоятельствам, ясно видят жизненный абсурд, не стесняются над ним посмеяться — но и не забывают о его тёмной стороне.
***
Вот очень старый человек,
Похож на рыбу хек.
Глядит на нас из-за стекла
И глаз его стекло,
Его эмоции зола,
А разум замело.
Во сне он видит облака,
Но костная мука
Напоминает про удел
Быть сточенным, как мел.
Бликует школьная доска,
Синоним ей тоска.
Там нерадивый ученик
Над книжкою поник.
Он изучает жизни строй,
В поход зовёт гобой,
Привычки, что ведут к концу,
Но что до них юнцу.
И тёр его и так, и сяк
Слепой судьбы наждак,
Но увернулся от всех бед
И вот, угрюм и сед,
Он вспоминает, как тогда
Смотрел на облака,
И как сверкал изгиб реки,
И в лодках рыбаки
Тянули сетью свой улов,
В костре томился плов…
Жизнь многогранна и проста,
И неуместны тут слова,
Давайте молча постоим,
Мы молча постоим.
Вот очень старый человек,
Похож на рыбу хек,
А вот печаль, а вот тоска,
И кончилась доска.
***
А у меня разрослась седина в бороде,
А у меня расплясались голоса в голове.
Один говорит: давай поднимем крыльцо повыше,
Чтобы смотреть на людей как из-за крепостной стены,
Другой говорит: когда-то тут жили мыши,
А теперь лишь гуляют волны ультракороткой длины,
Третий говорит: давай наконец сделаем выбор
Между волком и стадом овец,
Четвертый говорит: смотри, мёртвый автор
Пророс в резеде, отец
Уже зарядил двустволку,
Таким аппаратом можно череп снести и Халку,
Не то что какому-нибудь…
Забудь, говорит пятый голос, всё, что было, забудь…
И я забываю.
И мёртвый автор плотнее смыкает вежды,
И овцы блеют, и волк поёт на луну,
И выбор сделан, и будто в чью-то дуду
Вдувает ветер с Мыса Доброй Надежды.
***
Это стихотворение, в котором по две строчки в каждой строфе — реальные заголовки новостей.
Железноводчан погрузят в атмосферу первого бала,
Ельчан погрузят в атмосферу трагического балагана,
Кисловодцев погрузят в атмосферу прибухнуть у вокзала,
Пермяков погрузят в атмосферу беспорядочной стрельбы из нагана.
Тамбовчан погрузят в атмосферу домашнего театра,
Кемеровчан погрузят в атмосферу Серебряного века,
Каменскуральцев погрузят в атмосферу псалмов Арво Пярта,
Новоторов погрузят в атмосферу трудового подвига советского человека,
Петербуржцев погрузят в атмосферу «Игры престолов»,
Волгоградцев погрузят в атмосферу уличных гуляний,
Иркутчан погрузят в атмосферу сионских протоколов,
Белгородцев погрузят в атмосферу горестных стенаний.
Всех, короче, погрузят — не в атмосферу, так штабелями,
Всех пристроят на радость папе и маме,
В общем, всё нормас, живём без печалей и бед,
Вот и осень пришла, утром встал,
коснулся рукою стекла,
а на нём — мокрый след.
***
Колбасного отдела продавец
Признался, что он мне родной отец.
А я ведь просто мимо проходил.
Сынок! — воскликнул старый Автандил
(Так звали моего внезапного отца),
Глядите, вырастил какого молодца!
(Представил он меня коллегам-мясникам),
Сынок, ко мне! Тебя я не отдам
Ни дьяволу, ни Богу, никому!
И я пошёл к нему, как «Курск» ко дну.
Небесный свет пролился на подсобку,
Мы ели ветчину и пили водку,
Мы дико ржали, плакали навзрыд,
Презрев и здравый смысл, и ложный стыд,
И сутки напролёт крепчала и вилась
Меж нами родственная связь.
И с той поры, назло слепой судьбе
Живём с отцом и ищем нашу мать,
На север ходим, ходим через гать,
Она и здесь, и там, повсюду и нигде.
Не плачь, сынок! — велит мне мой отец,
Мы выйдем рано, сразу пешкой в дамки,
Ну, хватит выть, найдём мы твою мамку,
И мы её находим наконец.
***
Черный жук ползет по крышке,
Тихо шебуршатся мышки,
Мушка малая летает,
Иней в комнате не тает,
Отражаются в трюмо
Жук и мышки и литая
Крышка гроба моего.