С чего началось моё увлечение славянской мифологией – я уже рассказывал. С книги, если коротко. Которую дала мне почитать учительница русского языка и литературы в пятом классе средней общеобразовательной школы. А потом сия учительница уволилась, и я днём с огнём искал заветный томик. Обрёл его переиздание уже в восемнадцатилетнем возрасте – и был очень тому рад (хотя с данным трудом всё не совсем в порядке, подробности см. здесь).
Первое моё знакомство с увлёкшим меня миром славянских богов и духов состоялось именно на страницах той самой книги. И с богиней Мокошью (или Макошью, в некоторых источниках теоним пишется через «а») – в том числе.
В настоящей статье я хотел бы сделать своего рода обзор, как подавался образ Мокоши в литературе, которую я читал в разные годы своей жизни.
Впервые о Мокоше я прочитал вот такой текст (источник: «Русские легенды и предания» Е. А. Грушко, Ю. М. Медведева):
По верованиям древних славян, Мокошь – богиня, влиянием на людей почти равная Перуну. Это было олицетворение Матери Сырой Земли, а также дочь Перуна, обращающаяся в некоторых поверьях в луну. Она была как бы посредницей между небом и землей. Женщины плели в её честь венки в новолунье и жгли костры, прося удачи в любви и семейной жизни. Это почитание сохранилось в позднейших легендах, где Мокошь выступает в роли судьбы.
Её изображали с турьим рогом изобилия. Её могли окружать девы-русалки, которым предписано было орошать нивы.
Будучи богиней плодородия, Мокошь в виде женщины с большой головой и вытянутыми ввысь длинными руками олицетворяла взаимодействие сил земли и неба. Она была покровительницей дождя – и в то же время мелкого домашнего скота, коз и овец, даже сохранилось поверье: «Овца, как шерсть ей не стригут, всё же иногда протрёт проплешину, тогда говорят: Мокошь выстригла». Вообще она покровительствовала женщинам и их делам, а также торговле.
Со временем под её власть всецело перешло «бабье царство», и Мокошь стали представлять всё той же длиннорукой, большеголовой женщиной, прядущей по ночам в избе: поверья запрещают оставлять кудель, а то Мокошь отпрядёт. Впрочем, если женщине удавалось ублаготворить богиню, та ночами приготавливала ей уже готовую нить, спрядённую на диво ровно. В этом образ древней богини женских ремёсел слился с образом Пятницы, которой приносили жертву, бросая в колодец пряжу, кудель; название такого обряда – «мокрида», как и имя Мокошь, связано со словами «мокрый», «мокнуть».
Вот как женщины молились Пятнице о дожде: когда наступает время жатвы, одна из деревенских старух, лёгкая на руку и этим достоинством всем известная, отправляется в поле ночью и сжинает первый сноп. Связав его, ставит она на землю и три раза молится Пятнице, чтобы помогла рабам Божиим (помянёт всех женщин своей деревни, на которых, по хозяйскому обычаю, лежит обязанность жнитва). Просит старуха об окончании без скорбей и болезней тяжёлой работы, молит Пятницу быть заступницей от лихих людей, особенно тех, которые умеют делать заломы.
Затем берёт она свой сноп и, крадучись ото всех, несёт его в свою избу. Всякая встреча при этом – недобрый знак. Пятницу также почитают богиней женского рукоделья, особенно пряжи. Она очень строго следила, чтобы в пятницу женщины не прикасались к работе. Тех, кто нарушал этот обычай, сурово наказывали. Не зря ходит она по земле вместе со Смертью, а потому, случается, тут же в наказание скрючит на руках пальцы или вложит в спину стрельё и ломоту. Пятницу все могут видеть, и кто видел – тот хорошо распознал, что это ещё молодая женщина.
Иногда она милует и награждает, а в иную пору жестоко наказывает. У одной женщины, не почтившей её и работавшей, она просто-напросто содрала с тела кожу и повесила на том же стану, на котором та ткала холст.
Подобно Мокоши, воплощению Земли, Пятница является покровительницей усопших душ, убогих и нищих во всей Древней Руси, и около этих церквей (обычно выстроенных на подоле, у рек и самой воды) во всех местах селилась нищая братия со своими хатами и логовищами. Где не было воды, там непременно рыли колодцы и пруды.
Схож с Мокошью ночной дух Мокуша. Она ходит по ночам прясть шерсть и стричь овец. Ее не видят, но по ночам слышат урчание веретена, когда она работает. Выходя из дома, щёлкает веретеном о брусок, о полати. Если она недовольна хозяйкой, то остригает у неё немного волос. Мокуша чем-то напоминает кикимору.
Родственны ей и нички – женские мифические существа, о которых на Украине рассказывают, что они в ночное время, особенно по пятницам, стучат и шалят в избах; бабы боятся, чтобы они не выпряли весь лён, и прячут от них свои кудели.
Интересно, с чего авторы взяли, что Мокошь – дочь Перуна? По аналогии с тем, что она связана с дождём, а Перун – с тучей, его «порождающей»?
В качестве же «бонуса» они привели даже некое предание о богине Мокоши, называемое «Долгожитель» (источник тот же):
Отправилась как-то Мокошь в странствие, поглядеть, как люди живут, и попался ей навстречу по дороге работник, который отошёл от хозяина. Сел этот прохожий закусить, а к нему и напрашивается неведомая красавица, чтоб разделил с нею хлеб-соль. Поели они.
– Вот тебе за то награда: иди в это село, найди там богатую девушку-сиротку, бери её за себя замуж. А я даю тебе сто лет веку, – сказала Мокошь.
Он так и сделал. Жил он ровно сто лет, и пришла к нему Мокошь с тем сказом, что пора-де умирать. А умирать-то кому хочется?
– Прибавь ещё одну сотню! – взмолился старик.
Прибавила. Когда исполнился последний день этой второй сотни лет, она опять пришла.
– Ещё прибавь сотню!
Прибавила. Жил-жил человек, и самому надоело, такой он стал старый, что по всему телу мох вырос. Приходит Мокошь и Смерть с собой привела.
– Ну, теперь пойдём: и вот тебе хорошее местечко для упокоения.
Привела его к роще берёзовой, понравилась та роща старику. Но она повела на другое, близ излучины реки, на усеянном цветами холме. Здесь ветхому старику ещё больше полюбилось. Когда привела его на третье место, то отворила дверь и пихнула его прямо в Пекло, промолвив: «Когда бы ты помер на первой сотне своих лет, то слушал бы в могиле песни рощи берёзовой. Когда б скончался на второй сотне – слушал бы песни речных волн и перезвон цветов. А за триста лет ты столько нагрешил, что ж тебе ещё остается слушать, как не крики ужаса в Пекле?»
Предположу, что это вольная переделка народной легенды о Параскеве Пятнице – христианской «заместительнице» Мокоши.
С «Русскими легендами и преданиями» Грушко-Медведева я свёл знакомство в пятом классе (тогда книга называлась по-другому, что-то вроде «Словарь славянской мифологии от "А" до "Я"»), а в шестом, под Новый год, в моё распоряжение попал томик популярной в то время детской энциклопедии «Я познаю мир», посвящённый мифологии.
Там о богине Мокоши говорилось следующее (источник: «Я познаю мир. Мифология. Европа. Азия», авторы-составители: О. А. Могила, С. В. Чумаков):
На ритуальных сосудах, найденных археологами, рядом с сёстрами Рожаницами обычно соседствует ещё одно женское изображение. Это богиня Мокошь.
Мокошь (её ещё называют Мокоша, Макошь, Мокуша) – единственное женское божество, помещённое в пантеоне славянских богов у киевского князя Владимира. Упоминания о ней встречаются во многих летописях, но всегда краткие, порой противоречивые. Будто бы была она даже олицетворением Матери сырой земли.
И ещё наши предки почитали её как богиню плодородия. На древних рисунках, вышивках на старинных русских полотенцах и рубахах Мокошь обычно изображают высокой женщиной с крупной головой и длинными руками.
Обычно она – центральная фигура композиции. На предметах, предназначенных для весенних обрядов, Мокошь с поднятыми к небу руками словно призывает небесное божество ниспослать дождь. На «летних» же изображениях богиня стоит с опущенными к земле руками в обрамлении солнечных кругов. Некоторые исследователи представляют её имя как Ma-кош (слово «кош» в древнерусском языке означало корзину для плодов). Расшифровывали это имя как «мать хорошего урожая», «мать благополучия».
Позднее на Мокошу люди возложили «ответственность» за все домашние женские работы. Была она и невидимой пряхой, и стригла овец, вмешивалась и в другие повседневные дела хозяйки. Порой, когда пряха начинала дремать, а веретено продолжало вертеться, говорили, что это Мокошь за бабу пряла. К усердным хозяйкам была она добра, а тех, кто её не слушался, наказывала. Крестьянки боялись Мокоши и приносили ей жертвы.
Пятница была посвящена Мокоши. У древних славян считалось, что в этот день нельзя начинать никакого дела, иначе оно «не заладится, будет пятиться».
Среди пословиц, собранных В. Далем, есть такая: «По пятницам мужики не пашут, бабы не прядут». Очевидно, что в те далёкие времена знакомое всем выражение: «У него семь пятниц на неделе» – имело несколько иной, нежели сегодня, смысл. Мы так говорим о человеке, который не знает, чего хочет, постоянно меняет решения. Предки же подразумевали лентяя.
С приходом христианства «двойником» Мокоши стала Параскева Пятница. Она приняла на свои плечи многие дела, присущие древней языческой богине, считалась покровительницей полей и скота. Ей молились о всяческом благополучии и домашнем счастье. В день св. Параскевы женщины приносили в церковь для освящения разные плоды, которые потом долго хранились в доме как священные. Параскеве Пятнице часто посвящали первый сноп. Как и Мокошь, она благоволила к пряхам.
А ещё Параскева считалась покровительницей торговли. Ведь это было единственное дело, не считающееся в пятницу греховным. Вот и базарным днём на Руси издавна считалась пятница. Уже в 1207 г. в Великом Новгороде была возведена церковь Пятницы на Торгу. Да и в Москве в торговом Охотном ряду стояла церковь Пятницы, но была разрушена, как и многие памятники старины, в середине 30-х гг. нашего века.
А память о Мокоши надолго ещё сохранилась на Руси. Даже в XVI в. церковникам приходилось задавать женщинам укоризненный вопрос: «Не ходила ли еси к Мокоши?»
Шли годы, количество литературы о славянских богах потихоньку увеличивалось, а я перешёл с бумажных книг на электронные (что существенно увеличило мою библиотеку).
В 2015 году я начал почитывать Льва Прозорова, и этот автор меня по-своему очаровал. В своей книге «Боги и касты языческой Руси» он писал:
Макошь (Мокошь, Макешь, Мокуша и пр.) – единственная Богиня киевского Пятибожия – из чего, понятное дело, отнюдь не следует, что она была единственной Богиней русов и славян. Она упоминается во множестве поучений, обличительных «Слов», житиях, исповедных вопросах. Эта Богиня упоминается в поучениях против Язычества обычно вместе с «вилами» – стихийными девами. Иногда её называют «Мокошь-Дива», что сходно с индуистским «Дэви», а равно и с названием последней из пяти частей Уэльса – Диведом. В поучениях и «словах» Мокошь сравнивают с суровой Гекатой, идолы которой (весьма, к слову сказать, напоминающие гневные формы индуистской Дэви) вымазаны жертвенной кровью. Суровый характер Богини подтверждается также и засвидетельствованной ещё Далем поговоркой – «Бог не Макешь, чем-нибудь да потешит». Под «Богом» здесь скорее всего уже подразумевается милосердный «Господь» христиан, в противоположность «Макеши»-Мокоши, от которой ждать милостей неразумно. На месте капища Мокоши стоит, по всей видимости, Мокошинский монастырь в Черниговской области (как Перыньская обитель в Новгородчине – на месте капища Громовержца). Названия Мокош, Мокошницы, Мокошин верх известны в Польше, Чехии, у полабских славян – Мукуш, Мукеш, лужицкое Мокошице. В Пскове жил тиун-управитель Хлоптун Мокуша. Словенцам известна сказка о колдунье по имени Мокошка. Ещё в XVI столетии в исповедальниках, так называемых «худых номоканунцах», исповедникам предписывалось задавать «духовным дочерям» вопрос: «Не ходила ли еси к Мокуше?» Любопытно, что этот вопрос должен был задаваться среди запретов на всякого рода гадания – «Мокуша»-Мокошь, очевидно, почиталась способной предвещать будущее. Б. А. Рыбаков в этой связи указывает на мелькающее в обличениях Языческих суеверий словцо «кошь» или «къшь», упоминающееся рядом с верой в сны («сносудец»), предопределение («усрячу», Сречу). В одном таком списке вместо «кошь» написано Мокошь. Рыбаков обращается к работам И. И. Срезневского. По-древнерусски «къшь» – жребий, «къшение» или «кошение» – жеребьёвка, «кошитися» – метать жребий, наконец, «прокъшити» – победить в жеребьёвке (было даже славянское имя Прокош). С другой стороны, Рыбаков обращает внимание на такие слова, как «кошьница», «кошель», «кошуля» – ёмкости для зерна и хлеба. В связи с этим Борис Александрович предполагал, что имя Богини может быть истолковано как «Ма(ть) судьбы, жребия, участи» или же «Мать коробов, мать урожая». То есть Макошь становилась Богиней судьбы и плодородия. Вместе с тем он допускал и толкование от «мокнуть, мокрый» – сравним: «Мать Сыра Земля». Созвездие Водолея в древней Руси называлось Мокрошь или Мокрешь, моравский историк XVIII века Стржедовский упоминает божество Макосла, связанное с водой, «мокридами» на русском Севере называли обряд, когда в почитаемый колодец бросали пряжу, кудель, что выводит нас на третье истолкование имени русской Богини. В литовском языке есть слова makstiti – «плести», meksti – «вязать», maks – «торба, мошна» (мы опять возвращаемся к кошулям и кошелям Рыбакова). Из этих и других слов языковеды-лингвисты восстанавливают предполагаемое праславянское слово mokos – прядение. Это напоминает о Мокуше – странноватом существе из быличек и поговорок русского Севера, с большой головой и руками, очень любящее прясть – когда в ночной темноте в спящем доме слышалось жужжание вращающегося веретена, говорили – «Мокуша прядёт». Ей же приписывалась «стрижка» вытертой овцами шерсти (видимо, чтобы прясть из неё). Чтоб не вынуждать Мокушу к таким действиям, ей оставляли что-то вроде жертвы – после стрижки овец оставляли для неё клок шерсти в ножницах. Ленивой девке насмешливо говорили: «Спи, Мокуша пряжу спрядёт за тебя». Звучала поговорка угрожающе – оставленная ленивой пряхой прялка со спутанной куделью – «Мокуша опряла!» – считалась недобрым знаком. Мокуша напоминает какого-то мелкого домашнего духа, вроде новгородской мокрухи или общерусских мары, кикиморы. Но есть и черты, делающие её крупнее, – в великий пост Макуша обходит избы, наблюдая за поведением хозяек. Тут это уже не мелкая нелюдь, склонная к столь же мелким проказам, а существо, охраняющее порядок – да к тому же одно на все избы, что автоматически повышает её в наших глазах. Явилась ли севернорусская Мокуша формой вырождения культа древнерусской Мокоши, или изначально существовала параллельно с нею, неясно. Для нас важнее именно та черта, которую севернорусская Мокуша добавляет в облик своей великой «тезки». Мокошь/Макошь – пряха. А пряха в мифологии существо более чем почтенное. Она воплощает ни много ни мало – Судьбу, высшее понятие любой Языческой мифологии. В Ведах с прядением или тканьём сравнивали само творение мироздания. «Да продлится пряжа!» – восклицает ведический певец-риши, подразумевая – да не прервётся род. В мифах и легендах Эллады судьбу пряли мойры (буквально – часть, доля, сравни «къшь» и славянское мифическое существо, олицетворение личной судьбы – Доля) или, как их ещё называли, парки. В гомеровской «Илиаде» говорится: «После претерпит он всё, что ему непреклонная Участь (мойра. – Л. П.) с первого дня, как рождался от матери, выпряла с нитью», «такую, знать, долю суровая Парка выпряла нашему сыну, как я несчастливца родила». В «Одиссее»: «Пусть испытает всё то, что судьба и могучие Парки в нить бытия роковую вплели для него при рожденье». А вот как обстояло дело у скандинавов:
Ночь была в доме,
Норны явились
Судьбу предрекать
Властителю юному,
Судили, что будет он прославлен,
Лучшим из конунгов прозван будет;
Так нить судьбы пряли усердно,
Что содрогались в Бралюнде стены.
(Старшая Эдда, Первая песнь о Хельге)
Кроме норн, судьбу пряла, очевидно, и супруга верховного Бога скандинавов Фригг, изображавшаяся на стене Шлезвигской церкви верхом на прялке. На фрисландских пряничных досках изображалась увенчанная полумесяцем Богиня у прялки. У литовцев судьбу человека выпрядала – тоже на прялке! – Богиня Верпея.
Огромным почётом окружали прядение и связанные с ним вещи и понятия на Руси. Резной узор, покрывавший прялку, включал и «Громовые колеса» с шестью спицами, и солнечные символы, и воплощающие землю квадраты и ромбы – короче говоря, тут был весь мир, от недр, обозначенных изображением змея или некоего драконоподобного существа в основании лопасти, до космических высот с символами светил и грома. Форму и узоры (и даже технику резьбы) севернорусских прялок полностью повторяют традиционные надгробья Украины и Югославии, каменные надгробья Московского Кремля XIII–XIV веков. Сербский епископ Павел Ненадович в 1743 году запретил устанавливать на могилах увенчанные «преслицом» (прялкой) столбы и шесты, повелев ставить вместо них кресты. Любопытно, что, с одной стороны, на русском Севере в ходе обрядового святочного «озорства» парни отбирали прялки у девушек и относили их… на кладбище, где могли поставить на могилу или даже побросать в вырытую для погребения яму. С другой стороны, согласно свидетельству Геродота, в Греции существовал обычай, по которому на острове Делос девушки перед свадьбой наматывали отрезанную прядь волос на прялку и возлагали её на могилу основательниц главного Делосского культа – культа Аполлона Гиперборейского – дев из Гипербореи – то есть с далёкого севера Европы. Поскольку прялки устанавливали на могилах перед тем, как там стали устанавливать кресты – стало быть, и изображения на прялках значили для язычников не меньше, чем крест для приверженцев новой религии. Но самой мощной и глубокой по своему Языческому символизму является прялка с русского Севера XIX века, в своё время описанная Б. А. Рыбаковым. Широко известно (его фотографию часто помещают в книгах по русскому Язычеству, начиная с «Язычества древних славян» самого Бориса Александровича) её донце в виде полуфигуры лежащего на спине мужчины с усами и бородою. Руки его сложены на груди, как у покойника. Однако глаза широко открыты, а из открытого рта с оскаленными зубами выходит лопасть прялки, узор на которой – напоминаю – является символическим изображением мироздания. На месте полового органа лежащего на донце вырезано громовое колесо. Именно на нем должна была сидеть пряха. Эта композиция очень напоминает изображения Великой Богини-Матери Дэви в Индии, где Она стоит или сидит на теле Своего супруга Шивы, иногда имеющего вид «шавы» – покойника, но со стоящим мужским органом-лингамом. Вот совершенно так же пряха на русском Севере восседала на теле «покойника» с громовым знаком на месте мужского органа, из уст которого исходило мироздание (кстати, и Шиву, и, ещё чаще, самое Дэви в ипостасях Кали или Дурги изображают с высунутым языком). То есть прядущая уподоблялась ни много ни мало самой Великой Богине-Матери. Соответственно относились и к символике пряжи и нитки. Нить была символом жизни, судьбы. Отсюда поговорки: «Этой нитке конца не будет», «Жизнь на нитке, а думает о прибытке», «По нитке рубеж». Жизнь, как нитку, связывают с кем-то, она может стать запутанной, а может и оборваться. «Сколько нитку ни вить, а концу быть».
В качестве прядущих жизнь-судьбу могут выступать и сравнительно мелкие духи (русалки, домовухи, кикиморы, та же Мокуша – видеть или слышать их прядущими или ткущими обыкновенно не к добру, хотя упоминаются и исключения), так и существа более крупного порядка наподобие северных норн или античных мойр. У южных славян такие пряхи (роженицы, суженицы) прядут человеку либо хорошую судьбу (Среча), либо дурную (Несреча). Но у скандинавов, как мы помним, наряду с норнами существовала и Фригг, знающая судьбы, восседающая на прялке. Совершенно так же и на русском Севере, кроме Мокуши, была и более величественная фигура Пряхи – так называемая «святая Пятница». Кавычки вполне уместны – насколько «Илья-пророк», этот чуть прикрытый христианской терминологией и символикой Громовник Перун крещёной русской деревни, имел мало общего с ветхозаветным фанатиком единобожия, настолько же и «матушка Пятница» северных русских деревень имела предельно мало общего с греческой первохристианской святой великомученницей Параскевой. Для начала её… отождествляли с Богородицей, что само по себе необычно для христианства и скорее напоминает многоликие Силы Язычества – ту же Дэви, которая проявляется и как Дурга, и как Кали, и как благостная Парвати, и во многих иных образах. На средневековых новгородских иконах «Пятницу» изображали на одной доске с Богородицей, но с другой стороны – это обыкновение, опять-таки не вполне христианское, напоминает многоликие славянские идолы. Еще в XX веке в Ленинградской области верующие были убеждены, что «Пятница – это и есть Божья матерь». Фольклорный облик святой рисовал то девицу в белой сорочке и плахте, то растрёпанную нагую женщину с большой головой и большими руками (совершенно как Мокуша), высокую и худую. Она могла помочь усердной пряхе, наказать нерадивую, считалась покровительницей и ткацкого мастерства, но сурово карала за работу в свой день – могла даже содрать кожу и повесить её на кросна – ткацкий станок – так что те, кому удавалось отделаться за непочтение к суровой «святой» скрюченными пальцами, могли считать себя счастливицами. Её почитание выражалось в принесении обетов, в том числе – на изготовление полотнищ, которые могли принести в посвящённую Параскеве церковь или часовню, а могли – вывесить на ветвях у посвящённого Пятнице почитаемого камня с выемкой в виде человеческого следа, или у родника, или у колодца. Там же – а также на распутьях – стояли изображения «святой», вопреки православной традиции – резные. Ветви кустов и деревьев вокруг этих православных идолов густо покрывали шнуры и клочья пряжи, пожертвованные почитательницами грозной «святой». Именно в честь «святой Пятницы» русские девушки справляли «макриды», бросая пряжу в колодец. Она же, считалось, помогает при родах, да и жениха может послать: «Матушка Прасковея, пошли мне жениха поскорее!» Соответственно, постольку, поскольку с Пятницей отождествлялась Богородица, то и сама Богородица ещё со средневековых времён стала изображаться на Руси как Пряха – с веретеном и пряжей в руках. Возникло сказание, в котором будущая мать Христа в отрочестве пряла пурпуровые нити для храмовой завесы. В заговорах «матушка Богородица», восседающая «на острове Буяне, на бел-горюч-камне Алатыре», как правило, предстаёт именно прядущей. Тут интересно, что Богородица в народном православии отождествляется с самой землёю – так, мужикам, разбивающим комья земли на пашне палками, бабы пеняли, что они-де бьют саму Богородицу. У Ф. М. Достоевского тоже выведена монашенка (!), утверждающая, что Богородица – это мать-сыра-земля. В тех же заговорах мать Христа сливается с древнейшей святыней, Землёй, в неразличимое единство: «Мать Сыра Богородица». Интуиция исследователя вновь не подвела Бориса Александровича – в Мокоши объединены в одном образе и Земля (влажная, сырая), и Судьба. Разве что напрямую с полями и пашнями Мокошь отождествить трудно – её территорией скорее являются родники, берега рек и распутья – пограничные с дикой, неосвоенной природой участки. И не зря одним из имён Мокоши было Дива, от которого происходило древнерусское слово «дивий, дивокий» – дикий.
Учёные практически не сомневаются, что под личиной народного культа Параскевы Пятницы (собственно, «параскева» и означает по-гречески Пятница) скрывается культ древнего женского Божества, а именно – Мокоши, прядущей судьбы, покровительствующей рождениям и бракам, повелевающей земной влагой (вспомним о посвящении ей колодцев и источников). «Низшие» черты Богини воплотились в мелкой нечисти Мокуши, но её почитание как Высокой Богини должно было скрыться под христианским псевдонимом. Как в других традициях пятница связана с днём Богини – Венеры, Фрейи (Friday) – так и в русской традиции Пятница была связана с Мокошью. Кстати, есть основания предполагать, что первоначально неделя у славян была из пяти дней. Во-первых, на это указывает то обстоятельство, что средой, серединой, называется третий день недели. Само собою разумеется, что если третий день – середина недели, то в неделе должно быть пять дней. Во-вторых, шестой и седьмой день, суббота и воскресенье, носят названия, связанные с иудеохристианской традицией. Наконец, примеры пятидневной недели есть у народов, общавшихся с древними славянами. Скандинавское слово fimmt обозначает именно неделю из пяти дней. Схожая неделя, как предполагают, существовала у прикамского народа удмуртов. Возможно, первоначально такая неделя-пятидневка находилась под покровительством Пятибожия. Пятница принадлежала Мокоши, четверг, как мы уже знаем, – Перуну. Оставшиеся три дня можно расположить лишь предположительно. Понедельник, с его репутацией «тяжёлого дня» и посвящения в народном православии апостолу Петру, привратнику загробного мира, легче всего увязывается со Стрибогом. Вторник, в Пасхальную неделю носивший кое-где название «Купалища», может связываться с Солнцем, так как Купала – праздник Солнца, Солнцеворот, а значит – принадлежать Хорсу Даждьбогу. Среда, кстати, в астрологии находящаяся под покровительством Меркурия, таким образом остаётся для славянского соответствия галло-римскому «Меркурию» – Яриле-«Семарьглу».
Любопытно и другое сходство «святой Пятницы» – а стало быть, и Мокоши. А. А. Потебня обратил внимание на то, что в украинской сказке «святая Пятинка» замещает действующую в схожих по сюжету русских сказках Бабу Ягу. Яга в сказках может выступать и пряхой: «Стоит избушка на курьей ножке, на веретённой пятке, крунами вертится, и дверей не видать… в избушке сидит женщина, шёлк прядет, нитки длинные сучит, веретено крутит, и под пол спускает». Обитающая в лесу и повелевающая зверями Баба Яга вполне подходит на роль Дивы – повелительницы «дивьей», дикой природы. Любопытно, что, как и Пятница, как и словацкая Макосла, Баба Яга в некоторых сказках повелевает дождём.
Если Мокошь равнозначна Яге, то проясняется и её социальная роль, её связь с определённой кастой. Ведь сказочный образ Бабы Яги и её «избушки на курьих ножках» в окружении увенчанного черепами частокола, как выяснил ещё В. Я. Пропп, является поздним фольклорным отголоском обрядов инициаций, посвящения в род. Тех обрядов, которые делали из ребёнка или раба свободного, равноправного соплеменника. И если Макошь как Мать покровительствовала вечным детям-рабам, то Она же и отвечала за «второе рождение» свободного человека, полноправного сына (или дочери – сказки ведь знают и девочек в избушке Бабы Яги) своего племени. Любопытно, что, по сообщениям этнографов, мальчики, прошедшие инициацию, ещё какое-то время жили отдельным обществом-дружиной, которую у индоевропейцев часто сравнивали со стаей волков или псов. В быту славян последние следы таких дружин видят в украинском «паробоцтве», освящённом образом… «святого Юрия», то есть православного «заместителя» Ярилы. Волки или псы-хорты считались спутниками Юрия (так что, возможно, крылатые псы древнерусского прикладного искусства всё-таки имеют какое-то отношение к «Семарьглу»-Яриле). В обрядности Семика, ярилиных Зелёных святок, фигурирует образ «волка»-любовника, и поскольку сложно предположить, что славянки предавались подобной зоофилии, то в «волке» следует видеть вот такого свежепосвящённого в племя «паробка», принятого Юрием-Ярилой из рук Яги-Мокоши.
Ну и последняя книга, которой я хотел бы завершить данную подборку источников, – это «Мифы русского народа» Елены Евгеньевны Левкиевской. О Мокоши там сообщается следующее:
Она – повелительница темноты, нижней части мироздания, а её имя наводит на мысль о мокроте, влаге, воде. Мокошь покровительствовала всем женским занятиям, в особенности прядению. И почитали её преимущественно женщины. Из дней недели Мокоши была посвящена пятница. И в этот день в деревнях не пряли и не стирали – из почтения к богине. Во многих местностях такой запрет сохранялся вплоть до начала XX века.
Мокошь – единственное божество пантеона князя Владимира, чей культ реально существовал в русской народной культуре ещё в течение веков после принятия христианства. Её образ, пусть и в изменённом виде, сохраняется в современной северорусской мифологии.
В старину на Руси Мокоши поклонялись на тайных женских собраниях, которые вели посвящённые жрицы. Об этом рассказывает рукопись XIV века: «…Мокоши не явно (т. е. тайно. – Авт.) молятся, да … призывая идоломолиц баб, то же творят не токмо худые люди, но и богатых мужей жены». О почитании Мокоши свидетельствуют вопросы, которые священник задавал на исповеди каждой женщине ещё в XVI веке: не творила ли она «с бабами богомерзкие блуды … не молилась ли вилам и Мокоши?» или: «Не ходила ли к Мокоши?» Мокошь, изначально, по-видимому, являвшаяся божеством плодородия, представлялась христианским священникам воплощением всего тёмного, телесного, низменного. В древнерусских рукописях почитание богини приравнивается к блудодейству: «И Мокошь чтут и ручной блуд, весьма почитают». Представление о Мокоши как о воплощении необузданной сексуальности сохранилось в русском языке. В подмосковных говорах словом мокосья называют гулящую женщину.
С утверждением христианского мировоззрения Мокошь, как и другие языческие боги, стала восприниматься как демоническое существо. На русском Севере такую демоницу называли Мокоша (Мокуша) и представляли в виде женщины с большой головой и длинными руками, которая приходит в дом и прядёт пряжу, если хозяйка оставила её без молитвы. Ни в коем случае нельзя было оставлять на ночь в избе недопрядённую кудель – «а то Мокоша спрядёт». А если пряхи дремлют, а веретено вертится, значит, «за них Мокоша прядёт». Особенно Мокошу боялись во время Великого поста.
При стрижке овец клочок шерсти клали в жертву Мокоше, а если овцы начинали линять в неурочное время, считалось, что это «Мокоша стрижёт овец».
Слово мокоша в ярославских говорах обозначает привидение, а словами мокош, мокуш в некоторых современных говорах называют нечистую силу.
После утверждения христианства многие функции языческой Мокоши приняла на себя св. Параскева. Об этом свидетельствует любопытный случай, произошедший в Пскове в 1540 году. В город привезли новое изображение Параскевы Пятницы, но не икону, а деревянную резную скульптуру. Увидев её, народ пришел в «великое смятение», поскольку счёл это за призыв к «болванному поклонению» (т. е. поклонению языческому идолу). Митрополит вынужден был успокоить людей специальным разъяснением. Поскольку все запреты на женские работы, прежде связанные с Мокошью, а потом «доставшиеся в наследство» св. Параскеве, приходились на пятницу, то эту святую в народе так и стали называть Параскевой Пятницей, а её образ приобрел отчётливые черты языческого божества. В деревнях часто рассказывают былички о том, как Пятница наказывает женщин, нарушающих в этот день запреты на какую-либо работу, чаще всего запрет белить печь, расчёсывать волосы, а особенно – прясть. Приходя к нарушительнице, Пятница в наказание колет её веретёнами или заставляет за одну ночь напрясть немыслимое количество пряжи:
«Села женщина прясть накануне пятницы и пряла до полуночи. Вдруг подходит какая-то девушка под окно и спрашивает у этой женщины:
– Прядёшь?
– Пряду, – та отвечает.
– Ну, на тебе сорок веретён и напряди их до рассвета, чтобы полны были, пока я вернусь из другого села. Как напрядёшь, выкинь в окно.
Догадалась та женщина, кто это под окно подходил. Был у неё моток ниток. Схватила она его и стала наматывать на веретёна. Намотает и в окно выкинет. Намотала все сорок веретён, встала из-за прялки, стала Богу молиться. На рассвете Пятница под окно приходит, видит – женщина Богу молится.
– Ну, догадлива ты. Быстро управилась. Иначе бы не прясть тебе больше никогда! – Схватила Пятница веретёна, выброшенные женщиной, и разорвала их: – Смотри, как я эти веретена разорвала, так бы и тебе было, если бы дело не сделала. Ложись спать и больше не работай накануне пятницы.
Женщина стала просить у Пятницы прощенья:
– Прости ж ты меня, святая Пятница, не буду я больше работать в этот день и детям накажу».
Связь языческой Мокоши с водой, влагой также была перенесена на Параскеву Пятницу и нашла отражение в некоторых поздних обрядах, например, в обычае бросать в колодец пряжу в качестве жертвы Пятнице.
И, конечно, напоминанием о древних жертвах богине является обычай кормления Пятницы, существовавший на Украине ещё в конце XIX века. В ночь с четверга на пятницу хозяйки застилали стол чистой скатертью, клали на него хлеб-соль, ставили немного каши в горшке, покрытом миской, клали ложку и ждали, что Пятница придёт ночью ужинать. Накануне дня св. Параскевы (28 октября по ст. ст.) эта пища заменялась более праздничной – разведённым медом.
Вот так я мало-помалу «знакомился» с богиней Мокошью. Конечно, читал я и другие источники, но здесь я привёл два, с которых начинал, и два, которые считаю для себя наиболее значимыми.
А закончить текущую заметку предлагаю музыкальной паузой.