ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ГЕНРИХ, БАВАРИЯ, ЛЮДВИГ
Вот мы и в поезде. Генрих взял на себя обязательство в целости и сохранности доставить до театра не только меня, но и мои драгоценные очки. Альберт, как и обещал, принес их и объяснил Генриху, как правильно приладить устройство к моей голове. За Хельгой заехал кто-то и она умчалась в свой театр на автомобиле.
Я сижу рядом с Генрихом и вот уже минут двадцать слушаю его восторженную речь о Баварии. Мне уже известно, когда и как была образована страна, сколько здесь городов, озер, горнолыжных курортов, университетов, знаменитых людей замков и сортов пива. Генрих рассказывает эмоционально, делая смешные ошибки в русских словах, и я пока не понимаю, в чем же заключается его, как предупреждала Хельга, странность. Он хорошо знает историю и очень любит свою страну. Наверное, это и есть «пунктик» Генриха?
- И двадцать пять август тысяч восемьсотен сорок пять год рождать Людвиг II Баварский, - медленно, с придыханием выговорил Генрих.
На этой фразе я физически почувствовала, как вокруг меня что-то изменилось. Было ощущение, что в воздухе возникло электрическое напряжение, и оно исходило от того места, где сидел Генрих. Его локоть примыкал к моему, и от него ко мне мне словно прошел разряд тока. Захотелось отодвинуться, встать и уйти подальше, но… Как же мне надоела эта постоянная зависимость от других людей! Вот и сейчас. Что будет, если я оторвусь от Генриха и потеряюсь? Я моментально представила себе, как стану объяснять каким-нибудь милым людям свою проблему: кроме "здравствуйте", "спасибо" и "простите" я по-немецки ничего не знаю. Меня поведут в полицейский пункт, объявят всегерманский розыск, мою фотографию развесят на столбах и покажут по телевизору. Папа, распивая в перерыве от своей важной работы чай в Берлине, увидит это и поперхнется…
Генрих, похоже, не собирался меня терять - он придвинулся ко мне еще ближе и шепотом спросил:
- Ты слышать о Короле?
Именно так, с большой буквы он и произнес.
- Ничего, – расстроила я его.
То, что он разочарован, было понятно и не глядя. Кажется, пунктик - загон начал обретать портрет.
– Это, должно быть, очень важный для вас человек? - Добавила я с почтением, испугавшись, что при неосторожном обращении с персоной Короля, меня сильно ударит током.
-Гм-м..., – многозначительно промычал Генрих. – Сказать очень – нет, сказать самый – да. После Бога, кончено.
- Конечно, – поправила я его машинально.
- О, да! Простить мне, если я ошибаться. Практик иметь малый.
Я дала себе слово переспрашивать Генриха только в самом крайнем случае полного непонимания. Парень очень уж старался.
- Я как-то больше знакома с французскими королями, - преувеличила я, - не хотелось казаться в его глазах необразованной незнайкой. Но, как назло, и из французских монархов никто конкретно не вспоминался.
- Тогда вы знать Людовик 14! Людвиг Баварский очень его любить и хотеть быть похожий.
Пока я пыталась вспомнить этого самого французского Людовика 14, разговор поддержать было нечем, но, кажется, для Генриха это было и неважно.
- Людвиг II Баварский быть самый красивый, самый удивленный, самый тайный, самый… несчастливый король на свету! – заговорил он тоном сказочника. – Удивлять, что его не знать в Россия!
Я испугалась, что роняю честь родины, и поспешно стала оправдываться:
- Да нет! У нас наверняка все его знают, кроме меня. Просто я не увлекаюсь… просто я увлекаюсь… просто у меня другие …
- Да - нет? - засмеялся Генрих. – А! Я понимать! Русский парадокс?
О чем это он? Я растерянно молчала. Генрих тем временем снова взял слово:
- Не страшный! – успокоил он меня. – Я тоже не знать всей русский царь. Все царь и король на свету не быть такой интересный, как Людвиг. Он быть особенность. Ты хотеть я рассказать?
А что мне еще оставалось делать? Тем более, в дороге, тем более, что я не вижу ничего вокруг. Все последнее время я только и занимаюсь тем, что слушаю.
- Хотеть, - согласилась я, вежливо улыбаясь в ту сторону, где сидел Генрих.
- Хорошо! – обрадовался он.
Мне представилось, что парень потирает руки, словно паук лапы, затягивая в сети новую жертву.
В последующие полчаса я узнала следующее:
Людвиг II Баварский был рожден первым из двух сыновей в семье царствующей в Баварии династии Виттельсбахов. Уже с детства он поражал всех вокруг своей красотой и умом. Старинный замок, в котором он вырос, назывался Хохеншвангау, что в переводе означает Высокий лебединый край, стоял на берегу прекрасного озера, и был полон тайн и романтики. Отец Людвига восстановил замок, в котором в древности часто останавливались члены тайного ордена, называемые в народе лебедиными рыцарями. Вообще, как я поняла, лебединая жизнь была для Людвига олицетворением полного счастья. Ребенком, молодой наследник королевства постоянно наблюдал за птицами и жизни не мыслил без их красоты. Генрих так восторженно описывал пейзажи тех мест, что ко мне само собой должно было прийти решение, как можно быстрее их увидеть - так скоро, как только смогу.
Мальчик рос, строго воспитывался отцом, познавал науки, военное дело, охоту - все как положено королям. Но к истории, искусству и театру он испытывал особенные чувства - пошел в дедушку – знатока архитектуры и музыки. Он, как было принято в семье Виттельсбахов, еще в юности прошел обряд посвящение в рыцари и слишком уж близко к сердцу принял свое рыцарство - жил по рыцарским законам, которыми были исписаны все стены старого замка. В общем, как я поняла, атмосфера вокруг него была самая что ни на есть сказочная. Родители даже приглашали главного сказочника Андерсена для постановки домашних праздников. В шестнадцать лет он побывал на премьере оперы Вагнера «Лоэнгрин» в Мюнхенском театре, и тут с ним приключилось: Вагнер сразу и бесповоротно стал для Людвига таким же пунктиком - загоном (или даже шизой) как и Людвиг – для самого Генриха. С этого все и началось: Людвиг во что бы то ни стало решил сделать из не очень-то популярного и бедного композитора великого творца его собственного праздника жизни – воплощение всех любимых им легенд и мифов в жизнь, пусть хоть и театральную. Для Людвига, если я правильно поняла Генриха, настоящая жизнь и была театром.
В восемнадцать лет после неожиданной смерти отца Людвиг становится королем. И, как выразился Генрих, это стало началом «трагедии никто не понимать внутри его». Меня очень заинтересовало, что же скрывается за этим выражением, но тут поезд остановился – мы приехали.
- Я хотеть рассказать тебе больше. Если ты желать, я приходить и рассказывать еще.
- Было бы здорово, - согласилась я, выходя их вагона под руку с Генрихом. Надо же узнать, что за трагедия случилась с самым прекрасным королем всех времен и народов.
Видимо, рассказывать на ходу тайны великого короля Генрих считал кощунством, а я не стала настаивать - волновалась перед предстоящим событием, и мы всю недолгую дорогу до театра одолели молча.