Если бытие- это множественное многообразие, а это, по-видимому, так, то ближайшим образом только категория возможности в известных синтезах может предоставить образ для мысли о существовании индивида, как и для случайности, что таким образом может быть, а может и не быть. Само же множественное многообразие, каким бы оно ни было, видимо, необходимо, подобно бозонному полю и бозонам Хиггса. Индивид, в этом смысле просто не существует, всегда и везде, может быть только nowhere, как такой единичный бозон. И это "может быть" здесь верно относиться к бытию, именно, как модальность. Отсюда возможен порядок тезисов, что говорит о том, что феноменология- это возможность, а онтология сама возможна только как феноменология, только как усмотрение возможностей. Отсюда, таким же образом ужас- это возможное имя для спекулятивного состояния теории такой онтологии. И вопрос может быть задан, исходя из расположения аналитики такого бытия, таким образом: онтология-это возможность, которой только все больше и что без какой-либо связи с действительностью, или это желание, производство которого и есть реальность, производство в реальности и самой реальности, как желания, так и возможности его удовлетворения? Философия и идеология, идея и материя. Иначе говоря, если только индивид и существует и следует быть номиналистом, то ближайшим образом только множественное многообразие индивидов, в собственном смысле есть. Но как же быть с полем, в котором вообще может не быть индивидов, частиц, оно существует или нет. Ответ прост, волны такого поля- это индивиды. Может не быть ничего сложного в элементарных частицах, просто и не просто потому, что они элементарны и у них мало свойств. И разве что известный дуализм может внести разнообразие. В то время, как живое, разумное, смертное может иметь самые различные свойства, в Н порядков. Сложность, вообще говоря, может быть, ни с элементарными частицами, но, кроме прочего, с вполне обыденным пространством такого: живого, разумного, смертного, которое неоднородно, пусть бы и было покрыто множеством таких порядков. Иначе говоря, дискретность непрерывности, вернее бытия, такое же качество количества, как и сама такая непрерывность. Осталось узнать, какое качество предшествует множественному многообразию в порядке категорий бытия? И видимо, ближайшим образом- это материя, быть не зависимым от сознания. Ближайшее возможное деление множественного многообразия вообще, это ни: возможность и действительность, как это имеет место у Гуссерля в КМ, ибо это не просто оставляет место для идеализма, но и есть идеализм, но именно это: зависимость и не зависимость от сознания. Отношение мышления к бытию, сознания к материи, общественного сознания к общественному бытию, это были и остаются основными вопросами философии после закрытия ветки, и в известном смысле, на все оставшееся время до того, как вообще сможет появиться свободная философия. Просто и не просто потому, что это отношение в порядке познания, предшествует видимо отношению к любой иной категории. Но коль скоро, свобода уже может наличествовать, кроме прочего, в той или иной категории возможности, что и есть реальность, то эти вопросы странным образом, как и соответствующие им теории могут быть бессознательными мыслями, вытесняемыми, в том числе, и как соответствующая им идеология, ибо философия, это, прежде всего, идеализм. И иначе идеальное множественное многообразие, что только возможно, это может быть, и идея фикс, и одно из определений смерти.
До Маркса просто не существовало никакой философии материализма. И то, что такая философия стала возможна после , в чем и состоял переворот, это само по себе ошеломляющее в своей возможной ясности положение дел. Ни Демокрит, ни Эпикур не были материалистами в философии или философами в материализме. Так их мог оценивать, разве что Кант идеалист, да и то крайне поверхностно, и которого, за непоследовательность, отклонения, таким же образом могли причислить, если ни к материализму, то к позитивизму. Эту уничижительную оценку, "материализм", идеализм навешивал всем, кто, как раз, отклонялся. Это недоразумение в известном смысле продолжилось и после закрытия ветки, в поисках предвосхищающих оснований и условий переворота или действительной революции в философии, и Платона, не говоря уже про Аристотеля, могли считать скрытым материалистом.
"СТЛА".
Караваев В.Г.