«От родителей нас забрали очень рано. Плохо помню, каково это — жить в семье, в моем случае, может, это и к лучшему.
Нас было трое детей: брат старше меня на год, я и младшая сестра— совсем маленький ребенок, ей было чуть больше года. Брат рассказывал, что мамы и папы почти никогда не было дома. Чаще всего мы находились в запертой квартире одни.
Жили на первом этаже, поэтому брат постоянно вылезал через окно за добычей — попросить у кого-нибудь еды. Приносил, что давали люди, вспоминал, что однажды родителей не было неделю, и он все это время кормил нас с сестрой кислым молоком и бураками.
У меня есть смутные воспоминания о том, что все время было очень голодно и холодно. Спали мы все обнявшись, чтобы согреться, в углу комнаты на ворохе старой одежды. Видимо, кто-то из соседей уже не мог молчать. Нас всех троих забрали в один детский дом. Сестра сначала была в одной группе со мной, а потом нас разъединили. В этой истории, конечно, нет ничего хорошего. Но я рада, что мы остались живы. Я точно знаю, что врачи тогда диагностировали у моей сестры рахит.
Первое воспоминание о детском доме — меня заставляют есть. Я вообще не воспринимала бо́льшую часть еды, особенно мясо, от которого сразу тошнило. Мой организм просто не знал, что это такое! Но это никого не волновало, еду запихивали практически насильно.
Помню, что когда мы плакали, нас просто отводили в душ и обдавали холодной водой. У тебя перехватывало дух, и ты просто не мог дальше плакать, находясь в состоянии шока. После могли оставить сидеть в холодной ванне (ванна — это квадратный металлический поддон с небольшими бортиками в душе) минут 20–30, просто выходили и закрывали комнату. Воспитатели говорили открыто: «Заткнитесь, чего вы здесь истерику устроили, мешаете нам работать!» Нам было по 3–4 года.
В детском доме у нас не было ничего своего. Книжки, игрушки — абсолютно все было общим. Даже когда ты получал подарок, открывал его и перебирал в руках сладости и красивые вещи, понимал, что все это — не твое. Конечно, улыбался и благодарил, ты обязан был это делать, но меценаты часто замечали, что дети, получая презенты, выглядят подавленными, и удивлялись этому. Например, на Новый год к нам приезжали американцы и дарили детям по большой красивой коробке с игрушками и вкусняшками. Ты увидел эту коробку и можешь потом о ней забыть. Конечно, спонсоры не знали, что это все у нас забирают.
Когда мы приехали в детский дом, у нас с сестрой были длинные волосы. Спонсоры дарили нормальные резинки, чтобы заплетать их, но все эти резинки забирали. Мы использовали резинки от надувных шариков. Помню, что в конце недели нам эту резинку выдергивали вместе с волосами.
Вспомнила еще один неприятный и очень показательный момент. Нередко, пожевав жвачку, педагог предлагал ее детям: кто хочет — берите. Я, наверное, была единственным ребенком, которому это было противно. Остальные с радостью бежали и брали. Помню, как хватала младшую сестру за руку и оттаскивала от воспитательницы, которая предлагала такие подарки.
Счастливых, радостных моментов в детском доме в памяти осталось очень мало. У нас была добрая нянечка с длинной косой, мы ее очень любили. Но видимо, она не выдержала этого потока маленьких детей, которые постоянно на нее вешались, и решила уйти. Думаю, потому, что педагогу тяжело работать в системе, где надо иметь максимальную строгость. Там считается, что ребенок сядет на шею, если ты под него хотя бы немного «прогнешься», пытаешься поговорить с ним по-человечески, проявишь жалость или заботу. Все время, пока я была в детском доме, не было возможности общаться ни с сестрой, ни с братом. Помню, как приезжали навещать родители, от них пахло алкоголем. Они клялись, что заберут меня, говорили, что нас сильно любят. Я смотрела на все это, как на предательство. Помню, как сидела и ждала родителей, но не потому, что сильно любила их, а потому, что понимала: это единственные близкие люди, которые у меня есть.
После детдома был интернат, но это уже другая история.
Мама отсидела в тюрьме за уклонение от уплаты алиментов, вышла замуж и родила еще одного ребенка. Когда выросла, я прекратила общение сродственниками— мамой и братом.
Сестра улетела в Италию, ее удочерили. С ней мы иногда поддерживаем контакт. Сейчас я живу в Минске со своим маленьким ребенком. У меня есть стабильная работа, но все же я нахожусь в поиске себя— думаю о том, как зарабатывать больше. В будущем я хотела бы открыть учебное заведение, чтобы обучать детей из интерната навыкам, которые могут помочь им в жизни».
Отрывок из книги YouTube-проекта Onliner «Монологи. Невероятные истории маленького человека»
"Команда YouTube-канала Onliner — журналисты-романтики и просто счастливые люди, занимающиеся любимым делом. На страницах этой книги они делятся с читателями своими взглядами на современную журналистику, рассказывают о том, как сделать востребованный в интернете проект без хайпа, насилия, политики, плоского юмора и дешевых драм.
В «Монологах» собраны истории десятков людей, обычных людей из плоти и крови, а не из стразов, силикона и розовых соплей. Эта книга о той стороне действительности, которую принято прятать под масками Instagram, брендовыми вещами и слоем косметики. Эта книга о настоящей жизни и ее главном герое — маленьком человеке."
Прочитать отрывок или купить книгу в интернет-магазине: https://go.ast.ru/a000fdt
Поделитесь этой статьей в социальных сетях и не забудьте подписаться на AСT nonfiction :)
Если вам понравилась эта статья, рекомендуем другие по теме:
«Я теряю сознание, а прохожие идут мимо». Как живет человек с эпилепсией
Б. Литвак: «Как родители формируют нашу самооценку? 3 типа воздействия»
Никогда не пытайтесь жить так, как живут ваши близкие: отрезвляющий совет психиатра М. Литвака