Подробных сведений о детстве Павла Степановича Мочалова не сохранилось. Известен лишь факт, что родился он в 1800 году в Москве, в семье артиста С. Ф. Мочалова, выходца из крепостных, служившего сначала в труппе Медокса, а затем на казённой сцене. Павел получил общее образование в пансионе Терликовых, где педагоги добросовестно готовили молодых людей к поступлению в университет. Именно здесь Мочалов изучил французский язык, что впоследствии пригодилось ему в актёрской карьере — читать в подлиннике романтическую литературу, декламировать со сцены поэтические произведения.
4 сентября 1817 года будущий гений романтического репертуара дебютировал в бенефис отца в пьесе Озерова "Эдип в Афинах". Едва раздался за кулисами чистый и вдохновенный голос юного Полиника, которого играл Мочалов-младший, публика насторожилась. А когда дебютант покидал сцену, его провожал гром аплодисментов. Успех был полным и безоговорочным. Известность Павла Мочалова росла с каждым днём. Через год в журнале "Благонамеренный" публикуется большой материал "О появлении на московской сцене нового трагического актёра", где сообщалось, что "группа любителей театра имеет в виду отправить его в Париж, где он имел бы возможность изучить искусство Тальма". Но за границу Мочалов не поехал, не желая ничем быть обязанным благотворителям. К тому же, учиться у Тальма у него уже тогда не было особенного желания по причинам чисто творческим... Он чувствовал, что классицистская трагедия — не его путь.
Многочисленные и разнообразные роли выпали на долю молодого актёра. Свой блестящий дебют в качестве трагика он закрепил, исполнив заглавные роли в "Фингале" Озерова, "Танкреде" Вольтера и других. В этот период Мочалов ещё внешне соблюдает исполнительские законы классицизма, хотя уже в ряде моментов начинает сказываться самобытность его дарования. В трагедии он, по мнению Аксакова, "отваживается на смелое ведение простого разговора". В то же время Мочалов пробует себя и в комедии, но если роль Аристофана ("Аристофан, или Представление комедии "Всадники") ему удалась, то в "Горе от ума" он был менее убедителен. Интересны были те сцены, где нужно было передать, по выражению одного из критиков, "кипение души", "страстное одушевление", но "где ему должно было быть спокойнее, и обливать свои остроты злобной желчью, там он решительно дурен".
И самого Мочалова привлекал иной репертуар, иные образы... Через всё его творчество проходит стремление к высокой романтической роли. Даже в заурядной драматургии он изыскивал возможность приподнять персонаж до уровня подлинного романтического пафоса. В сентиментальной пьесе Августа Коцебу "Ненависть к людям и раскаяние" Мочалов играл барона Мейнау — мужа, обманутого женой, которую страстно любил.
Сосредоточенное горе, оскорблённое самолюбие, душевная тоска — всё это передавалось не только его чудесным голосом и выражением лица, но даже походкой, всё было просто и глубоко трогательно. Лучшей сценой была встреча с другом и рассказ о постигшем его несчастье. Монолог в несколько страниц он передавал гениально. Он не возвышал тона, не прибегал к жестам, но каждое его слово тяжело падало на сердце слушателя, и мёртвая тишина воцарялась в зрительном зале... — так описывал его игру современник.
С такой же огромной силой показал Мочалов ожесточённую борьбу в душе Жерманна ("Тридцать лет, или Жизнь игрока" Дюканжа). Он вводил в одноплановую роль мелодраматического злодея контраст душевного просветления, тем самым создавая трагический конфликт. Длинная вереница таких же отверженных, одиноких, разочарованных людей тянется в мелодраматическом репертуаре Мочалова. Шедевром его творчества становится сцена в спектакле "Графиня Клара д`Обервилль", где его герой, больной Жорж Мориц случайно видит в зеркало, что его друг и родственник, которому он полностью доверял, подливает яд ему в лекарство. С нечеловеческим усилием поднимался побледневший Мочалов с кресла, и вместе с ним, тоже бледнея от ужаса, приподнимались со своих мест зрители.
Мне — отмщение!..
С момента обращения к мелодраматическому репертуару начала вырисовываться его индивидуальная творческая тема, с которой он войдёт в историю русского театра. Это тема отмщения окружающему миру, неистового и целеустремлённого, хотя часто жертвенного, заканчивающегося гибелью. Духовная сила героев Мочалова поднимала мелодрамы с его участием на высоту романтической драмы и трагедии. Шумный успех сопровождал его в зарубежной драматургии. В 1843 году Мочалов упорно, но безрезультатно добивался разрешения на постановку лермонтовского "Маскарада", мечтая сыграть Арбенина...
Более свободно мог обратиться актёр к произведениям западноевропейских классиков. Дон Карлос, Карл и Франц Мооры, Фердинанд и Миллер, Мортимер в пьесах Шиллера принесли своему создателю грандиозный успех. Мщение за поруганные светлые чувства было их объединяющим мотивом. Студенты знали каждую из этих ролей наизусть, и отождествляли себя с героями Мочалова. Очевидцы, все как один, отмечали отсутствие всяких "красивостей" исполнения, пышных эффектов. Главный герой "Коварства и любви" Фердинанд не имел ничего общего с трафаретным "романтическим любовником", он выглядел в поношенном армейском мундире, как обыкновенный гарнизонный офицер. Но мощь его дарования позволяла увидеть за невзрачным обликом искренний пыл, который обнаруживался в сценах любви и ревности.
В шекспировских ролях уникальный талант Мочалова расцвёл. Актёр переиграл практически все главные роли. Пламенный, дикий, страстный Отелло; мрачная зловещая фигура Ричарда Третьего с огненным взором и судорожными движениями, "исполинский образ какого-то змея-удава" (А. Григорьев)... Зритель холодел, когда раздавался отчаянный крик: "Коня! Коня!.. Полцарства за коня!" Злодейская фигура Ричарда потрясала публику чудовищным масштабом своей преступности, и вместе с тем импонировала им несгибаемой волей. Вершиной торжества Мочалова в шекспировском репертуаре было исполнение роли Гамлета. В. Г. Белинский смотрел этот спектакль восемь раз подряд... В нём с наибольшей силой проявился мочаловский почерк, манера, тема человека, который борется с самим собой, боится подвига и в то же время желает его. Образы мстителей получили возможность раскрыться на полноценном драматургическом материале.
Раскрывая в своих лучших ролях трагедию личности, изнемогающей под тяжестью окружающих её обстоятельств, передавая тоску одинокого человека, оскорблённого в своих лучших чувствах, в стремлении к счастью и свободе, Мочалов убедительно и правдиво показывал сильные страсти и героические поступки. Актёр порыва, он, по выражению Аксакова, "играл собственную душу". Безусловно, большую роль в творчестве Мочалова сыграли его личные обстоятельства, тяжёлые переживания. Многие сценические персонажи были ему по-человечески близки. Но в то же время собственные надежды и чувства были художественно переосмыслены.
Правда, случались у этого величайшего актёра и провалы... Будучи человеком очень нервным и впечатлительным, он часто впадал в депрессию, страдал запоями, а из-за этого становился очень неровным и ненадёжным исполнителем. Были случаи, когда жаждущие увидеть на сцене гения жестоко обманывались, приходя на спектакль. Мочалов играл плохо, страсть заменял неуместным криком, да ещё ругался, что зал неполный, а "для горстки людей тратить себя не станет..."
Темперамент и страстность, присущие игре Мочалова, в сочетании с его природным актёрским даром, знаменитыми "мочаловскими минутами" творческих озарений, создали ему славу "актёра нутра", актёра бурного порыва, способного повиноваться лишь спонтанному вдохновению. После смерти актёра, не дожившего до пятидесяти лет, моментально объявились его "последователи", особенно среди провинциальных трагиков. Имя гениального актёра обросло анекдотами и легендами, а его человеческие слабости стали возводиться в ранг "обычной актёрской работы". В театре стало утверждаться "мочаловское нутро", имеющее весьма отдалённое отношение к творчеству самого Мочалова. А разгул стали оправдывать "творческими соображениями" в театральном быту...
