Рождение Павла I, кажется, навсегда останется поводом для пересудов и споров. Самым популярным всегда был вопрос «А точно ли его отец-император Пётр III, а не Салтыков, который в то время был рядом с императрицей?», но эта тема уже заезжена донельзя. Со временем появилась другая история: мол, Павел вообще не царский сын, а подменыш, которого принесли вместо настоящего наследника престола. Откуда же взялась эта легенда и есть ли в ней здравое зерно?
Начнём с истоков. Откуда же взялась «чухонская сказка»?
В одном историческом очерке об Александре I есть такие строки: «До Петербурга дошел слух, что не все чисто с историей рождения его отца Павла I: он не то был подменен чуть ли не в колыбели, не то являлся двойняшкой. А кровный брат Павла был в малолетстве увезен в неведомые края и теперь обретается в Сибири в облике некоего Афанасия Петровича, который выдавал себя за родного дядю-царя. Дело это в Петербурге вел сам Аракчеев. Есть свидетельства, что в 1822-1823 годах на ночные допросы к царю привозили из Петропавловской крепости какого-то старика».
Такие разговоры велись в петербургских домах, но только между самыми близкими, ведь рассуждать о таком с незнакомцами могло быть чревато ужасными последствиями. Но любопытство грызло столичное общество, склонное к мистицизму. В подробностях этой истории решил разобраться декабрист Александр Бригген.
Анализируя записки императрицы Екатерины о рождении сына, Бригген заметил, что она умолчала о крике новорожденного, «а крик-то и составляет радость матери». Так, может, ребенок был мертвым? Или женщина находилась в таком истощенном состоянии, что не видела и не слышала ничего вокруг? Интересно. Однако священник сразу же нарек младенца Павлом, а «Елизавета, находившаяся при родах, тотчас велела спеленать ребенка и нести его за собой». Все произошло предельно быстро. Измученная Екатерина не успела даже рассмотреть сына, которого ей показали лишь через несколько дней и то всего на минуту, да и потом позволяли видеть лишь изредка. Воспитанием будущего наследника целиком занималась императрица Елизавета Петровна, которая к тому моменту уже порядком разочаровалась в Петре Федоровиче и хотела хотя бы из его сына вырастить что-то достойное. Екатерину же, как выполнившую свой долг перед Россией, на время оставили в покое. Так что она могла не заметить случившейся подмены. Вполне возможно, что младенец родился живой, но слабый, отчего вскоре умер и был заменен. Это звучит логично, если учитывать то, что ждать следующего законного отпрыска действующая царица уже не хотела: и так десять лет прошло, как Петр и Екатерина поженились. Появление на свет их ребенка было важнейшим государственным вопросом, который был обязан прекратить череду дворцовых переворотов, из-за которых на престоле не могла задержаться прямая линия наследования. Ребенок был нужен любой ценой. Императрица Елизавета сначала сама возилась с новорожденным, не подпуская к нему родную мать, а потом почти не виделась с ним — лишь раз или два в год. Были даже мысли, что царствующая государыня специально бросила ослабленную Екатерину умирать, чтобы она не могла увидеть подмены.
По легенде, умерший ребенок был заменен чухонским отпрыском из деревни Котлы, находившейся неподалеку от столицы. Чухонцами тогда называли прибалтийско-финский народ, проживавший преимущественно на территории Новгородской губернии. Семейство этого ребенка и жители деревни, включая пастора с семьей, были тотчас же сосланы на Камчатку, а сама деревня была снесена. Сведения о снесенной деревне Бригген подчерпнул от декабриста Тизенгаузена, отец которого жил по соседству и все видел. Тизенгаузен знал о случившемся не со слухов, так как сам был владельцем этого поселения. Потом он рассказывал, что вся деревня за ночь была буквально стерта с лица земли. Можно ли это считать подтверждением теории о подмене? Пока доказательств мало.
Затем декабрист Петр Свистунов рассказал Бриггену, что его отец, старый придворный, слышал эту самую «чухонскую сказку». И, как он утверждал, именно поэтому ставший государем Павел в дальнейшем «ласкал его» и одаривал, но после за какую-то нескромную фразу об этом сразу же отправил в родовое имение без права на выезд.
Павел, конечно, знал о существовании слухов, ходивших вокруг его рождения. И если история с Салтыковым ему порядком надоела и перестала вызывать яркие эмоции, то чухонская версия просто в какой-то момент начала сильно раздражать. Но прервать поток пересудов ему было не под силу.
В чухонском семействе, из которого якобы взяли Павла, родился еще один мальчик, Афанасий Петрович, прозванный в народе Павлом за удивительное сходство с царем. Жизнь его сложилась явно не лучшим образом. Этот «братец», бродяжничая в Сибири, подружился с мещанином по фамилии Старцов, который, исполнившись сочувствия, написал анонимное письмо великому князю Константину о его бедном дяде. Константин передал письмо своему брату императору Александру, а тот — своему фавориту графу Аракчееву. В результате в Сибирь был отправлен приказ: срочно найти автора письма и пресловутого самозванца. А дальше начинается настоящая детективная повесть.
Дело поручили тобольскому полицмейстеру Алексееву. После долгих поисков он уже отчаялся. Однажды, когда Алексеев остановился в Красноярске у какого-то крестьянина, его посетила мысль: спросить, не знают ли хозяева какого-нибудь человека с хорошим почерком, мол, ему нужен писарь. Алексееву порекомендовали мещанина Старцова. Познакомившись с ним, Алексеев понял: такой же почерк был в анонимном письме, которое он все это время возил с собой. Это письмо он предъявил Старцову, а тот, побледнев, упал на колени и стал вымаливать прощения. Полицмейстер заставил его отправиться вместе с ним за Афанасием Петровичем.
Поиски эти тоже могли не принести успеха, если бы вновь не помог случай: в одной избе они наткнулись на того, кто им был нужен. Алексеев был в шоке от того, настолько Афанасий Петрович походил на портреты Павла I. Он тут же объявил ему об аресте и об отбытии в Петербург. Афанасий Петрович отнесся к этому спокойно и сразу же вспомнил свою высокую родню: «Что нужды, батюшка, вези к ним. Я им дядя, только к Косте, а не к Саше». Наверное, потому, что Константин и лицом, и характером очень походил на Павла. И именно к нему новоявленный дядя испытывал большую симпатию.
Позже оказалось, что Афанасия Петровича из крепости возили по ночам на допросы лично к императору Александру. Об этом рассказывал Одоевскому его дядя, сенатор Ланской. Дальнейшие следы неожиданного царского родственника теряются.
Подытоживая свое расследование, Бригген писал о Павле: «Рождение его не могло быть совсем скрыто от приближенных Екатерины II, почему теперь и объясняется деланное великому князю Павлу Петровичу неуважение князем Потемкиным-Таврическим», который, как говорят, не только не вставал перед Павлом, как того требовали нормы приличия, но еще и демонстративно клал перед ним ноги на кресло.
Екатерина не могла не слышать о чухонской версии, которая откровенно унижала и саму императрицу, и наследников. Пусть ее не интересовал Павел, но получалось, что любимый внук Александр, которому она пророчила великое будущее, тоже «чухонское отродье».
Так что версия о том, что отцом Павла был Салтыков, намеренно не отвергалась императрицей не только для унижения Петра III, но и для маскировки «чухонского варианта».
Распространять эту версию стал Александр Герцен во время своего Лондонского сидения в 1861 году. Затем в начале 20 века распространением легенды занялись и другие публицисты.
Однако никаких других подтверждений этой версии нет, так что рассматривать ее всерьёз не имеет смысла. Сейчас это воспринимается не более чем исторический анекдот, пусть лучше так и останется «чухонской сказкой».