Кое-как моя начальница успокоилась, и мы принялись за работу. Но не прошло и часа, как она подошла ко мне.
- Если вы мне не верите про договор, - сказала Фарида Гусмановна оскорбленно, - поинтересуйтесь у Елены Дмитриевны, когда она придет. Зайдите к ней и спросите.
- Я лучше ей напишу.
- Что? – и снова в ее голосе тревога. – Зачем вы ей будете писать?
- Чтобы не беспокоить человека, не отрывать от дел.
- Нет, уж лучше вы зайдите.
- Хорошо, будет видно.
- Что вам будет видно? Нет, мне это нравится! Ей будет видно! Даже я не позволяю себе такого по отношению к Елене Дмитриевне. Вы не хотите пообщаться с Еленой Дмитриевной?
- Хочу. Но письменный ответ иметь всегда лучше.
После этих слов, мне показалось, готовится второй акт истерики: снова звуки, стоны и громкое дыхание.
Боже, да что я сделала?
Я решила плюнуть на них, пусть всё идет, как идет.
Фарида Гусмановна из бывших учительниц, женщина энергичная и с луженой глоткой. Густой восточный макияж: темно-синие веки и сливовые губы. Рассказывает нам по утрам смешные сценки, очень живо представляя в лицах детей и старушек.
Работаю я до обеда, без десяти два собираюсь и иду на выход. Я уже мысленно попрощалась с этой историей, как на первом этаже, возле лифта, нос к носу сталкиваюсь с Еленой Дмитриевной. Она как раз идет на работу.
- Вы же Юлия? – спрашивает она меня.
- Да.
- У вас были какие-то вопросы? Мне Фарида Гусмановна писала.
- Уже нет.
- Нет, давайте все-таки поднимемся и проговорим. Не надо, чтобы что-то повисало в воздухе, во всем должна быть ясность.
Возвращаюсь в лифт. Поднимаемся. Елена Дмитриевна молодая мама. У нее мягкие вьющиеся волосы и такое же мягкое, не деловое лицо. Она едет на работу с коляской, а в ней младенец – малюсенький, ну совсем кроха. Наверное, и полугода нет. Неужели на этой фирме не могут мать в декрет отпустить?
Она оставляет коляску с ребенком в офисе, и мы проходим в ее кабинет. Садимся друг напротив друга.
- Что вас беспокоит? – спрашивает она.
Я почувствовала себя у врача на приеме. Говорить мне совсем не хотелось.
- Меня беспокоит то, что мне не выдали мой экземпляр договора.
- Вас неверно информировали, это не договор, а соглашение и заявление о приеме на работу. Это наш внутренний документ, который никуда не идет, и по которому вам будет начисляться зарплата.
- Ну а почему мне его не дали?
- Да, мы не даем на руки, потому что нечистоплотные сотрудники могут его использовать против нас. Они получают тут зарплату в конверте, а потом еще идут с этим договором в суд и выбивают себе вторую зарплату. Таким образом мы защищаем себя. Но вы не беспокойтесь, вам будет выплачено всё, что положено.
- Я так примерно и представляла. Я без претензий.
- А что же вы тогда… Фарида Гусмановна сказала, что вы не доверяете нам? - Елена Дмитриевна говорит интеллигентно и очень мягко, но внутри чувствуется стальной стерженёк
- Понимаете, когда вот так дают бумагу на подпись и сразу забирают, не дав прочитать, то кажется, тебе что-то подсунули. Это рождает недоверие.
- Да-да, понимаю.
- А после этого заявляют, что тебе и знать не положено. Это очень тревожный момент. Да и потом, как-то неуважительно по отношению к сотруднику.
- Да…
- Меня будто мочалкой по лицу ляпнули.
- Я позабочусь о том, чтобы для вас был подготовлен абсолютно идентичный текст, и вы имели возможность с ним ознакомиться. На руки мы дать не можем, но прочитать вам дадут. Вы верите мне?
- Да, конечно.
- У вас остались ко мне какие-то вопросы?
- Нет, никаких.
Заходит женщина, одна из сотрудниц, с ребеночком на руках. Она играется с ним и агукает. Младенец улыбается женщине, женщина – ему, а Елена Дмитриевна - всем. Похоже, у них тут действительно семья.
Прошло два дня. Текст договора мне так и не дали, но я и не спрашиваю – не хочется шевелить осиное гнездо.