Рассказ
Секретарь Бирского райкома не заставил себя ждать, вышел ко мне, молодцеватый, поджарый, стремительный, как танцор. Пиджак словно сшит в театральном ателье, почти до колен. Мода. Из дорогого сукна "трико «Ударник»".
Он вел себя так, словно приехал родной брат.
Усадил родного брата напротив себя и, раскачиваясь на старинном, витого дерева, стуле, потянулся к бухгалтерским счетам, которые лежали перед ним на письменном столе. Откинув зачем-то костяшку на счетах, сказал с радостным одушевлением:
– Видели?! Пользуясь своей беспартийностью, делают что хотят!..
Я молчал. Он снова откинул костяшку на счетах.
– Животноводство! Это дорогого стоит! Подбросили в Гузово шесть тонн проса. – И отшвырнул на счетах еще шесть костяшек. – Прибыл я туда. На два дня... – Снова щелкнул костяшками...
Он щелкал, о чем бы ни говорил. Без всякой нужды. Этот сухой щелк был вроде ритуального ритма тамтама. Убеждал собеседника, какой в Бирске рачительный хозяин?
"А если бы я привез с собой Салавата, он бы и при нем щелкал?"
– Мне нелегко, в Ленинграде занимался промышленностью, – заметил он, и я наконец вспомнил, откуда мне известно его имя.
Это было нашумевшее дело. О миллионных поборах со спекулянтов, имевших фальшивые фабрики в Грузии и магазин в Ленинграде, как бы государственный... Спекулянтов расстреляли – "за экономическое вредительство... "Я был убежден, что и секретаря райкома, которого они содержали, осудили. А он вот где, танцор...
– Второй год в дыре, – заговорил он как-то весело, видимо, по-своему расценив мое молчание; распорядился принести мне чаю и достал из шкафчика банку с прозрачным, как слеза, медом. – Башкирский! Пальчики оближете!.. – И, без перехода: – Обещали осенью вытянуть в Уфу, вторым секретарем обкома. – Чуть подмигнул, как своему, понимающему с полуслова:
– Второй всегда русак... А я в меру обашкирился. Мешать не буду... Подыми, говорят, только район на ноги...
– И подвесь на веревках, – сказал я сквозь зубы. Он вскочил на ноги, захохотал.
– Вот-вот! Вы же там были... Как поднять Гузово?.. Чем? Домкратом?..
Я сидел ни жив ни мертв. Значит, каждое слово, сказанное дедом Салавата, – правда?! "Новая метла, – шептал он мне в углу хаты о бирском секретаре. – Новая метла завсегда что-нибудь выкинет..."
А дело тут завязалось почище ленинградского!.. Видно, он без афер жить не мог, этот танцор, выскочивший на партийную сцену.
Чтобы "сложилась" в глазах руководителей Башкирии картина общего счастья, он с каждого хозяйства брал, как татарский хан, ясак... Одни должны были сдать много мяса, другие увеличить надой. Поставить рекорд!.. Хоть одну корову раздоить, чтоб рекорд!.. Гузово тащилось середнячком. Проку от него никакого.
Что ж, зато Гузово, продай оно корма, может вернуть государству долги. За все годы... Если колхоз возвращает государству все долги, кому не ясно, что он круто пошел в гору!..
...Я мчался в Уфу, готовый потратить неделю, месяц, полжизни, чтобы свалить этого молодцеватого душегуба в модном костюме "трико «Ударник»"!..
Полный решимости, документов о голоде в Гузове, фотографий, свидетельских показаний, я поднялся в Комитет КПСС Башкирской республики, возле которого стояли две черные "Волги" с армейскими антеннами, а постовой так долго проверял мои документы, словно это было не учреждение в глубине России, а государственная граница. Первый секретарь находился в тот день в Москве, на открытии сессии Верховного Совета СССР, и здесь на всех этажах царила нервная суматоха. Бегали и девочки, и мужчины с брюшком: оказалось, к отлету Первого не сумели подготовить его речь; представленную он забраковал, и теперь весь аппарат трудился над вторым вариантом, которого ожидал на аэродроме в Уфе специальный самолет.
Меня принял второй, кричащий на кого-то, взмыленный...
Круглая, с редким пушком голова с закатывающимся на сторону пронзительно-хитрым глазом не оставляла сомнения, с кем я имею дело...
Я уже не раз встречался с армией "вторых". Не знаю когорты циничнее, хитрее, беспринципнее, чем "вторые", – в вузах, министерствах, обкомах. Они, как никто, умеют казаться необходимыми и в то же время держаться в тени, а главное, вторые достигли изощренного умения всегда казаться глупее своего начальства. Во всяком случае, не умнее. Ни в коем случае! Это первая заповедь "второго", если он хочет когда-либо стать первым...
Я рассказал, с чем пришел, и глаз "второго" закатился еще глубже, на виду остался лишь белок с кровинкой. Другой глаз опущен, прикрыт дряблым веком в рыжеватых пятнах. Попробуй пойми: о чем думает человек? Качается перед твоим лицом светлый реденький пушок на темечке.
Когда я произнес слово "биоценоз", "второй" моргнул дряблыми, в пятнах, веками, словно я выразился непечатным словом. Позвонил, чтоб принесли чаю. "Попробуйте нашего башкирского медку, до-орогой товарищ!" Затем миролюбиво спросил, не заезжал ли товарищ в деревню такую-то. Там новшество. Карусельная доилка. По рекомендованным чертежам, дорогой товарищ!.. Если первое "до-орогой товарищ" прозвучало скукой, почти стоном, то последнее отдавало угрозой. И чтоб не оставалось сомнений:
– О "каруселях" будут говорить завтра в Кремле, на заседании Верховного Совета Эс Эс Эс Эр. Башкирская А Эс Эс Эр выполнила указание первой...
Я молчал, глядя в тоске на светлый пушок, на новый, с иголочки, костюм "тройка" из того же партийного сукна "трико «Ударник»" (видно, в Уфе он был дефицитным). И бестактно сказал об опухших детях, о запланированном бирским секретарем убийстве села Гузово...
– А за рекой Белой вы были? – он спросил меня с прежней невозмутимостью, словно в моем повествовании не было ничего хоть сколько-нибудь заслуживающего внимания. – Там есть Герой Социалистического Труда, который...
...Я выбрел на уфимскую улицу с ощущением, словно я с разбега налетел на каменный забор. Голова гудела.
Куда идти? Главнее этого дома в Башкирии не было. Хозяин – здесь...
Ветер обжигал. Как зимой. Пригнувшись и наставив ворот плаща, двинулся, куда глаза глядят, испытывая почти физически чувство человека, которого не просто били, а топтали ногами, а потом вышвырнули на улицу и следом плюнули...
Помню, я остановился на перекрестке и произнес, не замечая, что говорю вслух:
– Салават, что же мы будем делать?..
...В Москве главный редактор "Советской России" Константин Иванович Зародов, едва я вошел в его просторный кабинет, протянул мне бумагу с официальным штампом. Это был документ, присланный из Уфы. В нем сообщалось, что присланный редакцией человек беседовал "не с теми людьми", а сплошь с клеветниками и очернителями, подлинной картины не понял, не разобрался и вообще пошел на поводу нездоровых элементов...
– Иногда ответа из Уфы по полугоду ждем, а тут, как видишь, сверхоперативно. – Зародов усмехнулся, потер свою высоколобую голову и спросил: – Что делать будем?
Я снова пробежал взглядом письмо, подписанное заведующим отделом республиканского обкома партии, которого я и в глаза не видел, и у меня вырвалось в сердцах:
– Ну и гады!..
Я подробно рассказал Зародову о своей "башкирской экспедиции" и попросил немедля, по моим следам, послать штатного корреспондента "Советской России". Для проверки...
Зародов снова потер свою высоколобую голову и нехотя согласился.
Штатный вернулся через неделю, заявил, что я кое-что смягчил, надо им врезать посильнее; и вот типография "Правды" набрала в тот же день полосу очередного номера. Страница была составлена из коллективного письма колхозников деревни Гузово Башкирской АССР, моего материала, торопливого опровержения Башкирского обкома и небольшой заметки "От редакции", в которой подтверждалась страшная правда коллективного письма из деревни Гузово...
Когда я поднялся в апартаменты главного редактора, сырой оттиск завтрашнего номера газеты был уже "завизирован" отделом писем, отделом проверки, ответственным секретарем, цензором, весь угол был расцвечен ответственными карандашами, осталось расписаться лишь главному редактору и, возможно, одним преступлением на Руси, в далеком башкирском углу, стало бы меньше...
Константин Зародов спросил меня о здоровье и здоровье близких, улыбнулся приязненно и, продолжая улыбаться, стал набирать номер белого телефона, который в редакциях называют "вертушкой" и никогда не оставляют без дежурного или охраны.
– Докладывает Зародов! – произнес он с четкостью армейского офицера,
и я невольно вспомнил парашютиста из деревни Гузово. – ...Есть у нас один материал... – И он поведал вкратце о "новой метле" из города Бирска, выскочившей на партийную сцену... – Есть-есть! Так точно!.. – отрапортовал Константин Зародов и, положив трубку, повторил услышанное...
– О Башкирии не рекомендую, – сказали там. – Башкирия дала в этом году много хлеба... Выберите, если надо, какой-либо колхоз Свердловской области...
Зародов нажал кнопку. Написал на свеженькой полосе красным карандашом "В АРХИВ"...
Месяца через два я наткнулся во дворе комбината "Правда" на парнишку из отдела писем. Он крикнул мне, что пришло из Гузова письмо, против меня...
Я тут же поднялся в отдел, и мне показали письмо, написанное чудовищными каракулями, по четыре ошибки в слове.
"...Башкирский мед он понял, думали, поймет и нас, а он такой же шояк...
А внука моего, Салавата, отдали под суд и присудили к восьми годам тюрьмы за то, что, сказали, поморил коров..."
Наверное, я сильно изменился в лице, – паренек из отдела писем порывисто коснулся меня пальцами и произнес успокоительно:
– Не беспокойтесь. Письмо послали на верхний этаж. Вернулось с резолюцией Главного: "В АРХИВ". Видите, это его рука... Так что все в порядке.
ПРЕДЫДУЩИЕ ЧАСТИ
Автор: Григорий СВИРСКИЙ
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!