Есть такая шутка, в которой немало правды, о том, что как бы мы ни воспитывали детей, им всегда найдётся, что рассказать об этом психологу. Если честно, я не совсем согласна с такой позицией. Но об этом уже было. Сегодня о другом.
Для некоторых эта идея о том, что невозможно не наломать дров, становится опорой. Понимаешь, что это не с тобой что-то не так, а просто идеал недостижим. Других это лишь дополнительно невротизирует, превращая родительство в непосильную задачу.
Недавно один известный американский кинорежиссёр почти шестидесяти лет отроду поведал о своих детских травмах и претензиях к матери. И родители по всему миру всполошились. То и дело задаются вопросом: «Как же себя вести, чтобы спустя сорок лет ребёнок не предъявлял счета и не говорил о травмах?»
Амбассадор теории привязанности на просторах России, Людмила Петрановская, уже высказалась о том, что если взрослый состоятельный мужчина, живущий в стране, где доступна любая психотерапия, не в состоянии ничего сделать со своими детскими травмами, то это, скорее, его проблема, чем его матери, которая в одиночку воспитывала его с шестнадцати лет.
И действительно, это ответственность взрослого человека — разбираться со своими травмами или страдать, ничего не меняя.
С другой стороны, когда только начинаешь разбираться, претензий становится всё больше. Внезапно осознаёшь, сколько всего с тобой делали такого, что делать нельзя. И хочется, действительно, предъявить счета, хочется возмездия, компенсации ущерба, других родителей в своём детстве... Это спустя время приходит понимание, что родители не боги и не всесильны, что раньше были другие нормы, что возможности были другие, что травмировали скорее не из желания причинить ущерб, а из неумения, незнания, из ограниченности ресурсов (хотя, бывают, конечно, редкие случаи, когда родителям-садистам нравится издеваться, но это, правда, редкость, потому что большинство даже бьют из желания правильно воспитать или из собственной слабости). Спустя время приходит что-то похожее на тщетность, понимаешь, что других родителей не будет, что ты травмирован, а потому тебе никогда не стать таким, как будто никаких травм и не было. Не думаю, что это можно полностью принять и окончательно смириться, но с какого-то момента понимание становится достаточно для того, чтобы начать жить, учитывая, а не игнорируя свои травмы и ограничения, ими налагаемые, делая свою жизнь лучше и комфортнее с учётом этих ограничений. Это всё потом. А сначала будут счета и претензии.
Именно про эти предъявленные счета я и хочу поговорить сегодня.
Что, если смотреть на них не, как на что-то ужасное, а как на опору? Что, если увидеть в претензиях ребёнка ресурс? Ресурс что-то изменить. Компенсировать.
Некоторые родители лишнее телодвижение порой не делают из страха травмировать ребёнка. Потому что куда ни глянь, везде риск сделать что-то не то и не так.
Будешь ограничивать в сладком, он тебе припомнит, что запреты — это насилие, расскажет о том, как важна была та самая шоколадка, о которой ты и не помнишь, о том, что дело было не в конфетах, а в том, чтобы быть, как все, а из-за этого «не как все» дразнили и насмехались. Не будешь ограничивать, он заработает ожирение и будет потом с тебя спрашивать, почему ты пренебрегала заботой о здоровье, спросит, неужели тебе было плевать, расскажет о том, как дразнили в школе, и о том, как всё плохо теперь.
Отведёшь в музыкальную школу и проявишь настойчивость, не дав бросить всё при первых трудностях, и окажется, что ты сломала волю, лишила шанса на спортивную карьеру, о которой и речи не шло, и лишила лучшего времени жизни. Разрешишь бросить, и окажется, что надо было проявить настойчивость, но ты не проявила, и теперь талант остался нереализован, а ведь ребёнок мог бы стать звездой, как мечтал, а теперь в свои сорок два вынужден начинать учить нотную грамоту.
Некоторые, прочитав предыдущие два абзаца, подумали о том, что это бред — пытаться настолько заморачиваться. Но есть и те, кто живёт в постоянном страхе, взвешивая часами каждую потенциально запрещённую или разрешённую конфету, каждое замечание, правило, повышенный голос, резкий тон... Именно этим родителям и могли бы стать хорошей опорой претензии выросших или даже и не выросших ещё детей. Впрочем, и другим тоже.
Материнство (и родительство) — это долгий путь, который не ограничивается младенчеством, периодом до трёх лет, после которого что-то там уже поздно, не ограничивается подростковостью, не завершается с очередным витком сепарации. Оно длится и тогда, когда дети вырастают и уходят. Как выросшие дети вновь и вновь встречаются с тщетностью заполучить идеальную маму в детстве, так и родители не могут просто взять и «выйти из игры». Ты остаёшься матерью, даже прекратив любое общение с ребёнком, ты остаёшься ею, даже если ребёнок уходит из жизни, опередив тебя.
И в этом очень много ресурса. В том, что процесс долог. И в том, что дети могут предъявлять претензии и выставлять счета.
Самое страшное ведь в чём? В том, чтобы нанести такие травмы, которые навсегда, с которыми никогда не получится жить хорошо и счастливо, чтобы совершить такие ошибки, которые никак не исправить.
Но если предъявляют счета, значит не только обвиняют, но и дают шанс всё исправить. Может, не всё, но что-то. Компенсировать.
Если говорить о личном опыте и том, который из наблюдений, то выросшим детям тяжелее всего не столько от каких-то конкретных поступков родителей, сколько от того, что не высказать, от того, что родители не признают, отрицают, говорят, что ты неправильно помнишь, что сам виноват, что не имеешь права на боль, на чувства. Именно это заставляет страдать сильнее всего.
Но ведь могло бы быть иначе. Ведь мама и папа могли бы признать, рассказать о том, как сожалеют о том, что не умели, не знали, не могли правильно и идеально, о том, что в своём детстве тоже имели разный опыт, и тоже имеют, что предъявить, о том, как хотели бы вернуться назад и всё изменить, о том, как ошибались, но готовы это признать и хоть как-то компенсировать в рамках возможного. Чтобы взрослые дети не думали, что они какие-то не такие, не тратили время на уговаривания самих себя, что всё просто показалось, чтобы легче было в тщетности, чтобы просто было легче.
И дети же раз за разом дают шанс. Шанс исправить. Они даже готовы сами вкладываться сами в то, чтобы исправить. Они даже готовы помогать и сотрудничать. Они готовы понять и простить. Они готовы. Потому что это проще, чем годами пытаться заслужить других родителей, это проще, чем раз за разом сталкиваться с тщетностью что-то изменить в своём детстве. Это проще, чем писать и сжигать письма, чем разговаривать с пустыми стульями, расковыривать больное с терапевтом или просто страдать. Проще, если родители готовы сотрудничать. Проще, если готовы принять претензии. Проще, если готовы представать перед детьми в своей слабости и уязвимости. Проще, если родители смотрят, на предъявляемые претензии не как на нечто ужасное, а как на шанс что-то исправить, как на возможность стать лучшими родителями, как на возможность дать то, что когда-то не мог, сделать так, как не умел. Потому что совсем не исправить только в случае смерти. Потому что исправлять вслепую невозможно. Потому что пока выставляют счета, ждут и дают все эти возможности.
