Натка стояла перед мутным, с отколотым уголком, зеркалом в душевой и тщательно красила длинные ресницы. Наконец-то она выписывалась из больницы. Девчонки ждали ее внизу, но она не торопилась, старательно пытаясь при помощи косметики придать бледному, похудевшему лицу, свежесть и здоровый румянец.
Заглянула молоденькая медсестра.
— Наташа, я больше не пойду, в пятый раз меня уже гоняете туда-сюда! Что передать твоим подругам? Там эта… с красными волосами сказала, что если ты через пять минут не выйдешь, она больницу штурмом возьмет. С жертвами.
— Машка может! — Натка защелкнула косметичку. — Передай, что через четыре минуты выйду. Не надо жертв.
Медсестра ушла.
Натка поправила прическу, критически осмотрела себя в зеркало, подхватила плащ, маленькую сумку и не оборачиваясь, вышла из палаты.
Она цокала шпильками по плиткам коридора, направляясь к лифту.
Два санитара проводили ее взглядами: высокую, стройную в коротеньком белом плаще, туго перетянутом на тонкой талии пояском, из-под которого всего на пару сантиметров выставлялась красная юбка. Длинноногая, изящная, с волной русых волос, она выглядела немного чужой в этом больничном коридоре с голубыми стенами.
Сколько их было, этих больничных коридоров? Разных: и облупленных, в проплешинах отслоившейся краски немыслимых цветов, и отделанных дорогой плиткой. Белые, синие, бежевые, зеленые больничные коридоры. Сколько километров этих коридоров за девять лет прошагала Натка или цокая каблучками по плитке или глухо ступая по вытертому линолеуму.
Но все они, эти больницы, имели один общий признак, без учета их элитности или народности.
Запах…
Запах йода, кварца, какао и болезни.
Запах надежды на выздоровление.
Натка внимательно смотрела на больных, которые шли по коридору. Вот женщина неопределенного возраста, с чем она лежит? С ангиной?
И Натка поняла, что и не знает, с чем лежат обычные, нормальные люди. Вспомнила девочку лет девятнадцати, которая лежала в соседней палате — сорвала ноготь.
А они с девчонками по таким пустякам даже и не думали о докторах. Они попадали в больницу, только в бесчувственном состоянии на носилках, окровавленные, с искромсанной пулями или осколками, плотью.
Простуды?
Насморк?
Порезы?
Нет, такие мелочи, даже если и случались, проходили незамеченными.
Рутина.
Лика в Перу как-то получила ножевое. Ей чуть руку не отхватили тогда. Перебинтовали, вот и вся больница. Машка два месяца ходила с пулей в бедре. Да и сама Натка однажды получила ножом по ребрам.
Рутина.
Если по каждой мелочи в больницу бежать, то работать некогда будет.
Натка остро почувствовала, насколько она отличается от нормальных людей, которые при малейшей хвори бегут к докторам.
«Хватит!» — приказала она себе, глядя на отражение в зеркале лифта. — «Решила уже, значит, привыкать надо. И с насморком в больничку, и с неудачно сорванной заусеницей».
Отражение в зеркале улыбнулось ей.
Натка вышла из лифта, подняла воротник плаща, поняв, что одета не по погоде.
За стеклянными дверями больницы она увидела крупные хлопья снега, которые неспешно опускались на мокрый бетон крыльца.
Натка толкнула дверь и вышла на прохладный воздух, глубоко вдохнув.
Она привычно пробежала глазами по больничному двору.
Две «скорые», стоящие у самого крыльца, были подозрительными, но Натка отмахнулась от этой мысли.
«Хватит!» — подумала она. — «Решила, значит, решила. Отвыкать надо».
И вдруг, резко, сразу, со всех сторон, как показалось Натке, оглушая, грянул «Полет Валькирии».
Две медсестрички, курившие на крыльце, вздрогнули.
Музыка грохотала, нарастала, Натка растерянно моргала, пытаясь определить, откуда она звучит и наконец, увидела.
Длинный, как линкор, ослепительно-белый лимузин медленно выворачивал на дорожку. На крыше у него были установлены две огромные колонки, из которых и грохотал оркестр.
На бесконечном капоте лимузина высился совершенно немыслимый… нет, не букет даже, а сложное архитектурное сооружение из красных роз, перевязанное километрами золотой ленты.
На борту лимузина алели готические буквы, складываясь в надпись.
«С возвращением, Валькирия»
Натка улыбнулась.
Лимузин плавно остановился напротив крыльца.
Дверцы распахнулись и под снежные хлопья выпрыгнули Машка с Ликой, а следом за ними, Виталич с охапкой цветов в руках.
Девчонки бегом побежали по ступенькам, набросились на Натку, стискивая в объятиях, восторженно визжа. Виталич подошел, сдержанно улыбаясь.
— Привет, — просто сказал он.
— Привет, — ответила Натка. — Твой креатив? — она кивнула на лимузин.
— Мой. А что, не нравится? — Виталич заморгал, как мальчишка.
— Нравится! Очень! Только пафосно немного, — Натка улыбалась, блестя глазами. — Но нравится, все равно! Девки, ну пустите, задушите же, дурищи!
Девчонки послушно отступили, встали к Виталичу.
— Смирно! — скомандовала Машка.
Лика и Виталич, улыбаясь, вытянулись по струнке.
—Товарищ майор! — звонко отчеканила Машка.
На необычную сцену смотрели прохожие, врачи и больные, вышедшие на крыльцо. К стеклам окон прильнули десятки глаз.
— В общем, Мурашки, мы так рады! — Машка запищала. — Так рады, что ты с нами!
Натку снова сжали в объятиях, крутили, тискали, пока она не стала задыхаться.
— Ну, пустите же! — взмолилась она. — Раздавите сейчас. И обратно придется ложиться!
Виталич, наконец-то, протиснулся к ней, взял за руку.
— Наконец-то, спасибо тебе могу сказать! — сказал он, вытаскивая из кармана маленькую коробочку, обтянутую красным бархатом.
— Ой! — пискнула Машка
— Стоп! — Натка решительно подняла руку. — Что это? — она указала на коробочку, требовательно уставившись на Виталича.
— Это? — Виталич непонимающе пожал плечами, открыл коробочку.
— Ой! — опять пискнула Машка.
В коробочке на подушечке из бархата лежал маленький золотой орден с замысловатым рисунком и гербом. Судя по брызнувшим радужным искрам, имелись на ордене и бриллианты.
— Это Орден Валькирии, — Виталич с гордостью протянул коробочку Натке. — Нравится? Сам придумал! А ты что… — понимание вдруг осветило глаза Виталича, и он широко улыбнулся.
— Вот-вот. Я уж подумала, в жены меня звать собрался, — Натка бережно взяла коробочку, рассматривая причудливые золотые завитушки.
— А что, не пошла бы?
— Нет, — просто ответила Натка. — Не пошла бы.
— И не надо! Достаточно того, что я тебе жизнью обязан. Я и моя невеста. А вот на дружбу надеюсь.
— А вот на дружбу, согласна, — Наташа улыбнулась и поцеловала Виталича в щеку, оставив красный отпечаток. — Не вытирай. Это невесте привет от меня!
Посмотрела и сама стерла помаду с его щеки.
— Черт, — прошипела Машка. — Не кольцо!
— Пф… — Лика поджала губки. — И не надо!
Натка смотрела на девчонок, на Виталича, счастливо улыбаясь.
На ресницы ей падали крупные снежинки.
Они таяли и капельки воды текли по щекам, смешиваясь со слезами.
***
— Ну, что девки! — Машка поднялась, держа в руке стакан с апельсиновым соком.
Алкоголь Наташе запретили еще месяца на два и девчонки из солидарности пили сок.
— Я хочу с радостью и несказанным чувством глубочайшего счастья провозгласить этот немудрящий тост!
— Ага, немудрящий, — ухмыльнулась Лика, — часика на полтора сейчас речь закатит!
Машка зыркнула на Лику, откашлялась. Она опять кривлялась, изображая то ли ведущего партсобрания, то ли депутата на трибуне, корчила рожи и жестикулировала, как Ленин на броневике.
— Товагищи! — с апломбом сказала она. — Мы вновь приветствуем в наших тесных рядах нашу любимую боевую подругу, которая, преодолев непреодолимые препятствия, смогла влиться, так сказать, в стройные колонны борцов с мировым злом! Мы все как один хотим…
— Машка, кончай комедию, — Натка тихонько дернула подругу за кожаный подол то ли маленького сарафана, то ли большой майки. — Люди смотрят уже.
И действительно, несколько человек за соседними столиками явно с интересом наблюдали за Машкиной речью.
— Соратники! Единомышленники! — простерев руку над залом, скандировала Машка, обращаясь к окружающим. — Призываю вас…
— Сядь, зараза! — Натка дернула Машку за подол, и та села на стул, чуть не расплескав сок.
— А я не обижаюсь! — Машка сверкала глазами. — Соратники, отбой! — крикнула она в зал и повернулась к Натке.
— Ну, давай говори уже! — сказала она и уставилась Наташе в глаза.
— Говорить, что?
— Ой, ну тока вот не надо мне тут делать девственность и невинность! Я же по глазам вижу. Хотя, можешь не говорить ничего, сей момент! Лика?
Лика, не выпуская из зубов бифштекса, вытащила из сумочки два листа бумаги, сложенные пополам, положила их перед Наткой, развернула и красноречиво указала глазами — читай, мол.
Натка пробежала глазами по листкам и подняла глаза на девчонок.
— Да, милая моя, ты правильно понимаешь, — Машка отпила, наконец, сок. — Это именно то, чем кажется. И рвать это никто не собирается. Решение окончательное, обжалованию не подлежит!
— Но, вы что, из-за меня?
— Из-за тебя что? Вообще-то, барышня, — Машка опять усуконила физиономию и стала изображать Изольду, — наше собрание так и не удостоилось услышать ваше решение. Я понимаю, что при ваших-то запястьях и длине ног, вы имеете некоторое основание считать себя самой-самой на свете. И я даже частично готова признать ваше право на такое мнение. Но позвольте, барышня, напомнить, что эти два рапорта об увольнении были написаны госпожой Снежной и госпожой Красной еще два дня назад, без чьего-либо влияния. Это было, если угодно, веление сердца!
— Сердец, — подсказала Лика.
— Сердец, правильно, барышня! И будьте добры, не скребите ножом по тарелке — это моветон! Так что, госпожа Соловей, если вы решили удивить нас своим решением покинуть службу, то вы сделали две ошибки. Первая — мы слишком хорошо знаем вас, дорогая, чтобы удивляться чему-то, созревшему в вашей, признаю, неглупой, голове. Вторая — это вы будете вынуждены написать рапорт из-за нас, а не наоборот, как вы наивно и самонадеянно полагали, памятуя о своей неземной красоте и исключительных душевных качествах!
Натка молчала, внимательно глядя на подруг.
— Так что, значит, все? — тихо сказала она. — Значит, уходим?
— Уходим. Начинаем новую жизнь. Жизнь простых, но красивых девушек. Мы с Ликой уже все придумали. Быстренько все выходим замуж, встаем у плиты и варим щи. Или борщ.
— Борщ вкуснее, — авторитетно заметила Лика. — Варить, правда, сложнее.
— Значит, борщ. Варить научимся. Не такое учились делать, в конце концов! В общем, даешь драный халат, стоптанные тапочки, кошку на подоконнике, герань в горшке и прочие атрибуты нормальной жизни!
— Ну, за это и выпьем, — сказала Натка, подумала минутку и махнула рукой. — Нет, за это только коньяк! Пятьдесят граммов мне точно не повредят!
***
Полковник долго и внимательно читал рапорты, словно пытаясь найти в них какой-то тайный смысл. Он вздыхал, нервно курил, но упорно не поднимал глаз на девчонок, которые сидели перед ним.
— Ну, хватит, может? — мягко спросила Натка. — Уже полчаса читаешь. Не так уж много мы там понаписали.
— Это вам кажется, что немного, — полковник затушил окурок в пепельнице и тут же потянулся за новой сигаретой. — На самом деле, это очень много. Да уж, не думал я, что когда-то увижу эти рапорты.
— Ну, не надеялся же ты, что до старости служить будем? — хмыкнула Машка.
— Нет конечно. Просто года через два на пенсию хотел сбежать. А кого-то из вас на свое место.
— Нет. Не получилось бы. Уходим мы, — тихо сказала Натка.
— Уговаривать бесполезно?
— Сам понимаешь, что бесполезно.
Полковник тяжело вздохнул, встал из-за стола, подошел к окну, уставившись на темное стекло, запотевшее от его дыхания.
— Ну, так тому и быть. Уговаривать я вас не буду. Права не имею. Надеюсь, только, что еще увидимся.
— Только не по работе.
— Конечно! Ладно. Считайте вопрос решенным.
Полковник сел, потер ладонями лицо.
— Значит так, девочки. Официально вы выходите на пенсию. Пенсия небольшая, но жить можно. На меха-жемчуга, может, не хватит, но на жизнь — вполне. Плюс служебные квартиры. Ну, от себя могу добавить, что на базе можете выбрать все, что пожелаете, в качестве премии. Кроме, конечно, оружия. Оружие, кстати, придется сдать. Реабилитацию пройдете, месяц в нашем санатории. Там медики хорошие, что надо, подлечат. Ну, еще, если захотите, пластические хирурги шрамы уберут. Вообще, по совести, вы гораздо большего заслужили. Были бы мы в Америке, — он вздохнул, — но мы не в Америке. И слава богу, кстати. Хотя, думаю, что и это немало. Квартиры на выбор, когда решите, где останетесь жить. Удостоверения служебные у вас остаются.
— А ксивы-то зачем оставляете? — Машка встрепенулась. — В чем подвох?
— Ну, во-первых, офицер бывшим не бывает. А офицер нашего ведомства, и подавно. Пенсия дело хорошее, но когда-нибудь вы можете понадобиться. Еще момент есть один — вы профессионалы. И это уже в крови. Видите вы больше, чувствуете, умеете. Представьте: сидите в ресторане, а там придурок с пистолетом. Конечно, вы не будете сидеть и смотреть. Конечно, надаете по рогам. И вот чтобы потом вас за этот, в принципе, героический поступок, не упекли, удостоверения остаются. То есть, говоря прямо, контора оставляет за вами право на свое усмотрение бороться с преступностью и прочими… прочим… Ну, вы поняли.
— Понятно. Только что это «за когда-нибудь понадобиться»? Настораживает, полковник.
— Это значит, что в случае крайней необходимости. Когда мы поймем, что, кроме вас действительно никто не справится. Ну, или, не дай бог, в случае войны, с империалистическими хищниками…
— Ну, понятно теперь, — насупилась Машка.
Натка сидела и вдруг почувствовала укол страха. Вот сейчас, в эти минуты, они сожгли последний мост.
Что там, в этой нормальной жизни, к которой они так рвутся? Как устроиться в ней? И что, в конце концов, покупают люди в магазинах, когда идут домой с работы?
Она вздохнула и решила, что это не самое страшное, что случилось в ее жизни и немного успокоилась.
Полковник посмотрел на девчонок.
— Ну, хорошие мои, — сказал он дрогнувшим голосом, — идите сюда. Обниму вас, что ли, на прощание! И звоните в любое время. Не забывайте! Не чужие же.
***
Пройдя все формальности увольнения в Москве, еще раз попрощавшись с полковником, девчонки вылетели на базу. Сдать оружие и средства связи, выбрать себе подарки из безразмерных кладовых.
Попрощаться с преподавателями.
Натка сидела в кресле самолета, глядя в окно, пытаясь услышать хоть что-то внутри себя, что говорило бы о том, что понимание окончания работы наконец-то пришло.
Но на душе было сумрачно, грустно и тоскливо. Мысли скакали в голове, глупые, непонятные, не оформившиеся. Натка призналась себе, что совершенно растерялась, не зная, что ей делать дальше.
Где жить?
В каком городе?
Во Владивостоке?
В Питере, куда усиленно тащила ее Лика?
В Москве, куда рвалась Машка?
А может, остаться здесь, на Урале, поближе к училищу?
Как и где она будет работать?
Кем?
И вообще, как надо начинать эту самую нормальную жизнь?
С чего?
Вот, все закончится, выберет она, где жить, заселится в служебную квартиру. И что дальше? Что делать? Натка совершенно не представляла, с чего начинать, что делать и вообще, как это жить как все нормальные люди.
«Ладно, разберемся», — решила она и повернулась к девчонкам.
Те оживленно обсуждали орден Валькирии, поедая шоколад из огромной коробки, которую подарил Виталич на прощание.
***
ВикС печально обвел их взглядом, сел за стол.
— Значит, прощаться будем? — растерянно произнес он, на его лице играла недоверчивая улыбка.
— Будем, Виктор Сергеевич, — Натка решительно кивнула. — Вот, оружие только сдать осталось.
— Ах да… оружие, — ВикС лукаво прищурился. — Ну, я тут тоже человек не последний, так что решил я вот что. Оружие ваше мы спишем. Нет, конечно, придется… ну, сами знаете, стволы проточить, бойки сточить. Но как сувениры можете оставить себе!
Девчонки улыбались. Расставание с оружием навевало тоску.
— И еще, — ВикС почесал нос. — Вечером для вас банкет. И подарков можете набирать сколько влезет. Ну, не прощаюсь. Давайте, дуйте к Медвежатнику, пусть с оружием вашим пока колдует, а сами, переодеваться! Форма одежды — самая парадная! Через два часа ждем вас все в столовой!
***
Ворота, лязгнув, закрылись. Натка вспомнила, как когда-то, очень давно, в еще прошлой жизни, они вот также стояли у ворот, а те с лязгом закрывались за ними. И настроение было такое же, как сейчас — полное непонимание, что там, впереди.
Она подняла голову и прищурившись, посмотрела на осеннее солнце, на подернутый сединой инея асфальт, на черные зеркала замерзших луж.
Девочки пробыли на своей базе почти неделю, решая вопросы с жильем. Непривычно все это было. Натка, запоздало подумала, что у нее из имущества только две сумки с одеждой, два Стечкина в потертых кобурах с проточенными стволами, чтобы невозможно было стрелять, да металлическая коробочка, в которой хранились главные ее сокровища — записка от Кости, серый камушек, Светкина сломанная заколка, первая ее пуля, пупс, исчерканный красными линиями ранений, маленький котенок с отломленной лапкой, вырезанный из куска желтоватого мыла когда-то давно Костей.
Давно.
Еще в прошлой жизни.
На дорожке, урча, стояла черная «Волга».
— Ну, куда теперь? — спросила растеряно Машка, поддергивая ремень огромной сумки, набитой подарками — одеждой, украшениями. Вторая сумка, чуть поменьше, стояла у ее ног. — Мурашки, ты твердо решила тут остаться?
— Да. Понимаешь, город мне нравится. Всегда нравился. Красивый.
— Ну, хозяин-барин. А ты, блондинка, не передумала?
— Да поздно, Маш, — Лика закурила. — Мне и квартиру уже приготовили в Питере. Маленькую, но от центра недалеко.
— Так что, расходятся дорожки наши? — Машка задрала голову, помотала ей, как делала всегда, когда пыталась загнать слезы обратно.
— Маш, — Натка тоже закурила, — ты не расстраивайся. Мы же все равно сестры. Не потеряемся. Я к вам скоро приеду — и к тебе, и к Лике. Вот только немного устроюсь, хоть с квартирой решу вопрос — и приеду.
— Конечно! — Лика решительно кивнула. — Никуда мы друг от друга не денемся! Мы же клятву давали!
— Ну, смотрите! — Машка улыбнулась. — Заразы. Забудете — приеду и накостыляю!
Девчонки рассмеялись, подобрали сумки и пошли к машине…
Продолжение ЗДЕСЬ
Анонсы Telegram // Анонсы в Вайбере подпишитесь и не пропустите новые истории
Спасибо за прочтение. Лайк, подписка и комментарий❣️❣️❣️
Книга написана в соавторстве с Дмитрием Пейпоненом. Каноничный текст на сайте Проза.ру
НАВИГАЦИЯ по роману "Взрослая в пятнадцать" ЗДЕСЬ (ссылки на все опубликованные главы)