Медийщикам, работающим «в полях» политической журналистики, не нравится размышлять на темы соблюдения норм этики. «Отношения «журналист – власть?» Тут нет предмета для этики. Это чисто институциональные связи», – пересказывает Галина Лазутина свою беседу с коллегами в одном из своих учебников по этике.
Казалось бы, действительно: о какой морали можно рассуждать, когда в едких публикациях оппозиционных СМИ речь идет о важнейших проблемах современной жизни в России: о коррупции в среде высокопоставленных чиновников, о бессовестном давлении политического большинства, не желающего прислушиваться к голосу оппозиции; о все растущем социальном неравенстве в обществе, бедности, давлении на СМИ со стороны различных государственных органов власти? На войне все средства хороши. При чем тут мораль, этика, нравственность?
И все же большинство теоретиков настаивают на том, что отношения власти и медиа нужно регулировать – и законами, и моралью. Причем, нормы этики должны соблюдаться и со стороны власти, и со стороны журналистов. Иначе в жаркой борьбе за правду – а она у всех своя – можно потерять и репутацию, и доверие общества.
Одну из важнейших норм, регулирующих отношения власти и СМИ, Лазутина формулирует так: «Проявлять уважение к власти как важному социальному институту, предназначенному для управления общественной жизнью».
Каким образом это требование соотносится с политическим дискурсом? Мы же понимаем, что нельзя обвинять медийщиков в том, что объектом едких насмешек они выбирают именно губернаторов, мэров, председателей представительных органов власти, руководителей крупных бюджетных учреждений. На это у нас в России имеются вполне объективные причины – непростая экономическая ситуация, частые кадровые перестановки во властных структурах, кулуарные выборы глав муниципалитетов, неоправданно высокие зарплаты чиновников и пр. Нельзя также обвинять журналистов в распространении порочащих сведений и клевете только потому, что они дают негативную оценку чьих-либо поступков или самой личности. Без суждений и личной (или редакционной) позиции политической риторики в публицистических текстах быть не может. Главное, чтобы описанные факты были правдивы, а выражение личного мнения редакции не перешло в оскорбление.
А именно это нередко и происходит. Приведу пример крайне субъективно выраженных инсинуаций в адрес губернатора и вообще органов исполнительной власти: «Он такой же трус, как и его предшественники», «…я столкнулась с проявлением чего-то запредельного для понимания обычных людей, чего-то вроде аутизма в тяжелой форме», «<…> «гусь на костылях»: гонору много, а самостоятельно, без поддержки сверху двигаться не может».
Еще примеры колких эпитетов, касающихся личности губернаторов: «самодовольный и бесполезный управленец», «доктор Айболит», «крестный отец». О действиях главы регионального правительства: «креативные «хотелки», «давить и уничтожить все вокруг», «вместо человека правит мумия». Об исполнительной власти: «какая-то команда КВН, а не правительство, честное слово!». «Перед нами, как я думаю, ликвидационный менеджер, которому дано задание угробить область, чтобы потом благополучно присоединить к одному из соседних субъектов».
В одной из публикаций партия политических конкурентов называется «бесстыжей», «антинародной», «лицемерной», «бессовестной», указывается, что ее члены занимаются «откровенным вредительством». При этом автор желчного комментария дает сноску, в которой пишет: «оценочные суждения в отношении партии <…> являются личным мнением автора». Редакция подстраховывает себя на случай судебного иска со стороны оппонентов, пользуясь повсеместной практикой современных СМИ – выдавать оскорбление и диффамацию за оценочное суждение и личное мнение.
Конечно, журналисты стараются избегать главного признака диффамации – ошибочных фактов. Но при этом отыгрываются на откровенных оскорблениях, комментируя не столько действия народных избранников, сколько их личные качества, которые не имеют прямого отношения к выполняемой работе. Например, о депутатах: «Его словарному запасу которого могла бы позавидовать Эллочка-людоедка»; «типичная труженица прилавка».
В восприятии читателей медийные герои должны, по замыслу политических СМИ и его сторонников, представляться людьми ущербными, не способными управлять даже собой, а не то чтобы социальными институтами. Именно поэтому губернатор навязывается читателю в образе «слепо-глухо-немого», и у него, к тому же, «все валится из рук», а депутаты городской думы – люди "от прилавка", не умеющие даже говорить и писать.
Как отмечает Лазутина, для того, чтобы нормы этики начали работать, необходимо и ответное движение со стороны властных структур. Интонация непримиримости, с которой иногда выступают оппозиционные СМИ, во многом объясняется неуважительным, подчас дискриминационным отношением власти к прессе, непониманием ее функций в обществе и особенностей журналистской деятельности. Не секрет, что региональная власть в России в большинстве своем никогда не была заинтересована в диалоге с прессой.
И если официальная провинциальная печать, как это ни печально, давно смирилась с диктатом власти как учредителя, с ее нескрываемым равнодушием, то оппозиционная пресса – нет. Она усвоила урок товарищей по-своему: кусается бессовестно больно, с увлеченностью ребенка, у которого режутся зубы. Свобода слова воспринимается ею сегодня слишком прямолинейно и безапелляционно. Так проявляется коллективная память профессионального сообщества: СМИ отрицают догматы этики потому, что власть сама привыкла игнорировать эти догматы.
Но даже если СМИ и власть объединяют только «холодные» институциональные связи, и здесь, как говорится, нет ничего личного, они все равно являются участниками публичного дискурса и несут ответственность перед аудиторией. И потому должны считаться и с законом, и с моралью. При этом уважение к власти и независимость СМИ – понятия, не обязательно вступающие в конфликт. На самом деле, оба принципа прекрасно уживаются на поле медийных баталий и не наносят репутационного ущерба сообществу журналистов и их конституционным правам. И главное – не мешают контролировать деятельность органов власти.