Тексты Владимира Гуги легко воспринимаются. Обыденные вещи окрашиваются в яркие, контрастные цвета. Короткая форма здесь не помеха, наоборот, действует, как ограничение пленочного фотоаппарата: каждый из 36 кадров уникален и ценен — это особая достоверная фиксация реальности. Скучно вам с Гугой точно не будет.
Пролог
Кадровичка сказала мне:
— Володя, у меня к вам большая просьба: больше никогда не заказывайте обеды по восемьдесят рублей, а заказывайте по шестьдесят. Вам положена сосиска с тушенной капустой, а котлета по-киевски с жаренной картошкой — не для вас.
— Почему?
— Дело в том, что дорогие обеды у нас заказывают только начальники. Это, так сказать, негласная корпоративная традиция. Вы видите, что президент компании всегда сидит во главе стола, лицом к входной двери, спиной к окну. И его место никто никогда не занимает, даже если свободных стульев в нашей столовой нет вообще. Более того, ближайшие к нему места могут занимать лишь топ-менеджеры. То же самое касается и выбора обедов. Дорогое меню у нас только для руководства.
— Мне, вообще-то, все равно, что есть, — ответил я, — но откуда такое ограничение?
Кадровичка ядовито улыбнулась:
— Это ограничение называется «корпоративная этика». Не понимаю, почему я должна вам разъяснять азы поведения в коллективе?
— В таком случае я отказываюсь питаться в нашей, нет, в ВАШЕЙ столовой.
— Ваше право! — облегченно вздохнула кадровичка.
Я сильно обиделся. Но моя обида чудесным образом раздвоилась. Кадровичку, сказавшую мне гадость, я люто возненавидел. Но я возненавидел кадровичку как таковую, как конструкцию, а вот ее отдельную часть, ту, что вызывающе затанцевала под миди-юбкой, когда она, цокая, направилась к своему рабочему месту, не возненавидел. Выходит, в человеке нет цельности, если к разным участкам оппонента он относится по-разному. Хотя мы действительно склонны любить друг друга фрагментарно.
Вот взять, например, восточных поэтов. Они ведь готовы воспевать в своих песнях какую-нибудь родинку на щеке. Хотя что в ней, по сути, в родинке, красивого?
Я выполнил обещание и перестал обедать в корпоративной столовой. Это решение ни у кого не вызвало слез. Более того, на мое отсутствие в столовой, вообще, никто не обратил внимания — был человек, нет человека — не важно. В свою очередь ледяное равнодушие окружающих у меня тоже не вызвало желания бежать вешаться в большом гардеробном шкафу офиса. Кстати, в этом шкафу действительно можно было повеситься, если поджать ноги. Только зачем? Ради прикола? Не знаю. Но, наверно, обнаружение в шкафу мертвого менеджера все-таки вызвало бы переполох в компании, который бы назвали «внештатная ситуация».
50
Завязав с питанием в столовой, я начал обедать около метро, там, где торгуют чебуреками, шаурмой и варенной кукурузой. Сейчас, правда, уже не торгуют, но раньше, при Лужкове, мы, офисная шелупонь, рядом с буковками «М» постоянно что-то жрали и пили. По пятницам это пиршество могло продолжаться до полуночи, а то и до утра.
Около чебуречного ларька я и познакомился с Николаем, интеллигентным безработным мужиком из местных. Помню, стоя за круглым столиком, мы с ним съели по чебуреку, перекинулись парой ничего не значащих фраз и решили тяпнуть по «полтишке». Угощал Николай, так как, по его словам, «ему заплатили квартиросъемщики, и это дело надо отметить».
100
На следующий день мы тяпнули уже по «стольнику». Причем компанию нашу разделил еще один человек — Пётр, товарищ Николая, бывший инженер и пенсионер.
— На работе у тебя неприятностей не будет? — заботливо поинтересовался Николай, аристократически промокнув губы салфеткой.
— Да нет! Что вы! — успокоил я себя и своих приятелей. — Какие уж неприятности? Меня такое количество не пробирает — ведро могу выпить. Сами видите, какой рост и вес.
— Да… — оценил Петр мои габариты, уважительно измерив взглядом, — лось… Ничего не скажешь, форменный лось.
— К тому же, — добавил лось, — я люблю на работе поиграть в разведчика в логове врага, в такого Штирлица.
— Как это? — поинтересовался Николай.
— А вот так: у меня есть натренированная способность, йоговская сноровка, находясь в поддатии, сохранять трезвый вид.
— А как же шлейф? — спросил Петр.
— Да, шлейф, — это главная проблема. Его как парашют Штирлица, никуда не спрячешь… Но, если вести себя уверенно и бодро, окружающие стараются его не замечать. Они же культурные люди.
200
После принятия каждым из нас по двести, Петр задумчиво закурил, по-отечески меня приобнял и торжественно обратился:
— Володь…
— Да? — отозвался я.
— Пойдем яйца колоть.
Остаток рабочего дня я провел в размышления о слове «колоть», обладающем двумя абсолютно разными происхождениями. Ведь в первом случае оно имеет отношение к слову «раскалывать», а во втором — именно к «колоть», то есть тыкать чем-то острым. Что имел в виду Петр, мне осталось неизвестным.
1000
— Литр на троих разделить невозможно, — сообщил Николай, слегка пошатываясь. — Тут, видите ли, какая-то бесконечность дробления наблюдается. Триста, запятая, три, три, три, три, три и так далее. Как быть? Та же бадяга, что и с числом «пи».
— Двоим придется пить по триста пятьдесят, — предложил Пётр, — третьему — просто триста. Предлагаю, что им будет Володя.
— Это почему же? — опешил я.
— А потому, — ответил Петр, постучав аккуратно подстриженным ногтем по стеклу часов «Восход», — что до конца твоего рабочего дня еще четыре с половиной часа. А мы пенсионеры, нам и вздремнуть можно.
Логика Петра меня озадачила и слегка задела. Откуда он, вообще, этот старикан на мою голову взялся-то?
— При чем здесь работа? Мне-то как раз больше следует налить, чтобы я на этой так называемой «работе» смог забыться и побыстрее дожить до ее окончания. Вы-то действительно можете вздремнуть, телевизор посмотреть, а мне как быть?
— Ладно, — махнул рукой Петр, — принимай сколько влезет, прорва. Тебя действительно ничем не проберешь.
Два литра спустя
(эпилог)
Я шел по коридору, погрузившись в послеобеденное оцепенение. Мне навстречу двигался президент компании, которому в отличие от меня полагалась заказывать дорогие обеды. Между нами находился вход в туалет, и мы приближались к нему с одинаковой скоростью. Чуток ускорив шаг, я обогнал начальника приблизительно на метр, распахнул прямо перед его носом дверь и почтительно произнес: «Прошу вас, сударь!»
Чтобы подчеркнуть почтение я резко поклонился и стукнул, как гусар, туфлями каблук о каблук. Президент от неожиданности передернулся.
«И все-таки тебя, Володь, пробрало, — обратился я сам к себе, — ну что ж пойдем теперь яйца колоть».