Третий день в полку и уже второй день в госпитале. Прибыл с пополнением, мой первый полк немцы разнесли в щепки, когда мы пытались остановить их у брода через неглубокую речушку. Убивали нас немцы по-всякому, кидали мины, расстреливали из пушек, три раза прилетали их самолёты, бомбили жутко, а нам ответить нечем – винтовки, четыре пулемёта. Когда пришло подкрепление, нас, оборванных и раненых вывели в тыл, определили, тех, кто может сражаться дальше, я был в их числе, отвели правее старых позиций. Здесь было на удивление тихо, усталые от постоянных боёв бойцы слушали пение птиц, многие говорили, что до войны даже не обращали на их щебет внимание, в общем, как говорил инженер на моём заводе – идиллия. Продлилось это недолго, всего день, а потом началось страшное. Снова пушки, самолёты, атаки немцев при поддержки танков, начинались неожиданно, в разных местах, щупали они нашу оборону. Мне везло, лишь небольшая царапина, да землёй разок присыпало, когда рядом разорвался снаряд. Приготовленная мною ячейка в окопе, скоро стала пустовать, меня, то к пулемётчикам отправят, то приказали мины подносить, а когда немецкий танк миномётную батарею сровнял с землёй, найденная винтовка со снайперским прицелом стала моим оружием, хозяина её я так и не нашёл. Поздно вечером закончился бой, мы очень надеялись, что измотали немца, не отступили, выдержали, что будет завтра?
Почти стемнело, в окопах появились бойцы с термосами, подоспел поздний ужин . Не успели мы ложку с кашей в рот сунуть, как раздались несколько взрывов, кто-то из бывалых догадался, что есть у немцев наблюдатель рядом с нами, решил он нам праздник для живота испортить, навёл своих пушкарей. Слышал, как ротный отправил разведчиков найти того гада, обязал привести обязательно живым, ох и чесались у бойцов руки до того виновника. Последний разрыв снаряда, хоть и был далеко от меня, принёс мне беду, очень быстро сапог на моей правой ноге наполнился кровью, как речку вброд перешёл, помогли, сняв сапог, перевязали, а уже ночью, я был в полевом госпитале. Громкое то было название для этого места, но тут спасали раненых, помогли и мне. Доктор, совсем молодой ещё парень в больших очках, которые так и норовили свалиться с его носа, хвалил моих товарищей, говорил, что истёк бы я кровью, если бы не они. Когда рассвело, огляделся, три больших палатки, два навеса из жердей, под ними то и дело слышались стоны и крики раненых, работает наш доктор. Таких, как я, разместили под большой елью, нижние ветки были обрублены, ими накрыли навесы, совсем пожилой мужчина, что был при госпитале возницей, приносил нам воду, пили жадно, как в последний раз.
На второй день, рано утром, в госпиталь прибыли две полуторки, раненых надо было вывозить в тыл. Доктор бегал между машинами, тонким, почти девичьим, голосом командовал, указывал, кого грузить в первую очередь. Я со своим ранением даже и не надеялся на отъезд, видел, сколько было таких, кому это было нужнее. Всю эту суету перебивало одно виденье, его видели все, и каждое его появление вызывало у бойцов улыбку и блеск в глазах. Этим виденьем была совсем молоденькая девушка, медсестра, обмундирование подчёркивало её точёную фигуру, она ходила от бойца к бойцу, помогая каждому. У кого руки были перебинтованы, держала у рта кружку с водой, кто с ногой маялся – устраивала удобнее, её тихий и спокойный голос лечил раны, не человек это был – чудо божественное, не хватало свечения вокруг её головы. Послышался гул, на наших позициях начался бой, да не простой. Выстрелы наших пушек и немецких перемешались, кто-то пытался считать их, но сбился и бросил эту затею. Часа через три, перед первой палаткой показался мотоцикл, старший лейтенант в рваной шинели, приехавший на нём, кричал на доктора, приказывал эвакуировать раненых, прорвался немец. Доктор оправдывался, говорил, что две машины готовы к выезду на станцию, на что старлей обругал его и сказал, что дорогу ту немцы час назад как перерезали, нужно людей в село везти.
Ещё час ушёл на то, чтобы собрать всех. В машины людей грузили одного на другого, водители матерились, но ничего не могли поделать. Возница уже давно приготовил свою лошадь и телегу, но и она была заполнена теми, кто не мог идти, во вторую телегу впряглись раненые у кого ноги были целы. Снова гул мотора, люди прислушались, что-то приближалось, но было не понятно что. Неожиданно для всех, на небольшую полянку перед госпиталем выехал немецкий танк, объехав его, к нам устремился вражеский мотоцикл, вероятно немцы поняли, что здесь для них угрозы нет, заработали пулемёты, и у танка, и в коляске мотоцикла. Если танкист буквально поливал нас свинцом, то мотоцикл маневрировал, его пулемётчик стрелял короткими очередями. Все упали на землю там, где стояли, ответили, чем могли, да что толку, из винтовки броню не пробить! Старший лейтенант попытался поднять людей в атаку, но тут же был убит. Раздался выстрел танковой пушки, одна из полуторок вздрогнула и стала разваливаться, загорелась, языки пламени лизали раненых, поднятая взрывом снаряда земля, засыпала тех кто остался живой, слышались крики. В десяти метрах от себя, я заметил возницу, укрывшись под своей телегой, он тормошил вещмешок, достал гранату. Это была противотанковая, та самая, которую бойцы Красной Армии окрестили в честь Советского военачальника, откуда она у него?! Отбросив мешок, старик пополз к танку, расстояние всего ничего, но оно полностью простреливалось. Последний куст, потом только бросок, но и до него он не добрался, затих, уткнувшись лицом в землю. Кто-то мелькнул в кустах, кто-то маленький, тот, кто совсем не подходил к полю боя. Это была наша медсестра, наше чудо, набегу схватила из мёртвых рук старика гранату, чуть приняв правее, укрылась за большим пнём, послышались голоса обороняющихся, все призывали вести огонь по танку, чтобы отвлечь его внимание от девушки, так и поступили, забыв про мотоцикл, постоянно появляющийся за нашими спинами. Наверное, танкисту надоело стоять на одном месте, выпустив клуб сизого дыма, он двинул свою машину к оставшейся полуторке с ранеными, всё, патронов нет, чем отвлекать?! Когда танк поравнялся с пнём, хрупкая фигура девушки поднялась в полный рост, были чуть слышны её слова, одна секунда и она под гусеницами танка, сильный взрыв остановил грозную машину, попытавшегося выбраться из танка фашиста уничтожили. За спинами раздался рёв мотоциклетного двигателя, не смотрел водитель под колесо, в пылу боя свалился в большую канаву, сама природа приготовила ему западню, замаскировав её кустами. Сжимая руки в бессилии, видел, как все кто мог, устремились туда. Немцы попытались отстреливаться, но их буквально завалили своими телами красноармейцы, выволокли наверх, я отвернулся, не мог смотреть на происходящее. Их не били, их рвали на куски, танкист с обожжёнными руками, зубами вцепился в горло врагу, мотал головой как сторожевая собака, рвал плоть.
Окровавленные своей и чужой кровью, ещё злые, бойцы собрались возле одной из палаток, молчали, не обращая внимание на новые раны. Вокруг лежали тела, догорал грузовик подбитый танком, криков раненых больше не было слышно. К нам подошёл доктор:
- Галей её звали, - он присел к нам, положив на жухлую траву фляжку, - Галей! Невесть откуда взялась кружка, наполнив её до краёв, помянули погибших, помянули наше чудо. Позже, когда вылечился, направляя ствол пулемёта на врага и нажимая на спуск, повторял последние слова той самой медсестры, юной и хрупкой девушки – «Ой, мамочка…!».