С момента прибытия донских казаков в Болгарию, с лета 1921 года, в названии Донского гундоровского георгиевского полка появилось ещё одно определение – «рабочий». Сотни стали именоваться рабочими командами или рабочими партиями. Дисциплинарную власть бывших командиров сотен, ставших начальниками рабочих партий, приравняли к власти батальонных командиров. Но вот интересный момент: большинство из этих самых командиров, не желая быть нахлебниками у своих сослуживцев, работали с ними на равных.
В одном из первых эмигрантских журналов «Казачьи думы», появившемся в 1923 году, можно прочитать статью с простым названием «Забойщики»: «Русские офицеры, казаки и солдаты, шесть лет дравшиеся с врагами русского народа, – теперь рабочие – «рудничары». Пройдёшь два километра, видишь живые существа. Знакомые лица, с которыми пришлось перенести столько страданий на своей и чужой земле. Это забойщики. Со всех сторон, дымя среди тяжёлой густой мглы, слабо и тускло, как будто с усилием, горят карбидные лампы. В сизом тумане движутся фигуры, молча работающих или пробирающихся между стойками рабочих. Это «маневристы», потом «коняры» и «маказы». Труд в забоях не прекращается ни на минуту. Каждый забой обрабатывает три сменных артели, работающих по 8 часов. Всего в руднике «Гладно-Поле» в подземельных жилах гнездятся летом 80, а зимой - 300 - 400 рабочих. А в «миру» это офицеры, казаки, солдаты. Настроение у работающих спокойное. Верим, что господь пошлёт нам светлую радость возвращения на Родину».
В эмигрантской прессе появлялись стихи о тяжёлой жизни и работе казаков в Болгарии. Прочитаем стихотворение «Сон», автором которого обозначен Владимир Донец.
«Кирка долбит Балканских гор громаду,
Полдневный зной томит измученную грудь.
Так хочется в тенистую студёную прохладу,
Так хочет юноша-казак усталый отдохнуть.
Отброшена кирка, и тень скалы ласкает,
Уснувшего на миг.
Прозрачен небосклон,
В лазурной вышине орёл над головой летает,
И снится юноше правдивый вещий сон».
О чём ему мог сниться вещий сон? Только о Родине, о своём родном Доне или Северском Донце.
С 1922 года в казачьих частях существовала такая форма отчётности, как подсчёт количества рабочих дней в полку за месяц. Своеобразные трудодни. Таких трудодней в месяц на работающих в полку было до семнадцати тысяч.
Помимо отчёта о выходах казаков на работы и выработке на рабочих местах, прилагались к отчёту и донесения о состоянии помещений, в которых жили казаки: «3 сотня полковника Аврамова находится в городе Пловдив с 12 января 1922 года. Сотня расположена в каменной казарме. Люди спят на топчанах. Вместо матрацев – циновки. Кухонный очаг – в самой казарме. Печи имеются. Освещение скудное. Семейные живут частью – в казарме, в трёх отдельных комнатах, частью – в городе, на местных квартирах. Казармы и отхожие места содержатся в чистоте.
Довольствие.
Пища приготовляется, но не придерживаясь раскладки. Только мясо закладывается по расчёту 200 граммов в день на человека. Делают в день две варки и чай. Пища вкусная и наваристая.
Личный состав.
Вид людей здоровый, бодрый. Одеты разнообразно, но одежда вполне удовлетворительна. До 25 процентов наличного числа без погон, большей частью из числа живущих вне казарм – на частных работах. Обувь исправная, построена на собственные деньги. Шинели имеются у 60 процентов личного состава.
Работы. Сотня работает партиями и в одиночную на державных и частных работах. На державных работах – с конца января этого года, потому что часть казаков переведена на работы на виноградники, свинофермы, на стульную и табачную фабрики.
Работы в основном подённые. Выдача заработанных денег производится командиром сотни по болгарским раздаточным спискам, за вычетом довольствия и по другим вычетам.
Жалобы заявили только прикомандированные по поводу того, что их никак не могут зачислить на все виды довольствия».
Но такое относительное благополучие было не во всех сотнях. Были отчёты и другого характера:
«7 сотня, полковник Петров. Село Видполь. Казаки живут в одном плетневом бараке, а также в землянках и в сарае, обмазанном глиной. Не все строения имеют печи. Район работы нездоровый, местность болотистая. Наблюдали случаи малярии и лихорадочных заболеваний».
Кроме актов осмотра рабочих команд, общую картину жизни эмигрантов могут дать, прежде всего, публикации в казачьих журналах, например, в таком как «Казачьи думы».
В номере третьем этого журнала от 15 июня 1923 года опубликовано следующее: «В Пловдивском округе… в районе сёл Перушица, Канары, Устиново, Казарино работает группа донцев, 70 человек. Работают главным образом на земледельческих сельскохозяйственных участках. На виноградниках, на табачных плантациях и хлебных нивах. Привычный с детства труд, видимо, не тяготит их и не изнуряет. Условия чисто сдельной работы дают возможность иметь благодаря умению и старанию сравнительно приличный заработок. Плата на винограднике за вскапывание одного квадратного метра – 1-1,20 лева при хозяйском столе и 1,5-2 лева при своём столе. В день это даёт 60-100 левов на человека. Кроме того, казаки работают в селе Кричим по устройству электрической станции общей мощностью 18 000 лошадиных сил, которая предназначается для освещения всего Пловдивского округа. Сейчас идут земляные и бетонные работы. Пробивается в горах туннель на протяжении 3 километров. По туннелю будет направлена вода в верховьях горной речки Вуч, с тем, чтобы, выходя из туннеля, она сбрасывалась в реку с высоты 70 метров и силою своего падения развивала нужную для станции энергию. Плата работ небольшая, всего 55 левов в день, при большой сырости, а порой и просто в воде».
Но и в такой обстановке казаки о своих святых праздниках не забывали.
6 апреля 1923 года генерал Гусельщиков поздравил станичников с праздником Святой Пасхи.
«Христос Воскресе!
Честные труженики, боевые соратники, гундоровцы!
Слышите ли вы радостный звон колоколов по станицам Тихого Дона?
По письмам, получаемым из России, волнения – во всех местах. Из Москвы прямо пишут, что воевать будем вместе. Может быть, Пасха 1923 года – последняя Пасха в изгнании. Вы помните, как в 1918 году в пасхальную ночь мы изгнали красного зверя?
Так и в этот раз в пасхальную ночь 1923 загудят колокола во всех станицах Дона и отгонят дьявольское красное наваждение. «Христос Воскресе из мёртвых!» – со слезами на глазах поют эту песню наши родные. Воскреснет и Дон, а с ним – и Русь святая! Верьте, надейтесь, что это обязательно наступит!»
В 1924 году, через год, в такой же знаменательный праздник Гусельщиков неизменно восклицал: «Пусть бог поможет вернуться в этом году на родную землю!». Не помог, как видно, бог. И ещё много, много праздников отмечали гундоровцы в том же, только уменьшенном составе и на чужой земле.
С гундоровцами все первые годы эмиграции был отец Михаил (Шишкин). Был он с казаками в лагере Чилингир, на греческом острове Лемнос и при штабе полка в Болгарии. Судя по выпискам из приказов по строевой части гундоровского полка за 1922-1923 годы, он не один раз объехал все сотни. В приказе так и указывалось:
«Полкового священника отца Михаила (Шишкина), выезжавшего по моему приказу в сотни для исполнения религиозных обязанностей, исключить с провиантского и приварочного довольствия с 1 июня 1922 года».
В день учреждения ордена Святого Георгия, в свой полковой праздник 26 ноября 1923 года, гундоровцы получили поздравления от многих военачальников, в том числе и от Великого князя Николая Николаевича. В ответном обращении к нему прозвучало: «Донской гундоровский георгиевский рабочий полк в числе 1090 офицеров и казаков в день своего полкового праздника возносит господу богу горячие молитвы о здравии вашего императорского высочества».
За два с половиной года пребывания в Болгарии, с мая 1921-го по ноябрь 1923-го, численность полка по разным причинам уменьшилась в два с половиной раза.
На первом месте, конечно, стоял отъезд в Советскую Россию. В гундоровском полку постоянно приказами оформлялись перевод на беженское положение по разным мотивам или выезд в другие страны. Было и так, что казаки погибали в быту и на производстве. Тогда по строевой части полка отдавались такие приказы: «Утонувшего в канале при фабрике Родопи хорунжего первой сотни Гарина Степана Аксёновича исключить из списка полка с 1 марта 1923 года. Основание – рапорт полковника Усачёва».
«Родопи» – это известная в советское время болгарская марка сигарет. На расширении производства этой фабрики работала команда гундоровского полка. Одному из казаков не повезло.
1923 год прошёл относительно мирно. Без потрясений. Некоторые казаки уехали за пределы Болгарии в поисках лучшей доли.
Генерал Гусельщиков своё поздравление с очередным новолетием неизменно начинал с уверенного утверждения, что следующий Новый год гундоровцы будут встречать на Родине:
«Дай бог нам в новом, 1924 году, закончить свой крестный путь на чужбине и с лучшими надеждами вернуться на любимый Тихий Дон».
Как в любой воинской организации, в Донском корпусе издавался приказ на организацию боевой службы в дни праздников.
«Новый год считать и праздновать по новому стилю.
1. Во всех частях в своих помещениях отслужить торжественный молебен.
2. Рождество и Крещение праздновать по старому стилю.
3. Накануне праздников Рождества и Крещения священникам, которые состоят при частях, провести нравственные беседы».
Каждая сотня казаков, именуемая рабочей командой или партией, состояла на полном хозрасчёте. Ежемесячно назначались комиссии по проверке расходования денежных полковых сумм и финансовых средств в сотнях. По каждому случаю готовился доклад, и если было необходимо, принимались меры к растратчикам. Полковой денежный журнал хранился, как зеница ока. Казначей полковник Никишин Иван Петрович делал замечания по ведению этого журнала и докладывал результаты очередной проверки генералу Гусельщикову Андриану Константиновичу для принятия мер.
В сотнях была ещё такая общественная должность, как артельщик. Назначались на эту должность, как правило, домовитые, хозяйственные казаки. Они, с ведома всего личного состава сотни, распоряжались артельными суммами и распределяли приварочное довольствие. В приказах по строевой части это оформлялось так: «Утверждаю в должности артельщика 3 сотни старшего урядника Филина вместо отбывшего свой срок старшего урядника Ермолова».
О размещении казаков в Болгарии почти через три года после их прибытия рассказывалось в журнале «Казачьи думы» № 11 от 15 апреля 1924 так: «Массу казаков притянул Дунай и придунайский хлебный район. Центром является город Лом, а от него веером казаки расселились по городам и сёлам Видин, Фердинанд, Берковица, Орехово, Бела Слатина. Одни батракуют в сельских хозяйствах, другие ремесленничают, третьи на мельницах ремонтируют машины. Есть и специалисты, зарабатывающие хорошо: мельники, монтёры и другие...
Города Старая Загора и Ямбол – тоже центры казачьих поселений. От старой Загоры расходятся по сёлам, а в Ямболе работают на постройке железной дороги. Тут же город Сливен с текстильными фабриками даёт постоянный, хотя и скудный заработок. Между Старой Загорой и Тырново – угольный район. Здесь копи «Будущее», «Принц Борис», «Лев» и другие. Здесь находят казаки работу в крайних случаях, когда уже на свежем воздухе работы иссякают, и к глубокой осени и к зиме».
Упоминаемый в статьях на этом канале сотник Гайдуков Георгий Никитович сумел в первые годы своего пребывания в Болгарии не только повысить свою военную квалификацию и закончить офицерские курсы, но и, что было важнее в тот период, стать специалистом на строительстве гидроэлектростанции в ущелье реки Вучи, около села Кричим. В журнале «Казачьи думы» от 15 февраля 1924 года было рассказано о том, какой была обстановка на той стройке: «Русские работают в качестве механиков по устройству линий для проводки электрического тока, слесарями, кузнецами, плотниками, каменщиками и общими рабочими. Суточная плата общему рабочему – 60 левов за 8 часов. У всех рабочих вид угрюмый. На тяжесть труда и на обращение инженеров и кондукторов не жалуются. Одно слышно: жизнь дорогая, а плата низкая. Семейному жить невозможно. С весной, если не будет увеличения зарплаты, начнётся уход рабочих, особенно специалистов».
К началу 1926 года чины полка сосредоточились рабочими группами в следующих местах в Болгарии: городах Софии, Пернике, Пловдиве, Видине, Лом и Новосельцы, в ущельях гор от Сарамбея и до сёл района Лыджане-Чепино. К этому времени часть казаков выдвинулись из простых рабочих в квалифицированные и стали столярами, плотниками и машинистами. Для трудоустройства в качестве квалифицированного работника требовалось болгарское подданство и с разрешения командования русских войск казаки стали его получать.
Среди находившихся в Болгарии частей и подразделений казачьих войск офицерская прослойка была весьма значительной. Многие офицеры, не меньше половины, остались без кадровых назначений. Они выполняли обычные работы как рядовые, но по своему образовательному цензу и прежнему должностному положению были значительно выше. А вот проступки дисциплинарного характера совершали все одинаково.
Командир Донского корпуса генерал Абрамов в одном из первых приказов по организации жизни казачьих войск в Болгарии указал:
«Военно-полевые суды временно упраздняются. Но в каждой части должны иметься свои суды чести. Как для обер-офицеров, так и для штабс-офицеров. Кроме того, будет существовать корпусной суд».
Корпусные суды в частях русских войск в Болгарии отправляли судопроизводство по Уложению Российской империи, которой к тому времени уже давно не было. Законы пережили развалившуюся империю.
В руководстве для судов чести есть такая фраза: «Ввиду особых условий переживаемого времени и для поддержания дисциплины и порядка среди воинских чинов на должной высоте предлагается расширить компетенцию действующих в русской армии судов чести».
Суды чести офицеров рассматривали самые разные вопросы. В основном это были случаи пьянства, оскорбления офицеров друг другом, невыполнение распоряжений, получение писем из Советской России и распространение на их основе неверных, по мнению командования, сведений и тому подобное. Основными видами наказания по суду чести было удаление со службы, перевод на беженское положение, а то и простое внушение.
В Болгарии продолжалось разбирательство с теми офицерами, которые служили в Красной армии или попадали в плен к противнику. В протоколах судов чести есть даже такие фразы: «затесался в Белую армию».
Среди лиц, зачисленных в гундоровский георгиевский полк, были военные, которые в годы Гражданской войны допустили разного рода проступки и даже преступления. В делах полка сохранился список воинских чинов, которые были за различные проступки осуждены корпусным судом и удалены из частей: «Шишков Павел Михайлович, чиновник военного времени из Урюпинска. В ноябре 1920 года был обвинён в растрате денег и привлечён к корпусному суду. Приговор не вступил в силу из-за покидания Крыма.
Глебов Константин, хорунжий. Осужден судом 2 Донской казачьей дивизии за продажу казённого обмундирования на Чилингире. Приговорён к разжалованию и четырём годам ареста.
Степанов Павел Степанович, чиновник военного времени, 42 года. При нахождении на острове Лемнос допустил растрату казённых денег. Корпусной суд приговорил его к шести годам каторжных работ с лишением всех прав».
Приговор звучит сурово: шесть лет каторжных работ. Но на таких же каторжных работах в шахтах и на строительстве дорог работали казаки гундоровского полка, причём без всяких приговоров.
Приговоры судов чести объявлялись приказами по полку. Почитаем наиболее интересные выдержки из этих документов:
«полковник Цыганков Василий при нахождении в Чилингире в 1921 году за агитацию в пользу Бразилии был переведён на беженское положение;
поручик Орлянский Георгий Ефимович удалён в дисциплинарном порядке из русской армии за недисциплинированность и склонность к митингованию;
есаул Чумаков Иван Николаевич и есаул Падалкин Алексей Петрович судом чести приговорены: первый – к внушению, а второй – к разжалованию в рядовые сроком на 2 года».
Чаще всего в приговорах и приказах звучали фразы:
«Приговорён к удалению со службы… Перевести на беженское положение… Ходатайствую об исключении из части и всех видов довольствия…».
Такие меры обрекали офицера на положение «дважды изгоя».
Сотник Мышелов Василий Алексеевич по приговору военно-полевого суда при 2-й Донской казачьей дивизии был разжалован до чина младшего урядника «за неисправимо дурное поведение и неисполнение приказаний». Но прошло время, и уже в Болгарии 10 июня 1921 года в приказе № 83 командира Донского корпуса было объявлено: «Урядника Мышелова Василия Алексеевича за проявленные в боях доблесть и горячую любовь к Родине помиловать, восстановить его в прежнем чине сотника, во всех орденах и знаках отличия, а также в правах и преимуществах по службе».
Издавались приказы и распоряжения, в которых наказывались «беспогонники» и «бескокардники». Так на бытовом уровне называли в гундоровском полку тех, кто не хотел носить погоны и кокарды.
9 апреля 1922 года было принято постановление батальонного суда чести второго батальона Донского гундоровского георгиевского рабочего полка.
«Суд рассмотрел вопрос оскорбления подполковника Сергиенко беженцем Андреевым, называющим себя полковником. Зная подполковника Сергиенко, как человека с высоким понятием воинской чести и достоинства… и поскольку беженец по суду чести ответственности не подлежит… принято решение передать дело по начальству, чтобы дать возможность снять подполковнику Сергиенко с себя оскорбление».
Суд чести полка разбирал и бытовые ссоры, например, между войсковым старшиной Аверьяновым и его женой. Причём в протоколе указывались все подробности: кто кому что сказал и кто кому, что ответил. Даже есть фраза: «…он толкнул её так, что она пересчитала все приступки».
Некоторые объяснения суду чести начинались с таких фраз: «Я, хорунжий такой-то, работаю на лесопильном заводе…», «Я, есаул такой-то, работаю на табачной фабрике… Я, подъесаул такой-то, работаю на стульной фабрике…». Далее следовало описание проступка.
Известный по своему активному участию в Гражданской войне на Дону гундоровец, войсковой старшина Шевырёв Михаил Федорович был в составе суда чести второго батальона гундоровского полка и терпеливо разбирал все дела о проступках казачьих офицеров.
Конечно, по привычным русским меркам, самым распространённым проступком было пьянство. Борьбе с этим извечным пороком был посвящён приказ главнокомандующего Русской армией № 271 от 26 июля 1922 года.
«За появление в пьяном виде и пьянство в собраниях и присутственных местах, а равно нарушения правил поведения виновные, в том числе офицеры, военные чиновники и солдаты, несут дисциплинарные взыскания соответственно тяжести совершённых поступков».
В частности, для офицеров, как указывается в приказе, «совершивших бесчиние», было предусмотрено разжалование в рядовые сроком от одного, до трёх месяцев, с содержанием на гауптвахте, или одиночное заключение в военной тюрьме, сроком от одного месяца, до двух месяцев и двух недель.
К тюремному заключению провинившиеся приговаривались, но тюрьмы-то не было! Так что, по-видимому, как и многое другое, тюремный срок тоже переносился до возвращения в Россию. А оно всё не наступало и не наступало.
Были факты, когда командование частей не хотело выносить сор из избы и занималось укрывательством проступков своих подчинённых. Не избежали этого и в гундоровском рабочем полку. Лучшее тому свидетельство – приказ по Донскому корпусу № 61 от 24 марта 1922 года:
«В ночь с 18 на 19 декабря 1921 года в городе Видин полковник Донского гундоровского георгиевского полка Сазонов, будучи в пьяном виде, произвёл буйство на улицах города, ломясь в заведение Анастаса Стойкова, за что был арестован болгарским патрулем и посажен в кордергардию местного околийского начальника.
Выяснилось, что никаких мер со стороны командира полка и командира батальона по расследованию проступка полковника Сазонова принято не было. Находя поведение полковника Сазонова марающим имя полка, приказываю:
…исключить его из списков полка с переводом его на беженское положение.
Командиру полка генерал-лейтенанту Гусельщикову и командиру 2 батальона полка полковнику Духопельникову объявляю замечание за непринятие мер к немедленному рассмотрению судом чести и оставление безнаказанным столь серьёзного, позорящего имя русского офицера проступка».
По этому происшествию в деле суда чести есть справка околийского начальника, но, правда, на болгарском языке. В справке (она называлась «служебна бележка») написано, что «был задержато русняк, полковник Сазонов».
Многие факты из жизни казаков-эмигрантов вызывают удивление. О судах чести рассказано выше. А было ещё и такое явление, как аттестация офицеров того же Донского гундоровского георгиевского рабочего полка. Казалось бы, основной заботой этих людей должен стать кусок хлеба. Ан нет, они ещё заботились и о нравственности, и об образовании, и о бодрости духа и тела.
В архивных делах полка сохранились аттестации на офицеров. Откроем одну из них. Вот что писалось о характерных качествах подъесаула четвёртой сотни Глуховского Алексея Александровича:
«Общее умственное развитие высокое. Военное дело любит. Умеет обучать, руководить и воспитывать подчинённых. Весьма заботлив о них. Сознание долга службы высокое и исполнение добросовестное. Дисциплинирован и исполнителен. Отношение с начальниками уживчивое. С сослуживцами живёт дружно. В подчинённых уважает солдата и человека. Большой воин».
Прямо скажем, характеристика на офицера прекрасная. Но были у некоторых офицеров и другие ответы на аттестационные вопросы. В них можно прочитать: «Твёрдой волей не обладает, в бою теряется…», «В службе особым усердием не отличается…» и тому подобные нелицеприятные определения.
На вопрос, связанный с отношением к употреблению спиртных напитков, ответы тоже самые разные: от категоричного «…не употребляет» и среднего «…употребляет умеренно и не в ущерб службе», до такого: «…и меры не знает, и компании тоже».
О политических пристрастиях в аттестациях не говорилось ни слова. Хотя у многих возникал вопрос: как начальникам удавалось создать такую обстановку, чтобы под сводами парусиновых палаток и крышами примитивных землянок и бараков в течение нескольких лет мирно уживались и ярые республиканцы, и убеждённые монархисты. Вероятно, невыносимо тяжёлые условия жизни и труда если не примиряли, то на время приглушали все политические пристрастия.
Хорошо известно, что донские казаки на своих собраниях и торжественных мероприятиях гимн «Боже царя храни...» не пели. А вот свой донской гимн «Всколыхнулся, взволновался православный Тихий Дон…» исполняли по каждому подобающему поводу.
У многих уехавших в эмиграцию офицеров в России остались семьи. Но время шло, перспектива возвращения на Родину была неясной, жизнь брала своё и появилось такое понятие, как «гражданские жёны». Помимо чисто нравственных аспектов этой проблемы, была и материальная сторона. Те же пресловутые пайки.
21 января 1922 года за номером 16 из штаба Донского корпуса пришло распоряжение: «Командиру Донского гундоровского георгиевского полка.
В представленном Вами списке командир корпуса усмотрел, что гражданские жёны воинских чинов вверенного вам полка, несмотря на циркулярное распоряжение, не только не исключены с продовольственного пайка, но и продолжают на нём состоять до настоящего времени. Командир корпуса приказал:
Немедленно, при получении сего, исключить с продпайка всех гражданских жён, а именно: Фолометову Елизавету, Недикову Анну Андреевну, Матыцыну Марию Тимофеевну, Шестопалову Олимпиаду, Шляхтину, гражданскую жену полковника Шляхтина, и Алексееву Марфу Петровну».
В Донском гундоровском георгиевском полку, хоть и носил он в своём наименовании приставку «рабочий», была весьма большая тяга к изучению военно-исторических проблем. По немногочисленным публикациям в прессе изучалась совсем недавняя в те годы «европейская война» (Первой мировой её ещё тогда не называли), в рукописных, а позднее и обычных эмигрантских журналах публиковались воспоминания о Гражданской войне. Задумали в штабе полка собрать сведения о боевой истории гундоровского полка от момента его создания в мае 1918 года. Генерал-майор Коноводов обратился к однополчанам 8 мая 1924 года с таким письмом:
«К вам, родные георгиевцы, гундоровцы, моё слово!
Мелькают дни за днями, проходят месяцы и годы. Тосклива жизнь, уныла. Стук кирки и лопаты. Звук молота и лома, да шум машины угнетают душу и заглушают рыдания о Родине, семье, донских полях. Пока затишье перед бурей, давайте же исполним священный долг перед потомством нашим, чтобы в кошмаре российской смуты можно было различить лица. Давайте вспомним всё и всех и о гундоровцах напишем книгу сами мы в минуты отдыха, в минуты тиши ночной, когда охватит пламя вдохновения.
Напишите о прекрасном, о былом, о теперешних страданиях! И кто бы ни был ты, родной казак или ты приказный, вахмистр или урядник, подхорунжий или хорунжий, подпоручик или блестящий корнет, или сотник смелый, народный есаул, капитан седой престарелый, или важный генерал, пишите всё и обо всём! Присылайте рисунки, карты, кроки былых сражений, портреты, снимки интересных мест. Авторы воспоминаний, независимо от чина, все будут возблагодарены сослуживцами.
Помогите ж мне сказать о нас самих! И славные ваши деяния из рода в род пойдут в века и будут гордостью они великой для нашего Тихого Дона и матушки России».
Мечта генерала Коноводова Ивана Никитича свершилась. Почти через сто лет земляки генерала – уроженцы донских станиц – прочитают в публикациях канала с простым названием «Родиновед Сполох», обо всём том, о чём ему так хотелось написать.
Примечания: все иллюстрации к данной статье взяты из общедоступных источников.