Болезнь «съедала» нашего дедушку уже полгода. Рак неумолимо уменьшал его годы… Из крепкого, рослого пожилого мужчины он превратился в худого и немощного старика с едва выпирающим животом. Тетя и мой папа возили его по всем поликлиникам. Выявить болезнь так и не смогли, а пока выявляли, деда уже пришлось госпитализировать. Бабушка была уверена, что он выкарабкается. Наш дед был силен духом и, несмотря на его угрюмое, изъеденное морщинами лицо, до самого конца оставался оптимистом. Мне было всего пятнадцать лет, когда моего дедушки не стало. Для меня это был неожиданный удар. А ещё это было ударом по нашей, некогда дружной, семье.
Бабушка наша и тетя (сестра папы) со «своими» живёт в Сызрани, а я, мои мама и папа – в Тольятти. Навещать горюющую бабушку мы могли только на выходных, и то не всегда. У меня уроки, у родителей работа, на выходных хотелось просто отдохнуть. Сделать звонок бабушке, спросить, как у нее дела в Сызрани и рухнуть на кровать.
— Я не знаю, чем занять себя, – отвечала бабушка по телефону. — Я уже и кота покормила, и на балконе посидела, и вещи дедовы перебрала...
Она всегда говорила это. Не слово в слово, а нечто подобное, что нечем заняться, что все дела переделала. После смерти супруга в большой трёхкомнатной квартире стало ей пусто, скучно и одиноко. Лишь кот Тишка, когда хотел есть, прерывал утомляющую тишину своим писклявым голоском.
— Сядь тогда, телевизор посмотри, – отвечал ей мой папа.
— Да смотрела уже. Там одни страхи показывают. А ну брысь отсюда, паршивец!
Последнее было адресовано Тишке. Я представлял себе, как кот медленно, но в то же время – вальяжно уходит от нее и, переваливая через порог, останавливается, чтобы передохнуть и отдышаться. Ему было девятнадцать лет – по человечьим меркам – это уже за сто.
— Не для кого теперь в доме хозяйничать! – слезливо заканчивала бабушка. — Был смысл, да уплыл...
Моя бабушка — человек добрый, набожный, при этом образец советской закалки. Всю жизнь она жила для других; много работала, помогала людям, а о себе думала в последнюю очередь. Она настолько привыкла заботиться о других, что, оставшись одна, совсем перестала следить за собой.
Бабушка постоянно о чем-то переживала: о некормленом коте, которого кормила в пятый раз за день; об огороде, который остался в деревне и о котором теперь некому позаботиться; о «жертвах», увиденных в программе «Пусть говорят» и так далее. Вот эти переживания «ни о чем» всегда меня раздражали, но сейчас понимаю – что упрекать пожилого человека ни в коем случае нельзя! Тем более – воспитанного и закаленного временами СССР.
Вскоре у бабушки обнаружились провалы в памяти. В одиночестве она стала медленно чахнуть.
— Кто это? – говорила она, в ответ на звонок из Тольятти.
— Мам, это я, Саша, твой сын! – повторял ей в который раз мой папа.
Он звонил ей каждый вечер, и каждый раз бабуля не узнавала его сразу.
— Ничего не слышу...
— ЭТО САША! ТВОЙ СЫН...
— Да чего ты кричишь?! Слышу я тебя. Саша сейчас в Тольятти. Тебе чего надо?
— Это я, твой сын, Саша! Мам, как у тебя дела?!
— САША! Сынок, прости... Прости, что не узнала.
На проводе возникли пронзительные всхлипы. Проговорив с бабулей почти час, папа так и не узнал, как ее дела. Она переходила с темы на тему, путалась, делала продолжительные паузы, а иногда и вовсе забывала, о чем говорила. Папа понял, что сознание бабушки с каждым днем ослабевает.
Следующий звонок от папы приняла наша тетя Галя:
— Маме кажется, что у нее крадут вещи. Она говорит, что кто-то входил в квартиру, шерстил комнаты, а после ушел, забрав ложки и валенок.
Но папа быстро понял, в чем тут дело.
— Она сама их убрала?
— Почти. Ложки я нашла в спальне на тумбочке, а валенок в ванне под раковиной. Мама их там сама оставила и забыла.
— Она позавчера звонила мне ночью, просила найти эти ложки и зарядное устройство.
— А, да! Вот зарядку я пока не могу найти.
Переведя дух и приготовившись к тяжелому разговору, она продолжила.
— Ты приедешь на этих выходных?
— Только на следующих.
— Если бы ты чаще навещал маму, ты бы знал, какой бардак тут в доме. Пыль, везде кошачья шерсть, запах этот невыносимый... Я одна с этим не справлюсь!
Тут папа перешел на повышенный тон.
— Мне что, нужно бросить работу, переехать в Сызрань и быть с мамой двадцать четыре на семь?! Ты в своём уме?! А сколько раз ТЫ ее навестила? Хотя бы на этой неделе? Ты живешь в двух кварталах от мамы!
— Я устала.
— УСТАЛА?! И много ли ты работаешь, пенсионерка? У тебя хорошая с мужем пенсия на двоих. Больше сотки, да? Вы сытые, одетые, а я мы с женой едва по восемнадцать тысяч в месяц зарабатываем. Вот и займитесь благим делом на пенсии!
— У меня внуки, я не могу разорваться...
— Тогда объясни своей дочери, что нужно быть самостоятельной в воспитании СВОИХ детей, а не чужих на стороне!
Со временем телефонные разговоры между ними становились яростнее, а слова – грубее. Я не одобрял их споры, потому что от них бабушке не становилось лучше, но понимал доводы обоих.
У тёти Гали, мягко говоря, не бедствующая семья. Муж – бывший судья, обе дочки в престижных конторах работают. Одна, правда, неудачно вышла замуж, и после развода, ища нового ухажера, удачно спихивала воспитание своих детей на мать. Роль няньки отнимала у тети Гали много времени. Ее муж вместо помощи предпочитал смотреть футбол, и потому она действительно «разрывалась».
А что мы... наша семья могла сделать? Бросить устоявшуюся жизнь в Тольятти и переехать ради бабушки в Сызрань?! Пока эта дилемма поднималась во время телефонных споров, нашей бабушке становилось хуже. Со временем у нее отказали ноги, и она уже не вставала с кровати. Но, мы нашли компромисс. Тетя Галя ходит по будням к бабушке, стирает, убирает за ней и кормит кота. За свою якобы «грязную» работу она забирает себе пенсионные деньги матери, доверенные ей нотариусом. Я и родители приезжаем в воскресенье, моем бабушку, убираем пыль, чистим ковры и кресла от въевшейся кошачьей шерсти и получаем за это... Да ничего мы не получаем! Я лично получаю моральные удары раз за разом, видя, как моя бабушка превращается в существо, напоминающее иссохшую мумию.
Не хочется верить, что склоки и перекладывания ответственности друг на друга как-то усугубили состояние бабушки. Могли ли мы вмешаться в естественный процесс старения? Скорее, так бы всё равно случилось, рано или поздно. Но этот процесс усугубил отношения между двумя семьями, и продолжает усугублять до сих пор. Прошло пять лет с тех пор, как бабушка наша слегла. Она уже не осознаёт, кем является, но здоровью ее можно только позавидовать. Врачи говорят, что при таком здоровом сердце она может прожить ещё семь-восемь лет. СЕМЬ-ВОСЕМЬ ЛЕТ! За что?! За что такое испытание?! За что, такое бабушке? За что такое нам? И выдержим ли мы еще? Иногда меня посещает страшная мысль, плохая. Скорее бы ты, бабушка, умерла! Скорее бы закончились её мучения, которые, словно клеймо, закрепились за ее близкими! Скорее бы закончились наши мучения и мучения тети! И, возможно... только возможно... все бы наладилось? Прекратились бы споры, ушли бы в прошлое ненависть и печаль. Скрепило бы это событие наши семьи вновь? Я понимаю, что моя бабушка — живой человек. Я понимаю, что грешно так думать. Но зная бабушку, она бы принесла себя в жертву ради счастья других. Она это умела. Жаль, что мы – нет.
#старость #пенсия #пенсионер #болезнь #соцзащита #старческое слабоумие #Альцгеймер